Мы внимательно слушали рассказ, чувствуя, как наши уши горят от стыда. Действительно, когда кто-то указывает нам на недочеты и ошибки в работе, наша первая реакция — притвориться, что все было сделано специально. Если мы совершаем какую-нибудь глупость, мы стараемся как можно лучше замести следы.

Тем временем Лазарус продолжал. Он вспоминал, как с каждым словом лица его студентов становились все более и более угрюмыми. Они озадаченно наблюдали за действиями преподавателя, сравнивали их с тем, как они сами поступили бы на его месте, в растерянности понимали, что картинка совсем не складывается, и окончательно укреплялись в своем убеждении, что понятия не имеют, как правильно работать с клиентами. Наконец, Арни надоело морочить им голову. Он выждал еще немного, а потом вдруг, к немалому удивлению аудитории, охотно сознался в том, что на самом деле полностью запорол эту сессию. Он честно признал свои ошибки, взял на себя ответственность за то, что допустил их, и заверил студентов, что все их критические наблюдения и замечания были исключительно меткими и уместными.

Рассказав эту историю, Арнольд Лазарус снова поспешил подчеркнуть, насколько важным качеством для психотерапевта, по его скромному мнению, является умение признать собственные клинические промахи. “Знаете, у всех нас время от времени бывают такие сессии, когда и мы сами, и наш клиент на 100 % уверены в том, что работа была проделана великолепно. В такие моменты нам ужасно жаль, что все происходит за закрытыми дверями и нас при этом никто не видит. Как же так? Мы же настолько красиво сработали, добились поразительного результата. Нам хочется, чтобы нашу сессию показали по телевизору, и все на свете, начиная от коллег по цеху и заканчивая крестьянами на рисовых плантациях Китая, на секунду отложили в сторону свои дела и восхищенно внимали нашей гениальности. А если у нас вдруг что-то не получается, мы молимся на профессиональную тайну и в глубине души ликуем от мысли о том, что наш прокол произошел наедине и без свидетелей. Мне почему-то кажется, что с этими переживаниями каждый из нас хоть раз, да сталкивался в своей карьере”.

Конечно же, то, о чем он говорил, было нам до боли знакомо. На мгновение мы притихли, погрузившись в воспоминания о былых ошибках, многие из которых так никогда и не вышли наружу. Дело в том, что большую часть времени многие клиенты настолько поглощены собственными проблемами, что совершенно не замечают, когда ошибается их психотерапевт. Они до того одержимы собственными недостатками, что упускают из-виду недостатки тех, кто берется им помогать. А если клиент набирается смелости и упрекает нас в допущенных ошибках, мы переводим все в шутку и напоминаем о том, что принцип конфиденциальности и приватности, между прочим, работает в обе стороны.

“Вот-вот, — поддакивал Арни, — если клиенту взбредет в голову сказать кому-то, что я ошибся, я буду все отрицать. Знаете, у меня бывали настолько бездарные сессии, что клиент мог бы подать против меня иск о возмещении морального ущерба. К счастью, это происходит исключительно редко, да и в этом я не одинок. У всех нас время от времени бывают неудачные дни”.

Зная его педантичную, взвешенную и рассудительную манеру, мы с трудом представляли себе, что Арнольд Лазарус мог выполнить свою работу неидеально. Впрочем, Арни не спешил. Прекрасно понимая, насколько он заинтриговал нас и до чего любопытно нам было послушать его историю терапевтической катастрофы, он намеренно тянул время и двигался строго по списку вопросов. Не зря же он заранее готовил свои заметки! Его повествование было столь же логичным и упорядоченным, как и его метод мультимодальной терапии.

“Если я не ошибаюсь, ваш следующий вопрос заключался в том, что лично я подразумеваю под словосочетанием терапевтическая катастрофа. Что ж, когда я слышу эти слова, мне в голову приходит длинный список разнообразных проступков, но, пожалуй, я бы сказал, что главным грехом психотерапевта является отсутствие эмпатии, т. е. неспособность испытывать сострадание к клиенту”. Арнольд Лазарус сверился со своими заметками и принялся методично перечислять прочие “симптомы” неэффективной терапии. Оказалось, он заранее подготовил перечень возможных клинических ошибок, которые он считает вредоносными для процесса психотерапии: нежелание слышать клиента, привычка постоянно отвечать вопросом на вопрос, навешивание ярлыков, неспособность грамотно считывать эмоции клиента, склонность к пагубным и превратным интерпретациям. “Если психотерапевт насмехается над клиентом, оскорбляет его или прибегает к неконструктивной критике, это вопиющий хрестоматийный пример терапевтической катастрофы. Я бы еще добавил в этот список грехов нежелание грамотно применять эмпирически обоснованные и доказано эффективные методики”.

Следующие несколько минут разговора целиком и полностью ушли на это перечисление. Кажется, Лазарус подошел к вопросу основательно и решил дать нам исчерпывающее определение того, что в его понимании представляет собой терапевтический успех, а что — терапевтическая катастрофа. Поскольку большую часть своей жизни Арнольд посвятил научным исследованием и эмпирическому доказательству эффективности своих методов с упором на логические аргументы и объективные данные, вовсе не удивительно, что его представления в общем и целом вполне перекликались с общепринятыми стандартами отрасли. Пожалуй, единственное, что поразило нас в его списке грехов, было вскользь брошенное замечание о негативных эффектах чрезмерной холодности и отстраненности терапевта. Мы поспешили с ним согласиться.

На каком-то этапе мы все же не выдержали и предприняли смелую попытку перевести разговор в более личное измерение. “А какие правила из вашего списка чаще всего нарушаете вы сами?” — поинтересовались мы у Лазаруса.

“Должен признать, что иногда во время сессий я вовлекаюсь в дела клиента куда меньше, чем подобает хорошему психотерапевту”, — подумав, ответил он. И мы снова вернулись к проблеме сострадания. “Это как в сцене из фильма Анализируй это, где герой Билли Кристала говорит клиенту: «Может, ты наконец-то займешься своей жизнью и перестанешь мозолить мне глаза?» Иногда эта фраза так и вертится у меня на языке, однако я прекрасно понимаю, что это не самый продуктивный настрой”.

Несмотря на то что мы общались по телефону и не могли видеть друг друга, на этих словах мы утвердительно закивали. В конце концов, именно в этом и заключалась главная сложность нашей работы: не просто вести себя сочувственно и понимающе, а на самом деле внутри испытывать искреннее сочувствие к клиенту. Слишком часто противный, вечно недовольный, осуждающий голос нашептывает нам крамольные мысли о том, до чего же нам неприятен этот человек в кресле, которому мы вызвались помогать. Почему он настолько вредный, что упорно не хочет показать малейший прогресс? Когда у тебя все расписано и тебе приходится принимать по восемь, девять, а то и десять клиентов в день, очень сложно сосредоточиться на человеке, сидящем напротив, и действительно вникнуть в суть проблем, которые его тревожат. В такие дни сам не замечаешь, как отключаешься, абстрагируешься и просто выполняешь свою работу на автопилоте.

У Арни Лазаруса было все в порядке с самокритикой, он знал об этих наклонностях и старался их в себе искоренить. У него ушел не один год на то, чтобы избавиться от угрожающих ноток в голосе и научиться мягче давать клиентам честную обратную связь об их поведении. Впрочем, в этом плане он по-прежнему должен следить за собой.

Наконец-то мы приблизились к главной теме нашего разговора, и Лазарус великодушно вызвался рассказать нам конкретную историю, которая запомнилась ему как главная терапевтическая катастрофа в его карьере. Случай, о котором он решил нам поведать, произошел почти 20 лет назад.

“Моим клиентом был один мужчина лет сорока. За последние восемь месяцев он умудрился лишиться трех разных работ, и в конце концов жена загнала его к психотерапевту. С самого начала он был настроен крайне скептично, вел себя достаточно враждебно и постоянно пытался меня задеть. Впрочем, забегая вперед, к концу нашей совместной работы в его поведении так ничего и не изменилось.