“Во-первых, — невозмутимо заявил Джон, — весь мой опыт консультирования клиентов был сугубо положительным и исключительно успешным от А до Я. Единственная проблема, с которой я сталкивался раньше, заключалась в том, что клиенты слишком привязывались ко мне. Они обращались ко мне в состоянии кризиса, я помогал им быстро разрешить их трудности, но им настолько нравилось со мной работать, что они не хотели заканчивать терапию и продолжали ходить ко мне на приемы. Сейчас у меня практически не бывает подобных ситуаций, потому что я переключился на краткосрочные вмешательства”.

Не удовлетворившись подобным ответом, мы решили копнуть глубже и все-таки выведать у него одну историю о нынешних сложностях или былых неудачах. Наверняка у Джона Грэя в запасе есть несколько недавних примеров того, как он просчитался в работе. Иначе и быть не может. Уж больно последнее утверждение Грэя шло вразрез с нашим опытом, который убедительно доказывал, что даже у лучших терапевтов череда сногсшибательных успехов рано или поздно перемежается неудачами.

“Может быть, недавно у вас случалось что-нибудь эдакое во время лекций или презентаций? Какой-нибудь поступок, о котором вы впоследствии жалели? Какая-нибудь ошибка, из которой вам удалось сделать ценные выводы?” — настойчиво продолжали мы.

Кажется, последним вопросом мы попали в точку. “Что ж, раньше во время своих выступлений я разрешал зрителям задавать вопросы, но с некоторых пор отказался от этой практики. Помнится, какое-то время назад я выступал с лекцией в Сан-Франциско перед аудиторией из порядка 700 психотерапевтов. Я говорил о своей идее Венеры и Марса, когда одной девушке на задних рядах хватило наглости встать с места и начать спорить со мной прямо во время лекции. «Извините, но сейчас не время для вопросов и ответов. Пожалуйста, сядьте на место», — сказал я ей”.

Слушательница не унималась и продолжала задавать провокационные вопросы. Джон Грэй еще раз вежливо, но настойчиво напомнил ей о том, что сейчас неподходящее время для пререканий, и попросил сесть. Когда она вновь проигнорировала его просьбу, Джон не выдержал и велел ей покинуть зал.

“Что вы чувствовали в этот момент?” — поинтересовались мы.

“Я был оскорблен до глубины души. У меня возникло чувство, что мне прилюдно хамят и пытаются меня спровоцировать. Что было недалеко от истины. Какая-то дама решила, что имеет право прийти на мою лекцию со своей политической повесткой, перебивать меня и пытаться вывести меня на конфликт. Обычно я не позволяю людям такого”, — ответил он.

Джон Грэй признался, что в молодости в подобной ситуации поступил бы иначе и не смог бы настолько спокойно и невозмутимо справиться с неожиданным препятствием. Мы были озадачены, поскольку ожидали услышать от него рассказ о катастрофе, а вместо этого Джон поведал нам очередную историю успеха. Мы решили настоять на одном недавнем примере настоящего терапевтического или педагогического провала.

“Расскажите нам о своих слабостях. Над какими проблемами вы работаете сейчас? Что вам хотелось бы в себе изменить или улучшить?”

“Не знаю, ничего в голову не приходит”, — пожал плечами Джон. “И даже если бы я и знал, я бы точно ни за что вам в этом не признался”, — неожиданно добавил он.

Мы попросили Джона пояснить, что именно он хотел сказать последней фразой. Мы изначально предупредили его, о чем пойдет речь, и дали понять, что наш проект посвящен профессиональным ошибкам и вынесенным из них урокам.

“Пожалуй, я действительно вынес один важный урок, — пояснил Джон Грэй. — Сейчас я постараюсь объяснить вам, что такое терапевтическая катастрофа в моем представлении. Знаете ли, обычно, когда я читаю лекции или работаю с клиентами, я всегда достаточно открыто и честно говорю о собственном жизненном опыте, апеллируя к личным трудностям, которые мне в свое время удалось разрешить. Так вот, я считаю, что нет более верного рецепта профессиональной катастрофы, чем прилюдно говорить о своих непроработанных проблемах. С моей стороны это было бы как минимум безответственно. Когда специалист не разобрался в себе, когда он по-прежнему пребывает в замешательстве, худшее, что можно сделать, — это показать свою растерянность клиентам или слушателям”.

Оказалось, у Джона Грэя было одно золотое правило: крайне осторожно прибегать к методу самораскрытия и мыслить при этом стратегически, вынося на показ только те личные проблемы, которые остались в прошлом. По мнению Джона, прилюдно говорить о трудностях личного характера, с которыми психотерапевт борется в настоящий момент, неуместно и непрофессионально.

“Если я сам не проработал ту или иную проблему, нет никакой ценности в том, чтобы делиться ею с окружающими. Это будет незаконченная история, басня, в которой нет морали. А ведь именно в морали — т. е. в выводах, которые я сделал, и пользе, которую вынес из этого опыта, — и заключается главный смысл подобный признаний”, — подытожил он.

Во время своих выступлений Джон Грэй всегда стремится быть максимально честным и откровенным, но при этом готов говорить только о тех проблемах личного характера, с которыми успешно разобрался. К примеру, объясняя мужчинам, почему так важно дарить женщинам цветы и что это все равно нужно делать, даже если это кажется им бессмысленной формальностью, Джон часто апеллировал к личному опыту и признавался в том, что забывал об этом незамысловатом правиле, пока целенаправленным усилием воли не приучил себя дарить супруге букеты в качестве повседневного проявления любви.

Джон Грэй не признавал постулат Зигмунда Фрейда о том, что любые формы самораскрытия со стороны терапевта недопустимы. Он искренне верил, что в умелых руках личный опыт психотерапевта превращается в эффективный инструмент работы с клиентом, но только если речь идет о проработанных и преодоленных проблемах. Такая постановка вопроса почему-то очень не понравилась Джеффри Коттлеру, который попытался вступить в полемику с Джоном Карлсоном, и наша дружеская беседа чуть не переросла в спор. Только спустя какое-то время Джеффри осознал, чем его так задела идея Грэя: большую часть своей карьеры Джеффри Коттлер посвятил попыткам разобраться в своих непроработанных проблемах, связанных со страхом неудачи, в то время как Джон Грэй имел на эту тему кардинально противоположные взгляды.

“Клиенту, который обращается за помощью к психотерапевту, нет никакого дела до нерешенных психологических проблем своего визави, — настаивал Грэй. — Представьте, человек приходит ко мне и говорит: «Я в депрессии». «О, я тоже в депрессии, — отвечаю ему я. — Понятия не имею, что нам с нашей депрессией делать. Давайте, что ли, выпьем по таблеточке Прозака». Согласитесь, подобное поведение не способствует решению проблемы”.

С другой стороны, личный пример психотерапевта, который не понаслышке знает о проблеме, но в прошлом смог успешно ее преодолеть, часто может возыметь чудодейственный эффект на клиента.

“К примеру, я откровенно не умею работать с алкоголиками. Я никогда не был алкоголиком и не знаю, что это такое. Зато я прекрасно работаю с темой отношений, потому что сам в свое время столкнулся с проблемами в этой сфере. Я прекрасно работаю с тревожностью, потому что знаю не понаслышке о том, что это такое. Никто не поможет клиенту справиться с его проблемой лучше, чем психотерапевт, который ощутил эту проблему на собственной шкуре”, — резюмировал Джон Грэй.

Когда слушаешь звонкий голос Фрэнка Питтмана с мягким южным акцентом, сложно поверить, что перед тобой не поэт или певец, а один из самых провокационных психотерапевтов наших дней. Фрэнк любил сравнивать себя с Элмером Фаддом,[2] в котором нет ничего примечательного или ужасного. “Когда люди впервые меня видят, они думают, что я совершенно безобидный”, — лукаво ухмыляется Питтман. Впрочем, первое впечатление обманчиво. Стоит Фрэнку открыть рот, как его клиенты и зрители понимают, что он имеет в виду, когда утверждает, что его работа — “выводить людей из равновесия”.