Но Орландо и не думал удирать.

Когда Мидоуз, украшенная лентами, с шелковыми цветами в ушах и с начищенными до блеска копытами остановилась у храма, Орландо ждал меня там.

Несмотря на легкий морозец, он был одет только в свой свадебный, ослепительно-прекрасный фрак. И его волосы сияли на солнце, как напомаженные!

Он подал мне руку, помогая выйти из экипажа.

Нарядная Анника аккуратно расправила мою юбку и выпрыгнула со шлейфом в руках. Ах, до чего она была важная и гордая!

— Ну, — произнес Орландо, поглаживая мою ладонь, — до алтаря всего каких-то сотня шагов. Ты не передумала?

— Передумала? — возмутилась я, крепче взяв его под руку. — Нет, милый. Ты теперь не отвертишься!

Орландо рассмеялся.

— Ах, Эстелла. Ты все такая же дерзкая, задорная и решительная, — с нежностью произнес он, — как и в тот день, когда прыгнула ко мне в карету! Ты удивительная. Удивительная!

— Подожди, — ответила я. — Поживешь со мной, еще не так удивишься!

Так, перебрасываясь шутками, не совсем, конечно, приличествующими случаю, мы дошли до алтаря.

Пока мы шли, я мельком рассматривала людей, собравшихся поглазеть на свадьбу.

Были тут и ювелиры, которых я обрадовала серебром от Петровича.

Один всячески выказывал мне свое почтение и расположение. Он кланялся — тот, что получил серебряную скорлупу и, к слову который пилил алмаз и получил много-много денег за свою работу.

Второй тоже кланялся, но улыбался криво.

Тот, что натравливал на меня своих людей.

Полиция здорово его потрепала, и, кажется, без штрафа тут не обошлось.

Старичок-маркиз тоже пришел. Он выглядел бодрым и помолодевшим лет на двадцать! Вот так ему повезло с яйцом от Петровича.

Он все шептал что-то на ушко какой-то милой барышне и все щипал ее за бочок.

Экий озорник…

Родителей моих тоже пустили, в виде исключения.

На мамаше не было теперь яркого персикового платья. Она была одета скромно, во что-то темное. Руки ее были натружены. Отец так и вовсе старался быть незаметным.

Они оба были арестованы и отрабатывали свои долги в работных домах.

Был тут и Петрович со своей госпожой Петрович.

Как же без него!

Хотя, конечно, он изо всех сил старался сделать вид, что его тут нет.

И это вообще не он!

Уже у самого алтаря мне поднесли коробку, обтянутую белым атласом и украшенную цветами из лент и кружев. Сказали — подарок.

Открыв ее, я увидела целую россыпь жемчуга, невероятно красивого, разноцветного.

И белого, и дорогого черного, и редкого пурпурного.

И поверх всего этого лежала записка, написанная нервным петровичевым почерком.

О, его б я ни с каким другим не спутала!

«ЭТО НЕ ТО, О ЧЕМ ВЫ ПОДУМАЛИ!» — гласила первая же строчка его послания.

Я хмыкнула.

— Разумеется, я даже не думала, что этот жемчуг ты снова… снес, — пробормотала я.

«Яиц я больше не несу! — гневно гласила вторая строчка его письма. — Даже не думай об этом! Но теперь, стоит мне чихнуть, как из носа у меня со свистом вылетает жемчуг самого высшего качества! Притом если чихать нарочно, то ничего не выйдет. А вот если нечаянно… впрочем, это вообще не важно! Словом, преподношу этот скромный дар в день твоей свадьбы, Денежкина! Совет да любовь! Спасибо завсе, что ты для меня сделала. Если б не ты, психопат-баронет выпустил бы из меня кишки! Так что я тебе обязан не только жизнью, но и счастьем! А предмет ты мне все-таки не сдала!»

— О, хитрый Петрович, — усмехнулся Орландо. — Думаю, скоро мы услышим о жемчужных фермах госпожи Петрович и Ко, не меньше.

— Эти двое не пропадут, — поддакнула я ему. — Но жемчуг в самом деле прелестный.

— Может, и он волшебный, как думаешь? — спросил весело Орландо. — И с ним тоже будет связана какая-нибудь интереснейшая история или приключение?

— Может быть, — улыбнулась я.

А священник тем временем соединил наши руки…

После венчания, после пышного праздника с салютом и балом, оставив веселящихся гостей, мы с Орландо незаметно ускользнули.

Из душного света, из разгоряченных танцами комнат в тихий прохладный полумрак спален.

Орландо накинул мне на плечи меховую накидку из светлой рыси, и мы вышли подышать на балкон. Глотнуть ноябрьского острого морозца.

— Итак, госпожа герцогиня. Что дальше?

— Что дальше, — повторила я задумчиво.

Разумеется, это было не про брак.

Брак — понятное дело.

Брак — это поцелуи и ласки, это совместные выходы в свет, в театр и на балы.

Но Орландо спрашивал о другом.

О моей строящейся империи, начавшейся с гусят в корзинке.

О моем достраивающемся доме.

О маленькой Аннике, которая с несвойственной детям твердостью управляла делами в новой овощной империи.

— Это всего лишь работа, — сказал Орландо. — А что достанется нам с тобой для души?

Я улыбнулась.

Склонность Орландо к авантюрам и риску с разумным умением вовремя остановиться и с осторожностью заставляла его искать новых приключений.

— Вам с вашей фантазией не герцогом быть, Орландо, — посмеиваясь, ответила я. — А искателем сокровищ, например.

— А что, — оживился он. — Это вполне интересно! Ты со мной?

— Я сегодня сказала «да» навсе ваши вопросы, — улыбнулась я.

— Отлично! С чего начнем?

— С брачной ночи! — я стукнула Орландо веером по плечу.

— О, да! Это самое сладкое приключение из всех! — ответил он, прижимая меня к себе. — Ради этого приключения можно повременить со всеми остальными!

— А семья разве не приключение?

— Наверное, да! — ответил Орландо весело. — Притом такое, в каком я еще не участвовал. Так что я приложу много-много усилий, чтобы нам не было скучно на этом пути!

Мы оставили залитый лунным светом холодный балкон и вернулись в тепло комнат.

Меховая накидка сползла с моих плеч, и я ощутила прикосновения замерзших ладоней Орландо сквозь тонкую ткань моего свадебного платья.

Его губы были теплыми, а поцелуи — обжигающими.

— Добро пожаловать в наше семейное гнездышко, госпожа герцогиня, — шепнул он мне на ушко.

Герцогская спальня была огромной, как зал. Светлой от доброй сотни свечей, и украшенной цветами и лентами. Столько зеркал и блестящих подсвечников я в жизни своей не видала!

И постель в ней была огромной и пышной.

Сразу видно было — к нашему приходу ее тщательно подготовили.

Комнату натопили и проветрили, чтоб было тепло, но не душно.

За красивой шелковой ширмой три расторопных служанки помогли мне раздеться, снять драгоценности и распустить волосы.

Сидя перед зеркалом, пока из моей прически удаляли все шпильки, я вдруг ощутила ужасную дрожь от волнения.

Это ведь была моя первая брачная ночь!

Было в этом что-то торжественное, почти пугающее.

И ужасно волнующее, словно это у меня будет в первый раз.

Я вспомнила наше с Орландо летнее безумство, крохотную кроватку, где вдвоем можно было лежать только тесно обнявшись, и покраснела.

Тогда это казалось мне естественным порывом. Сумасбродным, но ни к чему не обязывающим.

Теперь же все было не так.

Орландо привел меня в свой дом.

В свою роскошь.

В свои многовековые семейные традиции.

И этой ночью он заявляет на весь мир — она моя.

— Ну, вы готовы, госпожа герцогиня?

Он появился за моей ширмой, одетый в дорогой халат с атласным блестящими воротником.

Служанки как по команде присели в уважительном реверансе и скрылись с глаз тотчас, оставив нас одних.

— Ты такая красивая, — произнес Орландо, глядя на меня в зеркало.

Я сидела перед большим зеркалом, у столика, на котором были расставленные всяческие женские штучки для наведения красоты.

В зеркале отражалось мое раскрасневшееся лицо, темно-медовые волосы, насквозь просвеченные светом свечей, и взволнованные глаза.

Я даже руки стиснула и сжала их коленками, чтоб Орландо не заметил, как меня всю трясет от волнения.