— Ты куда лезешь, гад?! — грубым мужским голосом рявкнул Петрович из кустов.

Шпион в ужасе сделал невероятное усилие и ногу-таки закинул. Нога зацепилась за верхнюю планку ограды и там прочно застряла.

С громким треском лопнули штаны точно по шву.

Ногу заклинило в поднятом состоянии.

Шпион, сообразив, что попался, заметался, старясь вырваться из смертельной ловушки.

Но модные штиблеты оказались слишком надежно надеты и крепко зашнурованы.

И шпион уныло повис враскоряку на заборе.

— Убью! — хрипло и преступно орал Петрович из кустов.

— Ни с места! — проорал пойманный, скача на одной ноге и нашаривая за пазухой предположительно оружие. — Не смейте приближаться!

— Ворье! — не унимался Петрович. — Проникновение на чужую территорию! Я шкуру с тебя спущу и чучело набью!

И Петрович, не вынеся переполняющего его яда, вылетел из кустов, и, разбежавшись, отважно долбанул пойманного клювом в нежное и чувствительное место.

Метил в пах, но немного не достал.

Но все равно клевок получился чувствительным.

Несчастный заорал, будто его не курица ощипанная клюнула, а лошадь лягнула.

— Уберите вашу ненормальную птицу! — вопил он, отмахиваясь от Петровича.

Но тот, кажется, только больше злился.

И, уворачиваясь от машущих рук, налетал с другой стороны и клевал снова, тыча клювом в жирные ляжки несчастного.

— Я полицейский! — орал пойманный, отбиваясь от осатаневшего Петровича. — Я здесь по делу! Я ловлю опасную преступницу!

У меня так и ёкнуло.

Это ведь он меня высматривает!

И раньше тут лазил, присматривался. Подойти не решался просто.

Незадачливый полицейский чуть не плакал.

— Это ж надо было так ошибиться, — стонал он, изо всех сил стараясь высвободить онемевшую от долгого неудобного положения ногу.

— Ошибиться? — змеем шипел недобрый Петрович, сдавая назад и зловеще наклоняя голову. — За такие ошибки ставят на ножи!

И он снов рванул и впился, словно дротик, в беззащитный зад детектива.

Тот взвыл — столичный тенор обзавидовался бы его певческому таланту и высоте взятой ноты.

— Лезть ко мне вздумал? — продолжал неумолимый Петрович. Кажется, в нашей курице погиб великий рестлер. — А ну, иди сюда!..

— Да какое лезть! — взмолился несчастный, отряхивая градом катящийся пот. Он принял это слово за намек на то, что он хочет ограбить нас. — Грабить фермы госпожи Ферро? Ну, уж нет! Я лучше к медведю в берлогу залезу, чем такое! Говорю же, ищу беглянку! И принял тебя, — он кивнул на меня, — за нее!

— Ты говоришь о женщине, — шипел Петрович, — но говоришь без уважения!

И он снова клюнул и без того истерзанную ляжку.

— Это же надо было так ошибиться! — снова проорал усатый, багровея. Кажется, он здорово полагал, что грубым мужским голосом Петровича говорю я! Толком рассмотреть-то меня он не мог. Все время вертелся и уворачивался от бешеной курицы. — Принять деревенскую грубую бабу за благородную девицу!

— Какая тут тебе деревенская баба! — прокричал страшным голосом Петрович.

Так он обычно орал, когда кто-нибудь на экзамене нес ему откровенную чушь.

Усатый, хот и соображал туго, а на этот раз махом осознал свою ошибку.

— Прошу прощения, — поспешно пробормотал он, стараясь и присесть ниже, чтоб как-то защитить свой многострадальный зад от нападок Петровича, и, заискиваясь, заглядывая мне в глаза. — У меня задание, задание! Я ищу беглую девицу! Девица, хоть и из благородного семейства, а воровка! Вот кто к вам может действительно залезть!

— Да что вы! — ахнула Анника.

— Да, да! И ведь поднялась же рука, собственную мать ограбить! Ну, и удрала, конечно. Наверняка с мужчиной. А у нее безутешный жених… Свадьба на носу! Она похитила кучу денег и убежала развлекаться, паршивка этакая!

— Жених… Без мозгов, — процедила я хрипло.

Из-за пазухи он вынул несколько карточек с моими портретами и протянул нам через ограду. Выполнены рисунки были на скорую руку, но сходства было остаточно, чтоб опознать меня.

Даже с учетом синяка на пол-лица.

Анника, потрясенная, перевела взгляд на меня. Я отчаянно просигнализировала ей бровями, мол, потом все объясню.

— Я и приглядывался ко всем незнакомым барышням! — снова взвыл несчастный. Он снова попытался освободиться, но тщетно. Только штаны еще больше пострадали. — Принял вас за беглянку, барышня!

И, отвернув голову, с досадой добавил:

— Очки надо купить, эх… С такой-то физиономией!.. Благородная барышня!..

Но зловещий Петрович расслышал этот нелестный отзыв обо мне.

— Ты на что это намекаешь? — прорычал он.

— Ни на что я не намекаю! — обозлился он. — Сказал же — обознался! Мне вообще сказали, что тут должна быть одна девчонка! А вас тут двое! Кто такая? Откуда взялась?

У меня сердце замерло и прямо-таки остановилось. В свете обвинений из уст этого балетного танцора Анника могла засомневаться во мне и сдать этому незадачливому полицейскому.

Но Анника вступилась за меня.

— Сестра это моя! — звонко выкрикнула она. — Из деревни приехала, повидаться!

Детектив перевел взгляд с моей распухшей физиономии на ее и согласно кивнул.

— М-да, семейное сходство налицо, — пробормотал он. — Но, если смотреть издалека и сзади, можно принять за приличную девушку.

— Да что за пошлые намеки! — прорычал Петрович и внезапно, коварно и подло, клюнул несчастного в зад.

Этот удар был особенно чувствителен.

Несчастный снова взвыл, подскочил на одной ноге.

Это позволило ему высвободить вторую, так как штаны окончательно лопнули по шву, а на штиблетах лопнули шнурки, и ботинок свалился с ноги.

Наш пленник упал в траву за забором и жалобно заохал.

— А ну, быстро убрался отсюда! — рыкнул на него боевой Петрович. — Не то я скажу Ферро, что ты воровал у нее горох! А она этого страсть не любит! И растянет тебя за ноги между дальними заборами своей фермы!

— Так и девицу, — умирающим голосом простонал детектив, — вы видели?..

— Не видели, — огрызнулся Петрович, нервно разгребая землю. — Проваливай, кому сказано было!

И я осталась один на один с Анникой. Объясняться.

— Анника, — несмело позвала я, когда незадачливый полицейский скрылся из виду за поворотом. — Я не преступница! Верь мне! Я никого не грабила!

— Жених у тебя правда есть? — спросила почему-то Анника.

Я тихо кивнула.

— Правда, — ответила я еле слышно. — Этот синяк… это он меня приласкал.

— А мне перья повыщипал! — возмущенно прокричал Петрович. — Психопат! Садист! Извращенец!

— Он плохой человек? — доверчиво спросила Анника, заглядывая мне в глаза.

От этого взгляда мне стало не по себе.

Да что ж такое! Не сделала ничего плохого, а приходится оправдываться! Выпрашивать доверия и внимания к себе!

Да еще и так нестерпимо стыдно…

— Он очень плохой человек, — прошептала я. Слеза скатилась по моей распухшей щеке. Наверное, это выглядело комично, но у меня сердце рвалось от боли. — Ты просто не представляешь, какой он… плохой. Да и мать моя не лучше. Я ограбить ее не могла по той простой причине, что он с отцом разорены. Этому садисту они меня продали. За деньги. И если я не вернусь, им придется отдать ему деньги. А они этого очень не хотят! Я — такая же невольница в их руках, как и ты в руках госпожи Ферро. Они могу распоряжаться моей судьбой так, как им вздумается. Поэтому я убежала. А не из-за того, что сделала что-то дурное.

Анника некоторое время смотрела на меня испытующе, а я тихо плакала.

Боже, какое унижение…

Единственный близкий человек в этом мире мне не верит и смотрит как на воровку!

И если Анника сейчас меня прогонит — я ведь не смогу сказать «нет, я никуда не пойду».

Мне придется уйти.

В этот миг я чувствовала себя отвергнутой всем миром и очень, очень одинокой и беззащитной.

— Ну, не плачь, Эстелла, — сказала, наконец, Анника, тронув меня за руку. — Я верю тебе. Я-то знаю, что ты пришла ко мне голодная, с двумя грошами в кармане. Тот, у кого много денег, не станет делить на двоих единственную краюшку хлеба и есть огурцы…