Мы с Орландо кинулись в погоню, но поди, угадай, куда она его утащила?

Мы и полицию подняли на уши, несмотря на то, что это было очень, очень странное заявление — герцог разыскивает похищенную курицу.

Шеф полиции так и крякнул, услыхав это. Но противиться не стал, выдал людей для поиска Петровича.

Но все без толку.

До глубокой темноты, далеко за полночь, ездили мы по всем возможным местам, надеясь ее там застать. И домой к ней наведались, да только ее там не было.

Слуги разводили руками, дом был темен и пуст.

Ферро с Петровичем как сквозь землю провалилась.

Так мы и вернулись ни с чем, уставшие и грустные.

— Бедный, бедный Петрович! — восклицала заплаканная Анника. — Глупенький, капризный Петрович в розовом халатике! Какая судьба его ждет в лапах этой проходимки? Она выжмет из него все, до последней капли навоза!

— Значит, такова его судьба, — горько ответила я. — Его ведь предупреждали, чтоб он вел себя разумно. Такая необычная курица, конечно, рано или поздно привлекла бы к себе внимание. А он абсолютно не хотел жить тише и скромнее.

— Признаться, я теперь чувствую себя виноватым в том, что потакал его желаниям, — сказал Орландо. Он выглядел ужасно сконфуженным. — Но мне казалось, что несчастный и так хорошо наказан, раз заточен в тело какой-то ощипанной курицы. И я просто хотел скрасить ему как-то его жалкое существование…

Я только вздохнула.

— Ах, не вини себя, Орландо. Ты-то тут причем. Петрович и сам, без тебя, вел себя ужасно эпатажно. Рано или поздно этим бы все и кончилось.

Мы, конечно, погрустили по Петровичу.

В его мансарде с видом на Париж теперь жило куриное семейство с цыплятами, и курица была очень довольна внутренним убранством. Внизу же расположились гуси и поросшие утки.

И никто теперь поутру не встречал нас капризами и требованиями построить Эйфелеву башню под цветущей яблоней…

Без Петровича жизнь потекла быстрее и однообразнее. Не сказала бы, что мы заскучали. Нет.

Скучать нам как раз не приходилось.

Во-первых, я с головой ушла в подготовку к свадьбе и строительство дома. Мало было возвести стены, нужно было еще и облагородить место.

Во-вторых, управление фермами тоже занимало много времени.

Один Макс и Мидоуз не вывезли бы весь урожай. А это по сезону и ягоды, и овощи, и, кстати, куриные яйца, пух, перо, мясо.

Поначалу все свозилось к нам, в нашу лавку.

Но со временем стало понятно, что одной лавки мало.

Пришлось достраивать еще несколько, и нанимать еще людей, чтоб свозить товар к «Дешевым лавкам».

Разумеется, мы строго платили жалованье каждый месяц. И тот, кто выдавал продукции больше установленной нормы, получал даже премию.

Мы с Анникой посетили каждый домик, где жили работники, и выдали некоторую сумму каждой семье на обустройство.

— Я хочу, чтоб мои работники жили в приличных условиях, — сказала я. — Чтоб они были чистыми, опрятными, и не знали холода и голода.

Так что плотники и каменщики застряли на наших фермах надолго.

Теперь фермы были уставлены приличными светлыми и чистенькими домиками, а не унылыми разваливающимися лачугами.

Да и работники приоделись и немного отъелись.

И чаще на фермах встречались люди в постой, но чистой одежде, улыбающиеся и довольные.

Да, на обустройство я потратила много. Зато и вернулось оно все сторицей.

К осени мой дом был почти готов, а сбор урожая и работа лавок принесли мне огромные деньги.

Действительно огромные, ведь с ферм Ферро кормился весь город.

Настало время копать картошку, и Анника с интересом прохаживалась вдоль картофельных грядок с пожухлой ботвой.

— Сколько накопаем? — размышляла она. — Очень интересно посмотреть, как окучивание повлияло.

— Повлияло, не переживай, — улыбалась я. — Покажем урожай работникам, научим их окучивать, и в следующем году накопаем столько картошки, что хватит и городу, и работникам, и еще останется кормить домашний скот! Думаю, они с интересом переймут нашу науку.

Скот — это было нововведение.

Многие работники ферм, освобожденные от бесполезных манипуляций в виде выдергивания травинок вдоль забора и прочей ерунды, которую выдумывала Ферро, чтоб иметь возможность налагать штрафы, просили разрешения построить по небольшому сарайчику, чтоб завести, скажем, поросенка или коз для собственных нужд.

Я не была против. Почему бы нет?

В конце концов, эти люди жили н только, чтоб горбатиться на ферме. Должна же была у них быть какая-то своя жизнь? Свои планы, накопления, свое добро и хозяйство, устроенное только для себя.

В день копки картошки Анника поднялась раньше меня и отыскала в сарае свою старую лопату.

Сама лично притащила ведро, и пробралась под старую липу.

Туда, где сидели семь ее кустов картошки.

Те, что она берегла себе на зиму. Ботва на них пожухла, лежала на земле.

Она осторожно копнула первый куст. Лезвие лопаты выворотило комья жирной, черной земли, и в ней несколько крупных, светлых клубней картошки.

— Вот это урожай! Спасибо гусям! Удобрили! — пробормотала она, складывая картошку в ведро.

Но в лунке оставалась еще картошка, и Анника копнула глубже.

И выкопала еще столько же! И вся картошка крупная, чистая, не гнилая.

— Полное ведро! Да с верхом! — шептала потрясенная Анника, складывая свою добычу. — Этого мне одной хватило бы на всю зиму и весну! Голода б не знала! И урожай точно рекордным был бы! Да он и будет! И у нас на этот год, и по всем фермам на следующий!

Она разогнулась, задрала восторженную мордашку к небу и вдохнула холодный воздух.

— Кто бы мог подумать, что все так переменится, — пробормотала она.

Ее радостные мысли были прерваны тарахтением колес по дороге.

Улыбка сползла с лица Анники.

Она покрепче ухватила лопату, угрожающе занесла ее над головой.

Ведь не узнать карету Ферро она не могла.

— Воровка! — завопила Анника, темнея лицом. — Что ты сделала с Петровичем?! Убийца, у-у-у! Убийца!

Потрясая своим орудием, она кинулась к калитке, полная решимости нанести тяжкие телесные повреждения подлой Ферро.

И так же резко затормозила, увидев, что с Ферро под ручку шествует какой-то хорошо, даже с шиком, одетый господин.

Он был высок, немного грузен. На нем был надет чудесный костюм из тонкой шерсти, и замечательный муаровый жилет поверх дорогой сорочки.

На седовласой гордой голове возвышался сияющий на солнце цилиндр.

Господин выступал важно, опираясь на солидную черную трость с блестящей ручкой. Он брезгливо рассматривал нашу дорожку, следя, чтоб его новые ботинки из тонкой кожи не вляпались во что-нибудь.

Словом, это был самый надутый индюк из всех, кого Анника когда-либо видела.

И все же было в чертах его важного лица что-то неуловимо знакомое. То ли длинный острый нос, чуть загнутый крючком, то ли высокомерное и вместе с тем немного ненормальное выражение глаз…

— Петрович?! — выкрикнула Анника, роняя лопату.

— Олег Петрович, — высокомерно ответил он. И отвернул свое нервное лицо от Анники.

Мол, ему даже смотреть на эту простолюдинку как-то не хочется.

На вопли Анники я тоже выскочила из дома.

И работники повылезли из построек, чтобы посмотреть на триумфальное возвращение Петровича.

Да, сомнений быть не могло.

Это был точно он! Только глаже, красивее и важнее, чем прежне.

Чисто граф инкогнито.

У меня даже сердце екнуло, так я ожидала то него едких замечаний и каверзных вопросов по предмету, который он преподавал, а я ненавидела!

Ферро рядом с ним сияла. Нет, правда!

На ней не было парика. Ее настоящие волосы были напомажены и уложены в причёску. Да и с румянами она больше не перебарщивала.

Но щеки ее розовели естественным румянцем.

И она так и жалась к красавцу-Петровичу!

— Кокоша, — томно тянула она, вися у него на руке и заглядывая в его гневные, немного куриные глаза. — Давай скорее!