Отложив себе золотишка на карманные расходы, я спрятала остальное под половицы и приказала избушке стеречь клад как зеницу ока, никому постороннему не открывать, и коль вздумает какой воришка внутрь залезть, сразу ему громадной лапой под зад давать, чтоб неповадно было. А уж мы ей и ремонтик сделаем, и крышу обновим, будет у нас самая модная изба в Лукоморье.

Дело справили, да только обратно в лес возвращаться мне не хотелось.

— Задержаться нам надобно, — решила я, — ночью обратно не пойдем, отдохнуть от тряски следует. А днем нужно обратно в город наведаться, на базар сходить. С Софкой я так толком осмотреться не успела, а в нашей глуши, даже если захочешь, не купишь ничего дельного. И кобылу пристроим заодно, ее с собой не возьмешь, а оставлять жалко.

Царица возвращать лошадь не просила, но не в избу же ее затаскивать, право слово! Может, удастся пристроить в хорошие руки.

Гришку в этот раз я решила взять с собой. Не на себе же покупки таскать! Он этому решению не обрадовался, но аргументам внял. Будет саженцы на базаре выбирать — вишневые, яблоневые, может, семян каких в огород присмотрит. Уж если решил у нас огород разбить, то нужно к делу основательно подойти. Там небось можно и курочек присмотреть, тогда будут у нас и яйца, и мясо, не все же рыбой питаться.

Курам даже Баюн обрадовался, мечтательно закатил глаза и сказал, что я хоть раз в жизни нечто дельное придумала.

На том и порешили да спать легли.

Ночью ворочалась, всё уснуть не могла. Мысли дурные в голову лезли, что пока я тут в теплой кроватке нежусь, Кощей в сырой темнице сидит цепями прикованный. В голове тут же вырисовалась печальная картина — каменный грот с коваными решетками, пол, устеленный гнилой соломой, крысиный писк и затхлый запах плесени. А он весь такой холодный и гордый посреди этого безобразия с бесстрастным лицом ожидает своей участи. Палачи, небось, уже нож наточили, или веревку мылом натерли. Уж не знаю, каким способом они Кощея умерщвлять решили, но разница невелика.

У нас с ним отношения, конечно, с самого начала не задались, но его смерти радоваться мне совесть не позволяла. И чувство прекрасного! Какого красивого мужика мир лишается.

Так жалко его стало. А ведь в сказках говорилось, что не прост Кощей, что смерть свою надежно хранит. Игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце… А тут его повязали и глазом не моргнули.

Несправедливость! Стоит только на мужика глаз положить, как его в тюрьму сажают!

Царь вон тоже какой-то калечный. Сидит на троне, а глаза-то стеклянные, в стену смотрят. Парализовало его, что ли? Говорила же Софка, что проблемы какие-то с отцом, но я уж не думала, что такие.

Ничего, Ядвига, деньги у тебя теперь есть, можно за моря махнуть. Найду себе султана какого-нибудь, на одном Берендее небось свет клином не сошелся. Да и Кощей не последний красавец в моей жизни. Мало того, что лиходей, так еще и разведенный! А если жена от мужика сама ушла, это явный звоночек, что с ним что-то не так. Вот как натворю добрых дел, помолодею и найду себе жениха вдвое, нет, втрое краше этого мерзавца!

Полночи себя утешала, а всё равно проклятый в голову лез. Только глаза закрою, Кощей ко мне как наяву руки сквозь кованую решетку протягивает.

Не удивительно, что настроение к утру у меня было наипоганейшее. Встав раньше всех, я растолкала нашу небольшую компанию, чтобы и им жизнь медом не казалась.

— Ядвига! — взвыл кот, — петухи еще не пропели, можем еще поспать!

— В дороге поспишь, — огрызнулась я, — чай тебе всё рано не на своих двоих топать. В город пора, а то на базар не успеем, все самое интересное разберут.

— На базар она хочет попасть, конечно... Ну и дура ты, Ядвига. Ладно, я и сам всегда хотел посмотреть, как бессмертных умерщвляют.

— Договоришься сейчас! Я и тебя в хоромы царские продам, авось за говорящую животину там тоже золота не пожалеют. Будешь Софку развлекать, ей друзья нужны.

Баюн зашипел. То-то же!

— Ну, по коням! — скомандовала я, и мы дружно полезли в телегу. Первым запрыгнул кот, сел на перекладину и ехидно оскалился, глядя на то, как Гришка пытается перевалить меня за борт. Гришка пыхтел, пыжился, я ворчала на него, требуя бережного отношения к моей почтенной персоне. Наконец хилому вурдалаку удалось закинуть меня в повозку. При этом я отбила бок о днище. Жаба-Мирослава, даже соломки пожалела дно присыпать. Да и от Гришкиных костлявых пальцев синяки теперь останутся. Что за жизнь у меня такая беспросветная?

Одно только радует, что пешком плестись до рынка не придется. На лошадке и доберемся быстрее, и не устанем. Хотя насчет «доберемся быстрее», я погорячилась. Животина тащилась так вяло, словно собралась издохнуть прямо на дороге.

— Потерпи, коняшка, вот продадим тебя, тогда и помирай, — приговаривала я, как мантру.

— Да кто ее купит? — с унылым выражением лица обрубил мои надежды Гришка.

— А ну, не пессимизди мне тут, — прикрикнула на него.

Баюн почесал лоб и изрек:

— Слыхал я, что в некоторых странах, чтобы выгодно продать лошадь, суют ей под хвост кусочек чудного корня. Имбирем называется. Конь от такого неудобства перебирает ногами, ржет, живенько себя ведет, а покупатель и думает, что конь-огонь, брать надо. Но есть одна незадача — не растет у нас сие дивное растение. Однако я знаю выход — можно в огородах чеснока надергать. Тот же эффект получится.

— Хорошая, хорошая идея! — похвалила я. — Вот сейчас Гришка за чесноком сгоняет, а потом я нашпигую тебя как следует. Перекинется на рынке Гришка в кобелька, будет выть, а ты плясать будешь, живенько так. А люди денежку нам за представление заплатят! Ну, как тебе идея, живодер мохнатый?

— Сказала б сразу «нет». Зачем такие аналогии нехорошие приводить? — надулся кот.

— Ладно, не паникуйте. Придумаем что-нибудь, — успокоила я своих попутчиков. — Продавала же я когда-то и весьма неплохо.

Выезжали на рассвете, а когда добрались до рынка, солнце стояло высоко и пекло макушку.

Как и вчера, здесь была толчея неимоверная. Животных продавали в самом конце рынка. Там же был и второй вход. По незнанию мы поперлись через главный, грозя задавить всех, кто попался на пути. Информацию о втором входе мы получили многократно, вычленив ее из потока ругательств и проклятий.

Продвигались мы так медленно, что я успела рассмотреть, кто чем торгует. Вот ленты лазоревые — подошли бы к Софкиным глазам. Вот саженцы для нашего сада, инструменты хозяйственные для Гришки, посуда красивая на стол. Вот ткани разноцветные — можно занавески сшить да покрывало на кровать. А еще можно себе одежду нарядную справить. А то хожу в какой-то серой хламиде. Сбегает Гришка в деревню, найдет швею хорошую, все и обустроим. Деньги теперь есть. Или плюнуть на все? Купить здесь терем расписной и зажить весело в столице? Тут и Софку проведывать можно, и Гришке работа найдется. Может садовником во дворец устроиться. Никто там за деревьями не следит. А так хоть приведет в порядок мои будущие владения.

Или ну его, этого Берендея. Я корыстная, конечно, но не настолько. Найду себе парня молодого, горячего. С двумя сундуками золотых это труда не составит. Сами налетят на мои мощи. Еще и отбиваться придется. А там и подумаю, как молодость и красоту вернуть. Может, для этого будет достаточно мелочь бедным раздать? Или учредить школу для детишек? Это о-го-го какое доброе дело.

Избушку только жалко. Обидится на меня. Да и я к ней привыкла. Гришка тоже говорил, что людей не любит. Согласится ли на переезд?

В раздумьях я и не заметила, как мы въехали в зону, предназначенную для продажи животных. Ох, и шум тут стоял! Гуси гоготали, просунув длинные шеи сквозь металлические прутья клеток. Куры кудахтали. Буренки недовольно мычали. Лошади ржали. И среди всего этого бедлама сновали люди, щупали скотину, заглядывали ей в рот, осматривали зубы, проверяли, блестят ли глаза. Задавали вопросы: а сколько яиц несет ваша пеструшка? А сколько корова дает молока?