Жаль, что этот молчун почему-то сегодня молчать не хотел:

— Говорят, тебя можно поздравить, — Хельги смотрел в кружку, но говорил явно с Греттиром.

— Ну, да. Невест в Стае мало, а дочка у Освивра не урод. Кроме того, предлагают неплохое приданое.

— С таким же успехом они могли бы предложить тебе геморрой. Или чесотку.

— Ты это о чем? — Греттир отставил пиво в сторону и уставился на Левшу. — Хочешь что-то сказать, так говори. Я намеков не понимаю.

Хельги, как актер, завладевший вниманием публики, не торопясь допил кружку и вытер усы:

— Ты бабку ее видел? Дэгрун Рауду?

— Ну?

— Баранки гну! Она из Гренланда.

Как будто это что-то объясняло.

— И чё?

— Через плечо! — Разозлился Хельги. — Ты там был?

— Нет. А ты?

— И я не был. И никто там дальше пристани не был. Но я однажды пил с одним гренландцем. Мы с парнями его специально напоили, чтобы порасспросить. Много чего интересного узнали. — И Левша многозначительно пошевелил бровями.

Ого, вечер переставал быть томным. Греттир подозвал официантку:

— Шесть пива и дюжину снапса[6].

По мере того, как кружки и стопки пустели и перекочевывали с правой стороны стола на левую, картина постепенно прояснялась.

До сих пор в воображении Греттира эта земля была чем-то вроде Тридевятого царства, о котором матери на ночь глядя рассказывают детям. Конечно, время от времени, эйги из Свитьода пытались добраться до легендарного Гренланда, но воздушного сообщения не было, паромы не ходили, а доплыть на корабле тоже почему-то не получалось. В Стае последним такую попытку еще в молодости предпринял Олаф Суровый. Так он рассказывал, что когда на горизонте уже показались снежные вершины гор, поднялась сильная буря, течение изменило направление, и корабль понесло обратно с такой силой, что двигатели не справлялись. А еще среди волн кружил кит с тремя женщинами на спине. Олаф клялся, что видел их, как «вот эту рюмку». Ох уж мне эти сказочки. Ох уж мне эти сказочники, подумал тогда Греттир.

Сказки сказками, а в Гренланде тем не менее жили и люди и эйги, причем, жили мирно, хоть и не легко. Летом там называли те три месяца (а в хорошие годы пять), когда в нескольких свободных от ледника долинах таял снег и вырастала хоть какая-то трава. Коровы от такого рациона были чуть больше метра в холке — как раз до пояса взрослому человеку. Березы из-за ветров не выше двух метров. Железа нет. Угля нет. Основная еда — тюленье мясо. Сыр, оленина, баранина и козлятина — деликатесы. Ни тебе пшеницы, ни даже ячменя. Пива, соответственно, тоже нет.

Хельги вздрогнул и опрокинул в рот стопку. Греттир от всей души его поддержал.

За три коротких летних месяца нужно было выпасти скот, заготовить травы, настрелять тюленей и оленей, а заодно отбиться от эскимосов, которым «понаехавшие» категорически не нравились. Из-за айсбергов корабли приходили раз в три-пять лет, так что на помощь родичей из-за моря рассчитывать не приходилось. Это Гренланд, детка!

— А что делать, если нужно дерево для кораблей или железо, а? Или витаминчиков захотелось?

Греттир пожал плечами.

А вот что: несколько десятков крепких мужиков садились на весла и гнали на юг до Винланда. Триста километров. Без компаса и других навигационных приблуд, кстати. Три недели туда, три недели обратно — половину лета как корова языком слизала.

А на месте рубили лес, часть дерева пережигали на уголь, тут же выплавляли железо из болотной руды, в походных кузницах ковали гвозди, скобы, чинили оружие и инструменты. Если оставалось место на кораблях, загружались диким виноградом (кислым, ужас!) и быстро домой, пока местные стрелами не нашпиговали.

Закрепиться в теплом Винланде не удалось, не хватало людей, чтобы обиться от скиллингов. Это уже лет через пятьсот к Новой земле причалили новые поселенцы с порохом, ружьями и оспой. Переименовали скиллингов в индейцев и за последующие пятьсот лет свели их популяцию почти к нулю. Ну, а гренландцы вернулись на свой ледяной остров и зажили там.

В общем, вечный холод, одежда из шкур, вяленое мясо, кислое молоко, овцы и коровы в одном доме с людьми — романтика.

— Не, но все понятно. Жизнь без пива, хлеба и трусов, в дыре, куда и собака хер не сунет, это я понимаю. Но как они выжили?

— Наливай.

— Еще три пива и дюжину…

— Дюжину пива и три бутылки снапса… — оказывается, почти все парни перебрались за их стол, — … для начала, — заказал Орвар.

Слушали, как дети, приоткрыв рты.

— Короче, гренландцы не просто выживали, а жили на всю катушку. А почему? — Строго вопросил Хельги. Стол молчал. — А потому, что зимой не на печи лежали, а работали. Добывали товары для торговли со Свитьодом.

Ловили и дрессировали кречетов, белых медведей (медведей, Карл!), добывали моржовую кость и, если повезет, бивни нарвалов. Овечья шерсть у них была первейшая в мире, из-за вечных холодов, опять-таки. И выручали за эти товары огромные деньги. Так что со временем стали и бархатную одежду покупать и золотые украшения. А для людей построили собор размером чуть меньше, чем в Мальме, и еще четырнадцать церквей.

— У них во всех поселках и задниц столько не было, чтобы все скамьи в тех церквях занять, зато гордости всегда было хоть отбавляй. Вот такие дела, малята.

Первым молчание нарушил Орвар. Он вообще водку пил, как песок воду — не пьянел, только веселее становился.

— Еще три бутылки. Выпьем, Греттир, за твою нареченную. Хорошая кровь, хорошие будут волчата.

— Скол![7]

Стопки дружно поднялись в воздух. Все, кроме одной. Хельги Левша, сидел, положив локти на стол, и хмуро смотрел на разгулявшихся парней. Затем покачал головой, словно увиденное ему совсем не понравилось:

— И хоть бы один идиот спросил, как им это удавалось?

А вот Хельги того гренландца спросил. Правда, собутыльник в ответ понес совсем уж невероятную пургу. Будто женщины у них ведьмы, не все, конечно, но каждая третья точно, если не через одну. Что они умеют вызывать оползни, высвистывать ветер и бурю, что вселяются в тюленей, чтобы загнать косяк трески прямо в расставленные сети. Что в обличье бакланов или соколов летают над землей, высматривая для охотников стада морских зверей или оленей.

От эскимосских шаманов они научились заговаривать оружие, чтобы оно служило долго, копья, чтобы они возвращались к хозяину, стрелы, чтобы можно было пускать их по три зараз, и всегда в цель. А колдовству с травами — от самой богини Фрейи. А еще есть такие, что умеют прясть колдовскую пряжу, и что-то с ней делают… то ли мужа к жене привязывают, то ли зверя к человеку… Хельги потер лицо ладонями:

— Так о чем это я?

— О ведьмах, — напомнил Орвар. — Так и мы так знаем, что все бабы ведьмы. До дна!

На этот раз Левша пил вместе со всеми. Греттир сквозь зубы выцедил вдруг ставшее кислым пиво и, пока все смеялись и наливали снова, наклонился к Левше:

— А что такого особенного в этих Рауда?

— Первейший в Гренланде род. Они туда первыми приплыли. И женщины у них ведьмы все до одной, и самые сильные, притом. Так сказал тот гренландец. Короче, с помолвкой тебя.

Выпили снова, почему-то не чокаясь. Снапс слабее не стал, но воздействие его изменилось: с каждой новой рюмкой в голове у Греттира все больше прояснялось. А, может, это новой информацией его так пришибло? Во всяком случае, стало понятно, почему родители так настаивали на браке именно с Венделой.

Угомонились все поздно. Или рано. Звезды за окном уже погасли, но Звезда Фригг[8] над горизонтом еще не поднялась. Кто-то из парней отправился по домам, кто-то завалился спать на широких лавках у стены. Греттир сидел в стороне, прислонившись спиной к теплому боку изразцовой печки. Со второго этажа спустился и сел рядом Орвар. Его волосы были растрепаны, а на воротнике рубашки виднелось розовое пятно, похоже, от помады. Официантку тискал, не иначе.