Вендела смотрела на Греттира, ожидая ответа. Судя по выражению его лица, он понимал, о чем идет речь. Она собиралась взять часть силы, которая удерживала его волка. Его собственная нить жизни станет тоньше, и если зверь сорвется с привязи, он будет не сильнее человека.

— Ну?

Вместо ответа он вытянул из-под свитера цепочку с двумя большими бусинами и снял одну из них — янтарную.

— Вот, возьми. Я обещал вернуть тебе твой камень в обмен на одну жизнь. Надеюсь, твоя нить будет крепкой.

Вендела сжала в кулаке горячий кусок застывшей смолы, который только что лежал на его груди. Будет. Она наденет на веретено из лунного луча два кольца и совьет двойную нить. Возможно, на это уйдет вся жизненная сила Греттира, но если какой-нибудь неизвестный наследник сядет на почетное сиденье в доме Валлинов, он получит сильную хранительницу.

От мысли, что это будет не Греттир, вдруг так болезненно сжалось сердце, что даже слезы на глазах выступили.

— Что такое? — Испугался тот. — Ты поранилась?

Да, только не так, как ты думаешь.

— Все в порядке. Повернись ко мне спиной и сядь на табурет. Это не долго.

Кажется, Греттир уже начал привыкать к этому медленному ощущению потери себя. Было такое чувство, что его позвоночник становится тоньше, тает, как сосулька на февральском солнце, и вот-вот исчезнет совсем.

— Все. Дальше я сама.

Он встал и повел плечами. Встряхнул головой, чтобы справиться с недолгим головокружением.

— Все в порядке. Жить буду. — Обернулся и застыл. — Что ты делаешь?

Вендела с какой-то блестящей палкой в руке сидела на скамье под окном, и ее чудесные волосы покрывали ее плащом, как он уже видел однажды. Только этот плащ заканчивался теперь где-то на уровне колен.

— Зачем ты обрезала волосы?

Она сняла с лунного луча веретенные блоки и протянула ему искрящийся даже в полумраке клубок ниток:

— Держи. Этого хватит, чтобы доехать до дома.

— Зачем ты обрезала волосы?

Греттир не моргнув глазом, мог выдержать удар меча или пулевое ранение, но сейчас чуть не плакал.

— Тебе лучше ехать сейчас. Никто не знает, сколько у нас осталось времени.

Он взял клубок из ее рук, затем двумя пальцами поднял ее подбородок и наклонился. Его хватка была мягкой, а лицо приближалось долго, целую вечность. Вендела много раз успела бы отвернуться, но не могла отвести глаз. Она видела то, что не видела никогда — сердце Греттира Валлина. Мягкие губы коснулись ее рта в невероятно нежном поцелуе. Греттир не давил и не принуждал, он ничего не требовал. И, наверное, поэтому она почувствовала, что готова отдать ему всю себя.

Когда Греттир наконец отстранился, Вендела заботливым жестом любящей жены поправила перекрещенные у него на груди ремни ножен, затем подала куртку.

— Вернись целым, — пожелала она от всей души.

Греттир чувствовал ее взгляд и пока спускался по лестнице и пока шел через двор к машине. Чуть-чуть отпустило, когда он захлопнул дверцу и завел мотор.

Орвар с Хильд целовались на пороге дома, как две голодные гиены. Почему-то эта картина семейного счастья друга не бесила Греттира, как раньше. Во-первых, Орвар сам предложил ехать вместе в Мальмё, что по нынешним временам было делом небезопасным для отряда из двух эйги. Во-вторых, лежавший у Греттира на коленях моток ниток медленно, но неуклонно разматывался, причем нить не обрывалась и не провисала, а это значило, что дома в маленькой комнатке на втором этаже сидит на кровати девушка с золотыми волосами и держит в руках конец этой нити. И ждет его возвращения. И даже беспокоится о нем, наверное. Ощущение было незнакомое, но чертовски приятное.

— Я вижу, тебя простили.

— Да. — Орвар самодовольно погладил большим пальцем нижнюю губу.

— И ужином, небось, кормят?

— Да-а-а.

— И ты теперь у жены под каблуком?

— Да-а-а… то есть, нет! Хм… а если по-честному, то да. И ничего плохого в этом не вижу. Хильд ведет дом, решает, куда и как тратить наши деньги, а взамен разрешает мне выходить на охоту и убивать кого угодно. Честная сделка, а?

На взгляд Греттира, не очень. Хильд взяла на себя множество забот и хлопот, а Орвар, по сути, как был раздолбаем, любителем подраться и бабником, так им и остался.

Поправка: «бабника» зачеркиваем.

И все же, Греттир считал, что Хильд купила ослиный хер за конские деньги. Учитывая, сколько труда вкладывают женщины в домашний очаг, уважение, достаток и верность — самое малое, чем могли им отплатить мужья. А еще скоро она и сына родит. Вот за что этому долбодятлу такое счастье?

Чтобы не сдохнуть от зависти прямо здесь и сейчас, он спросил Орвара:

— Как думаешь, Вендела сможет когда-нибудь простить меня? Если я смогу искупить все, что сделал?

— Возможно. — Орвар смотрел в стекло, словно забыл о сидящем рядом побратиме, и взгляд его говорил больше, чем позволял словарный запас. — Засада в том, что все сказанное и сделанное никуда не денется. Так и будет лежать камнем на твоем сердце. Вот с этим и живи.

В Мальме было неспокойно, они почувствовали это сразу, как только въехали в Фози[40]. В воздухе висел запах гари, такой тонкий, что человек и не заметил бы, но эйги обладали звериным нюхом, и от этого неприметного признака беды, у обоих сразу поднялась шерсть на загривке.

Охранник у въезда сказал, что набеги на район в последнее время участились, а три дня назад даже сгорел домик на окраине, за механической мастерской.

— Сначала серебряные пули, — сказал Греттир. — Теперь пожар. Совпадение? Не думаю.

Орвар выругался, прихватил двух наемников и отправился вместе с ними ставить ловушки и капканы. Греттир заранее посочувствовал идиоту, который в них попадется. Сам он проехал к родному дому, на пороге порыбачил в кармане и выловил ключ.

В холле было темно и тихо, ни незнакомых запахов, ни звуков. Все на своих местах, даже скрытые метки, что он оставил на дверях и окнах оставались нетронутыми. В отсутствие хозяев здесь не появлялась ни одна живая душа.

Клубок пряжи в его руках был совсем маленьким — хватило только дойти до почетного сиденья за длинным столом в старом зале и обвязать тонкую золотую нить вокруг одного из резных столбов. Греттир провел пальцами по заветным рунам, высеченным на древесине лиственницы его далеким предком, сел в кресло с высокой спинкой и положил руки на ковровую скатерть.

И вздрогнул. На столе перед ним лежал нож с пожелтевшей ручкой из моржовой кости в ножнах, украшенных золотыми накладками. Главное сокровище семьи Валлинов, по легенде выкованное и украшенное карликами-нибелунгами[41]. Он использовался только для жертвоприношений, и, уезжая в Уппсалу, Греттир оставил его в тайнике в одном из подземных ходов под домом.

Не было нужды спрашивать, кто смог найти потайную дверь в подземелье и открыть сложный замок сейфа, это было и так ясно. Всеотец заключил с Греттиром сделку и позволил выкупить жизнь Венделы. Видимо, пришло время платить.

Греттир взял жертвенный нож обеими руками и потянул его из ножен. И снова потянул. И еще раз. Безрезультатно: ножны словно срослись с клинком. Греттир с облегчением выдохнул и обтер рукавом внезапно выступивший на лбу пот. Значит, не сейчас. Значит, у него еще есть немного времени, чтобы обеспечить продление рода Валлинов.

Греттир собирался вплотную заняться этим сразу, как только вернется в Уппсалу.

Вендела не ожидала, что Греттир окажется таким сексуальным маньяком. Еще большей неожиданностью для нее стало то, что ей это нравилось. И с каждым днем все сильнее. А еще ей нравилось засыпать в его руках, таких надежных и сильных.

И просыпаться, как сегодня. Все последние дни их утро начиналось одинаково: Вендела открывала глаза, поворачивала голову и улыбалась. Греттир лежал рядом, положив голову на согнутую руку, и смотрел на нее, словно не мог насмотреться. Словно хотел запомнить навсегда. Словно видел в последний раз. Это ощущение «последнего раза» не исчезало, ни когда он целовал ее, ни когда они занимались любовью.