— Ах, у тебя столько имен, что я устала запоминать их все. — Женщина нарисовала в молочной пене своего капучино сердечко, затем решительно зачеркнула его. — Тем более, что к каждой новой своей пассии ты заявляешься под новым именем.

Одд, он же Вотан, он же Гиннар, он же Хоар[14] и так далее, и так далее, ухмыльнулся.

— Все еще ревнуешь?

— Вот еще. — Женщина отодвинула чашку. То ли расхотела пить, то ли этот ехидный кобель испортил ей аппетит. — Я к тебе по делу. Ты мне нужен, Годихрафнблот.

Начинался серьезный разговор, и мужчина перестал улыбаться:

— Чего ты хочешь, Ванадис? Чтобы я передал послание? Кому?

— Не послание. Скорее, подарок. — Женщина открыла нарядную сумочку и положила на стол странный предмет — крупную плоскую бусину из горного хрусталя с необычно широким отверстием. — Передай это Венделе, дочери Освивра.

По потолку и стенам побежали радужные зайчики. Ворон и кошка на дереве, забыв свою недавнюю вражду, с интересом следили за новой добычей. Вотан покрутил в пальцах красивую безделушку и прищурился:

— Это какого же Освивра? Который Турханд?

— Того самого.

Интересно, интересно… Что задумала прекраснейшая из богинь? Он, как никто другой, знал сердце своей бывшей возлюбленной. Оно могло быть мягким и нежным, скорбящим по каждой страдающей душе в мире смертных. Или мстительно жестоким и жаждущим крови. Но в любом случае, он был в долгу перед Ванадис. Мужчина опустил хрусталь в карман куртки:

— Хорошо. Передам после битвы. Устраивает?

— Вполне.

Вотан осушил стопку и тыльной стороной ладони обтер усы:

— Может, скажешь, для чего ты решила подарить Стае еще одну сейдкону? Три пряхи из одного рода — большая сила. Они смогут соединить прошлое, с настоящим и будущим. Им под силу даже спрясть судьбу человека или эйги от рождения до смерти.

Ванадис улыбнулась, как сытая кошка и снова взялась за свой кофе:

— Ах, не преувеличивай. Просто мне нравится эта девочка, Вендела. Ей скоро выходить замуж, а жених ее тот еще ко… — «козел»? «кобель»? Вотан мудро решил не уточнять. — У него сложный характер, одним словом.

Вотан пожал плечами. Нормальный у Греттира характер, нордический. И Орвар и все его побратимы были Вотану по сердцу. Но раз уж Фрейя, чего решила, доведет парня до ручки обязательно. И лучше ей не мешать, чтобы и самому тоже не прилетело.

Он похлопал рукой по карману:

— Сделаю все в точности. Еще есть пожелания?

Она улыбнулась нежно, словно он снова стал ее Оддом, единственным и неповторимым:

— Да. Закажи мне тортик. Пожалуй, я съем тирамису.

Греттир лежал на холодной земле, широко раскинув руки и обратив лицо к небу. Глаза его были закрыты, но он все равно видел и низкое серое небо и две черные точки — единственные признаки движения в замершем мире. Где-то над облаками хлопали большие крылья и пели чудесные голоса. Ему не нужно было объяснять, чья это песнь. Прекрасные дочери Одина пришли сюда, чтобы забрать павших героев.

— Атли… Гринольв… Рунольв…

Друзья, знакомые, соседи. Всех их Греттир знал с детства.

— Регин… Свейн…

Молодые и старые. Регину Лунквисту было всего шестнадцать. Что ж, в палатах Одина он будет сидеть с героями как равный среди равных.

— Кнут… Сверре…

Отец и брат. Греттир попытался представить, как он скажет об их гибели матери, и на мгновение пожалел, что сам еще жив. Словно услышав его мысли, певучий голос с небес позвал:

— Греттир. Греттир, иди к нам.

Тело вдруг стало легким, как перо, облака начали медленно приближаться, сердце несколько раз ударилось, как птица о стекло и замерло.

— Кар-р-р-р!

Что-то резко дернуло его за руку. Греттир с трудом повернул голову. Из-под окровавленного рукава рубашки выполз хвостик узкого тканого пояска и зацепился за корень старой березы. Подарок Венделы, Греттир носил его, намотав на запястье. Наверное, развязался в бою, а он и не заметил. Хорошо, что не потерял.

— Греттир, мы ждем.

Он попробовал дернуть руку, но тонкая полоска ткани держала крепче якорной цепи.

— Не сегодня, девочки. Поживу еще, наверное, — пробормотал он и выдохнул.

Тело налилось тяжестью и болью, но сердце снова билось ровно. Голова гудела, словно таран. Отчасти так оно и было. Греттир вспомнил, как перехватил того леопарда, что за минуту до того задрал старика Олафа, зажал его, не давая поднять лапу, от всей души плюнул в оскаленную морду, а потом боднул головой со всей дури. Второго удара не понадобилось.

Греттир блаженно улыбнулся и зажмурился крепче. Сейчас он еще минутку полежит и встанет. Сейчас… сейчас…

— Греттир! Брат! Не умирай! Потерпи немного! Сейчас. Вот. — Чьи-то грубые, как наждак руки, терли его лицо. Затем в губы ткнулось что-то холодное, и в рот просочилась остро пахнущая жидкость. — Пей. Давай, еще глоток.

Греттир закашлялся и открыл глаза. Над ним маячило бледное лицо Орвара.

— Живой?

Друг похлопал его по щекам. Ощущение было такое, словно в морду прилетело мокрым веслом.

— Э-э-э-э… а по вежливее нельзя?

Тревога на лице Орвара сменилась раздражением. Он выпрямился и легонько пнул Греттира носком ботинка:

— Максимально вежливо хочу спросить: какого хрена ты тут разлегся? Поднимай свою ленивую задницу и вперед, искать живых.

А вот это был разумный разговор. Стараясь не кряхтеть, Греттир встал, выпрямился и прислушался к ощущениям в теле. Переломов точно нет. Глубоких ран тоже. Шкуру ему, конечно, попортили, но это пустяки, заживет. Он заново затянул узлом на запястье подарок невесты и, прислушиваясь к голосам, пошел вглубь Священной рощи.

Под ногами уже хлюпало, воды Гьёлль подступали, чтобы забрать врагов и бедолаг, которым не посчастливилось умереть с оружием в руках. Это была законная доля Хель[15] после каждой битвы, и перечить ей было себе дороже, но голоса в небе не умолкали, беспокойство Греттира почему-то нарастало, и он ускорил шаг.

На пятачке зеленого моха стояли Кьяртан с Боле, и Греттир понял, почему они не осмеливаются пройти дальше: почва перед ними уже была полностью покрыта черной водой, а метрах в пяти дальше маячила одинокая сгорбленная фигура оборотня-леопарда. Или не леопарда. Как бы ни были безобразны созданные черными колдунами твари, от вида этого существа даже его пробрала дрожь.

— Кто это?

— Похоже, из наших, — ответил Боле. — Из тех, что пропали месяц назад. Мы уже нашли троих, это четвертый.

Кьяртан тихо выругался и убрал в ножны меч:

— Мунгики что-то с ними сделали. Видимо, пытались обратить, но только покалечили.

— Кто это? — Тупо повторил Греттир.

— А ты не узнаешь?

Кьяртан свистнул, тварь подняла голову, и сердце Греттира упало. С перекошенного лица то ли кабана, то ли кошки на него смотрели глаза Тима, младшего брата Венделы, бессмысленные, полные животной боли, но узнаваемые.

— Надо вытащить его оттуда.

— Думаешь, мы не пробовали? — Спросил Боле. — Еле выбрались. Затягивает, как в воронку. Даже прирезать его не смогли. Жаль. Пацан зеленый как трава. Поганая смерть.

Вот, значит, как. Тим Турханд, пятнадцати лет от роду, ничего в жизни еще толком и не повидавший, был лишен даже этой последней милости — пасть под ударом меча. За какие же это, интересно, грехи боги наказали и мальчишку и всю его семью?

Греттир ступил с зеленого пятачка в черную жижу, и сразу погрузился по колено. Но не глубже, земля под ногами прогибалась, но ощущалась надежной.

— Ты куда? — Вскрикнул Кьяртан. — Я же сказал, нельзя! Слишком опасно!

— Слышал, не глухой, — рявкнул в ответ Греттир и стряхнул держащие его руки. — Мне два раза повторять не надо. Мне с первого похер.

Прошлые пять лет после отъезда Венделы, Греттир всегда выкраивал время, чтобы потренировать Тима. Мальчишка старался изо всех сил. И стержень в нем чувствовался хороший. Без говнеца в душе. Лет через пять отец бы гордился им. Как же его оттуда достать?