Дом, который семья Валлинов сняла в Уппсале, был слишком маленьким, чтобы выделить отдельную комнату для столовой, поэтому Маргрета накрыла стол в гостиной. Греттир, как старший (и теперь единственный в семье) мужчина, сидел во главе стола. Место по его правую руку принадлежало его жене, хозяйке дома, но когда Маргрета попыталась сесть слева, Вендела покачала головой.

— До конца года ты будешь сидеть на своем прежнем месте, мама, — сказал Греттир. — И ключ пока оставь у себя.

Мать вздохнула, но расспрашивать не стала. Впрочем, Греттир знал, что отвечать по всей строгости домашнего закона ему еще придется.

Так оно и получилось.

— Сынок, проводи Венделу наверх, а потом помоги мне с уборкой.

Насколько Греттир понимал в женщинах, Вендела должна была вскочить, предложить свою помощь и метнуться в кухню со стопкой грязных тарелок. А вот нет. Она чинно встала, разгладила складки платья и кивнула:

— Спасибо за гостеприимство, фру Маргрета.

А потом бросила взгляд «ну-чего-ты-ждешь?» на Греттира.

На втором этаже он распахнул перед ней дверь справа от лестницы:

— Сюда. Ванная в конце коридора. Устраивайся. Отдыхай.

Вендела молча шагнула в комнату. В ту же секунду дверь перед носом Греттира захлопнулась. Да, он действительно перестал понимать женщин.

Мать сидела на подоконной скамье, подложив под спину подушку.

— Оставь посуду, сын. Иди сюда.

Греттир сел рядом и по давно заведенной привычке взял ее руки в свои ладони. Пальцы Маргреты были холодны, как лед. И выглядела она плохо — бледная и похудевшая. Греттир с болью отметил, как быстро постарела мать после смерти отца и брата. Ей не нужно было надевать синее платье, чтобы подчеркнуть свою скорбь, все и так было ясно. И таких женщин сейчас половина Стаи, подумал он.

— Я найму прислугу тебе в помощь, мама.

— Нет, дорогой, никого ты уже не наймешь. Скрытый народец разъехался по домам, эйги из других стай тоже. А людей я в дом пускать не хочу.

— Тогда я попрошу Венделу.

— Это тоже невозможно. Она, насколько я поняла, здесь пока не хозяйка. Если девушка оказалась не честной, ты должен вернуть ее матери.

— Нет. Не могу. Она… она была девушкой.

— А теперь нет?

Их разговор длился не больше минуты, а Греттир уже вспотел так, словно камни таскал.

— Я разозлился, потерял контроль… в общем, нет… не девушка уже.

Взгляд матери жег его лицо. Кажется, пот уже начал выступить на лбу каплями.

— Мой сын поступил бесчестно, — тихо, словно сама себе сказала Маргрета. — Дай угадаю, ты поверил, что у твоей невесты было что-то с этим молодым Финном?

— Она сама сказала, что любит его. Она не должна была!

— Почему нет?

Теперь настала очередь Греттира во все глаза уставиться на мать.

— Как это нет? Она моя невеста. Наши отцы заключили договор.

Маргрета фыркнула и покачала головой, удивляясь глупости этого такого большого, такого сильного и такого наивного мужчины — своего сына.

— По договору Вендела Турханд должна была выйти за тебя замуж. И сохранить свое тело для тебя. Сердцу договор не указ. Ему вообще ничто не указ. Раз она любила этого юношу, значит, он того стоил. Глупо было мстить девочке за свое раненое самолюбие.

Спорить сейчас с матерью было еще глупее: Маргрета всегда читала своего младшего сына, как открытую книгу. И, конечно, видела его отчаяние, раз решила сжалиться:

— Но в этом есть и хорошая сторона.

— Разве?

До сих пор сердце было для Греттира просто одним из внутренних органов человека или зверя. Он мог вырвать его из груди голыми руками. Мог даже съесть, если понадобится произвести впечатление на врагов. Но то, что в этом куске мяса могли жить какие-то чувства? Что эти чувства заставляли идти против разума и здравого смысла? Нет, ничего хорошего в этом открытии он не видел.

— Вендела однажды послушалась своего сердца, и может сделать это снова. Просто надо сделать так, чтобы ее сердце вело ее к тебе.

— Мама, ты сама не понимаешь, что говоришь.

Если Вендела и придет к нему, то с ножом в одной руке и ядом в другой.

— Конечно, знаю. Думаешь, я любила твоего отца, когда выходила за него замуж? Да я его боялась до поросячьего визга. Я перед свадьбой все глаза себе выплакала.

— Что-о-о?

Нет, эти женщины сегодня точно решили свести его с ума. Сколько себя Греттир помнил, мать с отцом надышаться друг на друга не могли, а теперь оказывается… аж до поросячьего визга.

— А ты как думал? Мне было всего шестнадцать, а Кнуту тридцать. Он был такой большой и страшный. — Маргрета мечтательно улыбнулась и прикрыла глаза. — И еще я была влюблена в мальчика из нашей школы. А теперь даже не помню, как его зовут.

О! А вот это уже был деловой разговор.

— И как же отец расположил тебя к себе?

— Очень просто. Он был добр и нежен.

— И все? Так просто?

Греттир и с собаками был добр и нежен… когда они его слушались. Что-то подсказывало ему, что с Венделой все будет сложнее.

— А как именно нежен?

Мать встала со скамьи и принялась собирать со стола посуду.

— Подумай сам, — сказала она. — Включи воображение.

До сих пор воображение Греттира ограничивалось разнообразными способами причинения боли — традиционными и не очень. Быть добрым, наверное, будет очень не просто.

— Не надо, мама, я приберусь здесь. Иди отдыхать.

Помоет посуду, а заодно подумает, что значить быть добрым. И нежным. И заботливым тоже.

Огромная кровать занимала половину комнаты. Вторую ее половину занимал сундук с приданым. Затолкать его в маленькую гардеробную было невозможно. Захватив домашний халат и пижаму потеплее, Вендела отправилась в душ.

Все тело ныло, как избитое, но горячая вода хотя бы смыла зуд и ощущение липкости между ног. Как женщины могут терпеть такое? Как они при этом еще умудряются любить своих мужей? Мама сильно любила отца, но, конечно, папа не мог быть таким зверем, как Греттир. Этот псих просто деревянный до пояса, причем с обеих сторон.

И еще в ванной нашлась аптечка. Вендела заклеила сочащийся кровью укус на плече и критически оглядела свою работу в зеркале. Жаль, что обезболивающее, как и другие человеческие лекарства на эйги не действуют. Но ничего, бабушка привезла из Мальме кое-какие из своих трав, они должны помочь. Завтра.

Примерно через час Венделе начало казаться, что до завтра она может и не дожить. Можно было повернуться на другой бок, подложить подушку под плечо, убрать подушку из-под плеча — все эти меры приносили облегчение секунд на пять.

— Ы-ы-ы-ы…

Она села в постели и швырнула подушку в дверь. Дверь тут же открылась, и в светлом проеме возникла знакомая фигура.

— Ты зачем пришел? Я не звала.

— И не надо. Я здесь живу.

— Разве нет других комнат?

Греттир спокойно закрыл дверь и подошел к кровати.

— Вообще-то, нет. — Он сел и начал разуваться. — Дом маленький… — на пол упал один ботинок, — очень старый… — упал второй, затем звякнула пряжка ремня, — …в те времена в кровати спали вместе с детьми и даже слугами. Для двоих здесь места более, чем достаточно.

Рядом с ней упала подушка, Вендела схватила ее и прижала к груди. Греттир быстро взглянул на нее из-за плеча и принялся раздеваться дальше.

— Ложись и спи. Сегодня я тебя не трону.

Вендела свернулась калачиком под одеялом и зажмурилась. Матрас рядом с ней приподнялся.

— Я в душ.

Она высунула из-под одеяла нос и приоткрыла один глаз, как раз, чтобы успеть увидеть спину Греттира — мощную, с рельефными буграми мышц и глубокой ложбиной вдоль позвоночника. Так он, значит, чистоплотный? Или просто смывает с кожи грехи прошедшего дня, чтобы освободить место для новых?

Вернулся Греттир минут через пятнадцать, бросил полотенце на сундук и как привык, голым, забрался под одеяло. Вендела рядом с ним признаков жизни не подавала, но не потому что спала крепким сном. Затаилась.