Руку снова дернуло, совсем как там, на опушке рощи. Узел развязался, и хвостик пояса Венделы опять свисал с запястья. А что? Стоит попробовать.

Греттир размотал пеструю ленту до конца, сделал петлю, другой конец обвязал вокруг кулака. Размахнулся и бросил. Тонкий поясок летел по воздуху упругой бечевой, петля с первого раза упала на плечи Тима. Греттир чуть потянул, и парень сделал шаг вперед. Потом еще и еще. Он шел медленно, но уверенно, как доверчивый теленок. И все смотрел и смотрел на Греттира.

Кьяртан с Боле вытащили их на твердую землю.

— А дальше что?

Действительно, а что дальше? Греттир вздохнул. Если бы не Вендела… если бы не его обещание… И кто его за язык тянул? Но рядом с ней он почему-то начинал хуже соображать, и мог ляпнуть всякое. Вот и пообещал ей вернуть брата живым или мертвым.

Он снова посмотрел на Тима, на его странно изогнутые ноги, вытянутую челюсть, скошенный лоб. На эти пятна на лице и теле, на все его худое и изломанное тело. Тогда уж лучше мертвым, чем живым. Греттир поднял голову и посмотрел на крепкую ветвь ясеня на фоне пасмурного неба.

— Отдадим Одину.

Молчание за спиной было для Греттира лучшим подтверждением, что его решение — самое верное. Если Отец богов примет жертву, Тим войдет в Валгаллу, как павший воин. Там никто не разбирается, где и как ты погиб. Там все равны, все сидят за одним столом плечом к плечу.

— Последний шанс для парня, — сказал Кьяртан. — Тебе помочь?

— Веревка есть?

— Нет. Откуда?

— Тогда идите. Оставьте нас.

Наверное, Тим так и не понял, что происходит. Он послушно дал затянуть петлю у себя на шее, спокойно стоял, пока Греттир перекидывал другой конец пояса через ветку, и почти не сопротивлялся, когда Греттир всем весом своего тела повис на веревке. Когда ноги парня перестали дергаться в воздухе, Греттир обвязал странным образом удлинившийся пояс вокруг ствола и сел, прислонившись к нему спиной. Ясень — хорошее дерево. Он соединяет миры богов, людей и великанов. Оставалось надеяться только, что душа Тима не соскользнет к корням, а поднимется до самой вершины.

Наверное, надо было что-то сказать, но произнести молитву о жертве язык не поворачивался. Пусть брат Венделы уйдет, как герой, под погребальную драпу[16].

У ног дымился, поднимаясь все выше и выше, туман. Усталость навалилась такая, что и рукой не пошевелить. Греттир сел, привалившись спиной к шершавому стволу, и закрыл глаза. Он немного поспит, затем встанет, вынет Тима из петли и обмоет его тело. Кьяртан с Боле умеют держать язык за зубами, так что для Стаи Тим Турханд будет одним из павших в сражении героев. Вендела ничего не узнает, ее семья не будет опозорена. Это был хороший план.

Когда Греттир снова открыл глаза, вовсю сияло солнце. Небо было ярким, каким оно бывает только в марте. Расчерченная синими тенями деревьев земля прогрелась и просохла. Вся роща звенела от птичьих голосов, как будто и не было звона оружия, воя врагов и стонов раненых. Как будто Греттиру все приснилось: и сражение, и воды Гьёлля, и безвольное тело Тима на фоне серых облаков.

Последняя мысль заставила Греттира вскочить и оглянуться по сторонам. Никого, кроме него в роще не было. Ни живых, ни мертвых. И тело Тима тоже исчезло. Без следа.

Март был не самым лучшим месяцем для туристов, желающих посетить остров Бьёркё. Ветер с озера Маларен приносил то холодный дождь, то туман, один раз даже случился небольшой снегопад. Сквозь постоянно висящую в воздухе серую мглу даже Дэгрун не могла увидеть, что происходит в Упсале. Так что вода, что постоянно кипела в котлах на разложенных посреди Длинного дома очагах «пропадала впустую», то есть шла на приготовление горячих отваров и пищи.

Таких гостиниц, стилизованных под старинное жилье на западном берегу острова было три, и все они сейчас были заняты исключительно женщинами и детьми. С женщинами Стаи не поехали даже старики. Как раз наоборот — обрадовались возможности с честью пастью в бою, смахнули пыль со спрятанных в сундуках мечей и поковыляли воевать, старые Пергюнты. Это бабушка их так обзывала.

С Дэгрун в последние дни вообще было трудно ладить, особенно, когда все домашние дела были переделаны, вся посуда вымыта, полы выметены, дети накормлены, и больше нечем было занять руки и голову. Гутрун не отвечала на резкие замечания матери, только вздыхала и отворачивалась. Вендела понимала, что обе они волнуются за отца и Тима, и потому не обижалась. Просто уходила на берег. Когда небо немного прояснялось, там же сидели все женщины. Иногда тихо переговаривались, но больше молчали и все смотрели и смотрели в сторону запада, где за узкую полоску далекого берега медленно садилось солнце.

Вендела проснулась резко, словно кто-то тронул ее за плечо. Несколько секунд лежала, напряженно прислушиваясь и всматриваясь в темноту. Мама дышала спокойно и ровно, бабушка тихо похрапывала, других звуков она не улавливала. Стараясь никого не разбудить, Вендела оделась и вышла на свежий воздух.

Видимо, за ночь сменился ветер, потому что небо было ясным, и ни одна тучка не заслоняла больших ярких звезд. Черная бездна над головой смотрела на девушку тысячами глаз, и от этого взгляда становилось не по себе. Все равно, не прогонишь, подумала она. Застегнула куртку, накинула на голову капюшон и знакомой тропинкой пошла к берегу. Берег заканчивался обрывом, и подходить к нему в темноте было бы опасно, если б не большой ясень, росший на самом краю. Его силуэт ясно читался на фоне звездного неба, а на узловатых корнях и под защитой толстого ствола можно было устроиться, почти как на садовой скамье. Вендела привалилась спиной к шершавой коре, натянула капюшон на нос и, кажется, задремала.

То, что она видела под закрытыми веками, было похоже на видение сейдконы. Когда нужно было принять важное для рода решение или узнать, что происходит далеко-далеко от дома, мудрая женщина поднималась на холм, накрывалась с головой плащом и «засыпала». Этот сон мог длиться сутки и даже больше, давая время душе освободиться и улететь в чужие края. Проблема с том, что на время полета тело оставалось совершенно беззащитным и беспомощным, чем могли воспользоваться недруги. Вот почему на самом деле мужчины отказывались практиковать сейд и даже называли его «бабьей ворожбой», позорным для воина занятием. Просто трусили, объяснила Дэгрун.

За пять лет в Гренланде бабушка научила Венделу всему, что знала сама. И заветным песням, и травам, и чтению следов зверей на снегу, птиц в небе, рыб в воде, и всему-всему — всему. Только пользы от тех знаний было ноль. Не больше, чем у любой деревенской знахарки. И все потому, что Вендела не нашла свой заветный камень, из которого можно было сделать веретенное кольцо. У мамы с бабушкой такие кольца были — из янтаря и гагата. С ними можно было свить любую нить: и ту, которая прикрепляет летящую душу к телу, и ту, которая привязывает зверя к эйги. И даже ту, которая выведет тебя из царства мертвых. Все зависело только от силы сейдконы. Сила у Венделы была, бабушка ее чувствовала, а кольца не было. Вот такая беда.

Девушка коротко вздохнула, когда быстро мелькающие в сознании картинки замедлили свое движение, и она ясно увидела отца. Освивр Турханд, опираясь на меч, как на палку, хромал куда-то вверх по холму и яростно огрызался на парня, который, видимо, предложил ему помощь. «Есть еще похер в похеровницах», сказала бы бабушка. Вендела улыбнулась и постаралась сосредоточиться. Почему-то рядом с отцом не было Тима. Где же он? Вот Орвар Хорфагер несет на руках свою жену. Ее голова лежит у него на плече, лицо бледно, глаза закрыты, но она улыбается. Вот Конунг поднял к небу руки — в одной меч, другая сжата в кулак — вот остальные мужчины повторяют его жест. Ей не нужно было слышать, что в эту минуту выкрикивает множество глоток: