— Финн? — Позвала она.

Из всех троих на нее посмотрел один Греттир.

— Стой, где стоишь, Вендела, — приказал он. — Не подходи.

Она поднырнула под его протянутой рукой и упала на колени перед свертком. Это было невозможно. Всего несколько минут назад Финн дышал и двигался, а теперь лежал неподвижно и от него так страшно пахло железом и смертью.

— Нет!

Надо было отнести его домой. Бабушка умела лечить самые страшные раны. Она научила Венделу заговаривать кровь. Еще не поздно было поймать и связать ускользающую нить жизни. Девушка попыталась поднять Финна с земли и сама повалилась под его тяжестью.

— Ну, хватит! — Ее схватили за плечи и дернули вверх жесткие руки. — Все кончено. Он ушел.

Она смотрела на свои ладони, они были в крови. Крови было так много, что она насквозь пропитала пиджаки, прикрывавшие тело Финна, и уже просачивалась в щели между камнями мостовой.

— Ты не должен был! — Закричала она в лицо Греттира. — Он был слабее тебя!

— Должен, — холодно ответил тот. — Никто не может взять то, что принадлежит мне. Ты моя, я за тебя заплатил.

Мое, моя, мне! Вендела смотрела на него, словно видела в первый раз. Словно тот Греттир, которого она любила, умер у нее на глазах, и остался вот этот… вот это. Выжило только его тело.

— Я тебя ненавижу, — тихо и медленно произнесла она.

Теперь она действительно могла его ненавидеть.

Маргрета Валлин в темно-синем, как у большинства женщин Стаи, платье стояла на пороге своего временного дома, ожидая прибытия свадебного поезда. На свадебных столах под серебряными крышками остывало угощение. Вдоль стен выстроились скучающие официанты. Буфетчик, наверное, уже раз в третий перетирал белоснежным полотенцем бокалы.

А невесты все не было. И Греттира тоже. И его друзей. И гостей. Происходило что-то странное, явно незапланированное.

Маргрета устало прикрыла глаза и сосредоточилась на том, чтобы стоять прямо. Она обязательно должна была дождаться молодую жену Греттира и передать ей большой ключ, висящий сейчас у нее на поясе. И тогда тяжесть, которую она несла со дня смерти сына и мужа, хоть немного уменьшится.

Гутрун со своего места справа от двери наблюдала за будущей сватьей. Опытная в лечении физических и душевных недугов, она ясно видела признаки болезни, разъедающей изнутри Маргрету Валлин. И дело было не в резко поседевших волосах, у Гутрун и самой косы стали серыми, как пакля — словно пепел мужа опустился ей на голову и прилип к золотистым прядям. Мать Греттира исхудала, словно не ела недели, если не месяцы. На спине проступали позвонки, а фамильные серебряные и янтарные украшения стали явно тяжелы для костлявых плеч.

Когда-то люди называли эту болезнь разбитым сердцем, затем депрессией, но эйги, умевшие чувствовать мир за пределами того, что можно было измерить, взвесить или засунуть в пробирку, ближе всех подошли к понимаю природы этого недуга. Тоска.

Кто-то из ушедших, то ли муж, то ли сын, не мог отпустить Маргрету доживать ее дни с миром среди живых и тащил за собой. Мир был заполнен невидимыми нитями, соединяющими людей, оборотней и даже животных. Любовь, ненависть, благодарность, ожидания, надежды и еще много и много чего. Опытная сейдкона могла укрепить или, наоборот, оборвать эти связи, но вот беда — без своего веретена она была бессильна. Ну, что ж, подумала Гутрун, значит, такова твоя судьба, Маргрета Валлин. Это твой сын лишил меня возможности ворожить, пусть на себя и пеняет.

Она подошла к Маргрете и встала рядом. Нашла спрятанные в складках юбки холодные пальцы и сжала их, пытаясь согреть.

— Я соболезную твоей утрате, Гутрун. Я знаю, каково это — потерять близких. И я сожалею, что наши мужья не рассказали нам вовремя о своем соглашении. Тогда мы могли бы встречаться чаще и дать нашим детям возможность узнать друг друга. Думаю, тогда все сложилось бы иначе.

— Возможно. Но теперь уже ничего не изменишь.

И ни с кого уже не спросишь. Виноватые лежат в могиле, а нести груз их решений придется детям. И вдовам. Вот так оно и бывает: мужик избу подпалит, а баба ее тушит; он коня упустит, а она потом лови, да на скаку останавливай.

— Поднимайся к себе, Маргрета, и отдохни. Я присмотрю тут. Думаю, сегодня мы наших детей не увидим.

Вендела заговорила только один раз:

— Я могу идти сама, — сказала она, и Греттир отпустил ее руку.

— Попробуешь отстать, понесу на плече, — пообещал он и добавил: — Как овцу.

То, что девчонка гордая, как индюк, он уже заметил. Она ноги собьет в кровь в своих тонких туфлях, но позора не допустит.

Каблучки упорно цокали по булыжнику за его спиной, так что через пару поворотов он смилостивился и немного сбавил скорость.

— Не устала?

Вендела только выше задрала подбородок. Хорошо, кажется, его сыновья получат неплохую наследственность.

По дороге он успел сделать пару звонков. Через полчаса они остановились перед стеклянными раздвижными дверями. Вендела подняла голову и прочитала золотые буквы над входом: «Прекрасная Маргрете». Гостиница? А как же брачная чаша, пир для гостей, передача ключа новой хозяйке?

Судя по прищуренным глазам и язвительной усмешке, Греттир ждал ее вопросов. Не дождешься, решила она про себя.

— Почему стоим? Кого ждем? — Поинтересовалась она.

Греттир отступил в сторону, и она, все так же высоко держа голову, вошла внутрь.

Похоже, гостиница получила свое название в честь Маргрете Датской, дочери короля Вальдемара Аттердага[25] — на стене висела копия портрета королевы в золотой раме. Страшная, как моя жизнь, с тоской подумала Вендела.

Их уже ждали.

— Мы без вещей, — бросил Греттир консьержу с острыми ушками (явно не обошлось без крови альпов), и тот засеменил перед ними к лифту, показывая дорогу.

Номер оказался чистым и красивым, но обычным. Такой снимают для первой ночи молодожены их небогатых семей. Со свалившимся на Греттира богатством семьи Валлинов, он мог бы раскошелиться и на что-то поприличнее. Хотя, шампанское в ведерке со льдом и два бокала уже ждали на прикроватном столике.

— Хочешь что-то спросить?

— Хочешь что-то сказать?

Греттир, не спеша, расстегнул пиджак и повесил его на спинку стула. От него не ускользнул взгляд, который Вендела бросила на его забрызганную кровью рубашку — ярость, боль, но ни капли страха. Да, это кровь твоего Финна, сказал он про себя. И если душа этого ублюдка еще не улетела туда, куда ей полагается, то пусть посмотрит, как я заберу то, что вы оба пытались у меня украсть.

Он подошел к двери справа и приоткрыл ее.

— Здесь ванная. На раковине лежит тест на беременность. Когда закончишь, дай мне посмотреть.

И ведь смотрела на него так, словно он задавил ее котенка. Этими своими невозможными глазищами. А от самой просто разило этим Финном, хоть топор вешай.

— Зачем?

— Не хочу растить чужого ублюдка, разве не ясно.

Вендела сглотнула.

— Я не беременна.

Гретир прикрыл глаза на секунду, но этого времени хватило, чтобы вновь увидеть сидящую у стены Венделу и голову этого мальчишки у нее на коленях. Лгунья, какая же она лгунья.

Дверь ванной комнаты хлопнула так, словно из пушки выстрелили. И у этой дряни еще хватает наглости обижаться. Во рту чувствовался вкус крови, наверное, вылезают клыки. Надо было срочно стравить пар, пока крышу не сорвало. Убивать Венделу в его планы не входило. Во всяком случае, пока.

Греттир пошарил во внутреннем кармане пиджака. Ага, вот он — волшебный порошок. Неизбалованные предки не брезговали отваром из мухоморов, но их потомки умели ценить дары цивилизации. Чистый мескалин был одним из них.

Он высыпал половину содержимого пакетика в бокал, добавил шампанского и выпил половину. Сейчас… сейчас попустит. Снова долил шампанского, но пить больше не стал, поставил бокал на тумбочку.