— Да поняла, поняла. — Турид сморщилась. — Синяков наставишь, волчара. Отпусти.

Гости у дверей расступились, открывая взору нарядную Фрейю со свертком на руках. Она обвела взглядом толпу, затем торжественно развернула пеленки и положила младенца на пол. Конунг тут же подхватил его и высоко поднял над головой:

— Принимаю тебя в свой род и нарекаю… Хоконом.

Конечно, Хоконом, а как же еще. Деда этого толстощекого малыша звали Хоконом Старым, отца Хоконом Сильным, ну, а этого Хокона наверняка прозовут Беззубым. Другого имени малец пока не заслужил. Но то, что зубы он еще покажет, никто в Стае не сомневался.

Под одобрительное ворчание гостей Конунг завернул сына в свою куртку и, не выпуская малыша из рук, уселся на почетное сиденье. Жена Конунга села рядом, затем, соблюдая старшинство, стали размещаться каждые за своим столом мужчины и женщины. Перед тем, как сесть, каждый подходил к новому члену Стаи со своим даром, а в ответ получал из рук Фрейи Чашу. Конунг пристально следил за дарителем: если пожелание будет высказано не от чистого сердца, Чаша даст знать.

Дураков не оказалось: кто не мог сказать добрых слов, просто клал свой подарок на один из больших подносов и отходил в сторону. К тому времени, когда Греттир с Венделой подошли к столу, на нем уже громоздились стопки вышитых детских рубашек и одеялец, игрушечных лошадок и мечей, зубных колец и погремушек.

— Да будет велика твоя Удача, — пожелал Греттир от чистого сердца и положил на блюдо с подарками собственноручно сделанную из липовой щепы птицу. — Пусть хватит ее на все твои замыслы.

И не удержался от завистливого вздоха: у Конунга родился сын. Сын!

Почуяла ли что-то Чаша или нет, но питье в ней оказалось такой крепости, что от первого глотка на глазах выступили слезы. Зато от второго в желудке загорелся славный костер. А от третьего на душе стало вдруг так легко, что Греттир поверил: и на его улице еще перевернется телега с пряниками. Он отошел в сторону, давая дорогу Венделе.

— Ты поймаешь и привяжешь самого сильного зверя, какой водится в лесах Свитьода, — сказала она и уже собиралась положить на стол какой-то небольшой блестящий предмет, но Фрейя кивнула на ребенка и предложила:

— Отдай ему сама.

Вендела наклонилась вперед и намотала на пухлый детский кулачок длинный шнурок, но не кожаный, а сплетенный косичкой из тонких блестящих нитей.

Сидевшая рядом Хильд едва сдержала завистливый вздох: золотая нить, свитая на трех веретенах — такой хоть слона привязывай, не убежит. Видимо, не зря она приглядывалась к этим женщинам Рауда-Турханд. Пряхи! Одной крови, из одного корня! Старая, среднего возраста и молодая! Так вот ты какой, Северный Олень! О такой Удаче, конечно, писали в сагах, но чтобы сразу три сейдконы… да в их Стае…

А Вендела уже отпила свои три глотка из благоухающей лесной малиной Чаши, улыбнулась и тихо отошла в сторону. Щеки ее порозовели, а глаза блестели из-под густых ресниц. Стоявшие в очереди на поздравление неженатики зашевелили носами, а затем заинтересованно уставились на девушку. Греттир тут же насупился и ухватил ее за руку. Держи крепче, подумала Хильд, не упусти. Не профАкай счастье, которое, если честно, ты пока не заслужил.

— Давай подождем, — тихо попросила Вендела, когда Греттир хотел отвести ее за стол. — Я хочу узнать, что подарят мама с бабушкой.

Подарили-то они хорошие вещи — самого верного друга и самую мудрую жену, каких только может пожелать мужчина — да только по мнению Греттира, это было через чур самонадеянно. Никакой Удачи не хватит, чтобы завоевать столько даров.

— Думаешь, сбудется? — Спросил он Венделу.

— Я не думаю, я знаю, — уверенно ответила она.

Раз Дэгрун и Гутрун сказали: друга и жену, так и случится. Урд, Верданди и Скульд[32] уже соткали паутину его Вирд[33] для маленького Хокона, ни порвать ни переплести ее нельзя. Зато можно увидеть: в кипящем котле, в языках пламени или в текущей воде — а на это мама с бабушкой были большие мастерицы. Видно, сыну Конунга суждено было совершить большие дела, раз ему понадобятся такие сильные помощники.

А вот что было предназначено ей самой? Увидеть бы хоть одним глазком.

В гостях, конечно, кормили вкусно, но Греттир всегда чувствовал себя голодным, если не мог последний кусок перед сном съесть дома. Маргрета уже спала. Он немного посидел у постели матери, глядя в ее мягко светящееся в полумраке лицо. Как же она похудела: глаза словно утонули в темных ямах под бровями, а скулы, наоборот, обозначились резче и выступили вперед. Ворот фланелевой ночной рубашки был туго затянут шнурком, но Греттир знал, что ключицы под ней натянули кожу, будто готовые выпрямиться ветки.

Мама, мама, что же мне с тобой делать? С кем я останусь, если ты уйдешь?

На кухне уже закипал чайник, Вендела засыпала какие-то травки в большую кружку. Греттир заглянул в холодильник и перевел на нее тоскующий взгляд:

— А морковки больше нет?

Вендела прикусила губу, не зная, смеяться ей или злиться. Вот же подсадила волка на корнеплод. Ну, ничего не поделаешь, сама виновата.

— Сейчас будет. Иди мой руки.

Дважды просить не пришлось. Когда Греттир вернулся к столу, чай настаивался в кружке под полотенцем, а морковка в глиняном горшочке уже ждала его в микроволновке. Вендела быстро накрыла на стол, а Греттир внимательно следил за ней и откровенно кайфовал. Теплый свет из низко висящей над столом лампы, запахи еды, женские руки, ставящие перед ним тарелку, позволяли отгородиться от внешнего мира с его проблемами, и оставить атаки конкурентов, проблемы с арендаторами, «потерявшиеся» грузы в темноте за окном.

А еще им пора было поговорить.

Как ни странно, разговор начала Вендела:

— У Конунга родился хороший сын.

— Угу. — Греттир стал жевать медленнее и слушал очень внимательно.

— Сильный мальчик.

— Да.

— В Стае осталось слишком мало мужчин.

— Это точно.

Сегодня, когда во дворе и в доме собрались все эйги из Мальме, он с предельной ясностью понял: город Стае не удержать. А выжить, заперевшись в трех-пяти районах им не дадут. Законы войны были просты и понятны: раненого врага надо добить, чтобы он не оправился никогда.

— Поэтому дай мне сына, Греттир.

Он положил вилку и выпрямился.

— Когда… начнем? — Спросил внезапно охрипшим голосом.

Если вы Вендела взяла на себя труд заглянуть под стол, то поняла бы, что он готов хоть сейчас. Под его взглядом Вендела начала медленно краснеть.

— Можно сегодня. У меня начались благоприятные дни.

— Хорошо.

— Но у меня есть условия.

Вендела сидела, красная, как рак, но смотрела прямо в глаза.

— Какие?

— Ты не принимаешь мескалин, не ешь грибы и не куришь никакую дрянь.

— Согласен.

— И не ходишь к другим женщинам. Ни к нашим, ни к человеческим. Я не хочу, чтобы ты принес на хвосте какую-нибудь заразу.

Приличные девушки о таких вещах, конечно не говорили. Им и знать об этом не полагалось, но какие уж теперь приличия… особенно когда Турид Оберг все время пялится на Греттира, как на свою охотничью территорию. Нет уж дорогая, теперь в этом лесу будет охотиться другая волчица.

— Не будет никаких других женщин, Вендела. Ни завтра, ни через год, ни до самой моей смерти.

Холодок пробежал по ее спине. Или Греттир умел читать ее мысли, или он, как это иногда случалось и с людьми и с оборотнями, случайно предсказал свою судьбу. Не зря говорят: бойтесь своих желаний, они могут сбыться.

— Хорошо. Тогда начнем сегодня.

Она сняла полотенце с кружки и кухня наполнилась запахами трав… не самыми приятными для носа Греттира.

— Что у тебя там?

— Ничего особенного. Валериана, ивовая кора, зверобой, подорожник.