— Я буду рад дочери, если она будет похож на тебя.

А затем повернулся и вышел.

Почти минуту она сидела, прижав руку с гребнем к бешено бьющемуся сердцу. Затем снова принялась расчесывать косу.

— В зеленом убранстве красуется лес, А девы нет и в помине. Магнус, она б не вернулась к тебе, Хоть бы стоял ты поныне!

Хорошо, что песня заканчивалась так, как было сейчас нужно Венделе.

В «Пасти» было непривычно тихо. Посетители чинно грызли свиные рульки и запивали их пивом. Не было слышно ни сальных шуточек, ни здорового гогота луженых глоток. Причина всего этого благочиния обнаружилась за дальним столом — мрачный и угрюмый Орвар Хорфагер. Злой, как собака, сообразил Греттир. Как раз такой, каким он так нужен был вчера.

Греттир кивнул бармену, изобразил пальцами большую кружку и сел за стол к побратиму. Но не рядом, а на противоположную скамью. Он никогда не забывал, что держаться на расстоянии вытянутой руки — залог спокойной беседы с рассерженным эйги. И приятно улыбнулся:

— Что, кажется, сегодня тебя выперли на кислород?

Орвар жевал, не отрывая взгляда от тарелки. Не-е-ет, так просто он не отделается.

— Кажется, бумеранг одинаково красиво летает в любую сторону.

Опять никакого ответа. Греттир сдул пену с кружки и цедил пиво маленькими глотками. Если он думал, что Орвар не замечает его самодовольного вида, то сильно ошибался. Орвару вообще не нравилось все, что Греттир мог думать в эту минуту. У Оравара прямо руки чесались заехать другану в челюсть, просто чтобы донести свою точку зрения: когда тебе хорошо, не надо смеяться над теми, кому плохо.

— Ты уже час свое пиво сосешь. Жизнь коротка, пей быстро.

— Растягиваю удовольствие.

— Не увлекайся, а то оторвешь.

Греттир вздохнул и одним глотком осушил кружку до дна. Смеяться над другом сейчас было все равно, что бить лежачего. Ни чести, ни удовольствия.

— Ну, что у тебя стряслось?

Теперь вздохнул Орвар:

— Поссорился с Хильд.

Кто бы сомневался. Но Греттир изобразил живой интерес:

— Что случилось? Хильд в порядке?

— Конечно, в порядке, — сказал Орвар и почесал скулу, где уже намечалась тень будущего синяка. — Просто у нас небольшое разногласие.

— По какому вопросу.

— Мы не сошлись во мнении, когда девушке можно выходить замуж.

Греттиру надоело вытягивать из Орвара по одному слову в минуту.

— Ну, давай уже. Излей душу.

И Орвар заговорил так, что Греттир через некоторое время уже начал соображать, как бы его половчее заткнуть. Оказывается, к Лизе, старшей из удочеренных Хильд девочек, посватался парень из Норейг. Хороший парень и многообещающий боец, сам проверил (тут Орвар снова потер скулу). Младший сын в своей семье (это минус) и на выкуп денег у него маловато, зато готов вместо виры остаться жить в Стае (а это большой и жирный плюс). И вообще, оборотни Мальме понесли на Королевских холмах самые большие потери, в результате чего, у них вдруг образовался избыток невест. А в других стаях молодых женщин мало, так что… соображаешь?

Греттир соображал. Распылить свой генофонд по чужим стаям ему не улыбалось. Зато привлечь в Стаю через браки новых мужчин было хорошим решением проблемы. Вот только что-то его царапало.

— А дальше?

— А дальше Лиза заявила, что не хочет замуж.

— Ну ладно, найдете ей другого жениха.

— Она вообще замуж не хочет! — Греттир хлопнул ладонью по столу. — Она хочет в университет! Учиться на биолога! Изучать зоопсихологию! Понимаешь?

Зоопсихологию? Греттир и слов таких не знал. Зато знал другое:

— Но ведь ей всего пятнадцать лет. Перебесится и успокоится.

— Парень готов подождать год. В шестнадцать они уже смогут испить брачную Чашу.

Греттир помнил ту Лизу. Высокая, но тощенькая, совсем как Вендела пять лет назад. Ну, куда ей замуж?

— А если бы она была твоей родной дочерью? Твоей кровью? Ты бы отдал ее за чужака в шестнадцать лет?

Орвар задумался.

— Родную? — И начал что-то подсчитывать в уме. — Думаю, лет в тридцать можно будет? А что?

— В тридцать? — Надо же, Орвар еще не утратил способности удивлять. — Не в шестнадцать? И даже не в двадцать один?

— А ты сам-то? — Ощетинился побратим. — В каком возрасте отдашь свою девочку чужому мужику?

Греттир на секунду прикрыл глаза и так явственно увидел смешного розового младенца с золотистым пушком на большой голове, что даже оторопел от пронзившего его чувства. Теперь он точно знал, что этот ребенок возьмет его сердце в свои маленькие ручки и не отпустит никогда.

— Я готов подождать и до пятидесяти.

— Спасибо, — Маргрета положила ложку рядом с пустой тарелкой и вытерла рот салфеткой. — Ты так заботишься обо мне.

Хоть и не обязана. Эти слова, хоть и не высказанные вслух, слышали обе женщины.

— Мне не трудно.

Вендела отставила поднос в сторону и принялась поправлять подушки за спиной Маргреты. Больно было видеть, как вдруг и сразу постарела мать Греттира после смерти мужа и старшего сына. Еще неделю назад она вставала и пусть неуверенно, по стеночке, но передвигалась по дому, а вот теперь ноги совсем отказывались ее держать. После того, как женщина упала на лестнице, Вендела строго-настрого запретила ей спускаться вниз и сама носила в спальню еду и питье.

— И все же пока ты не жена Греттира, это он, а не ты, должен заботиться обо мне.

Ну да, наверное, он бы и заботился, если бы не шлялся где-то уже второй день. Неприятно было признавать, но Вендела беспокоилась об этом гулене. Исчез среди ночи, ни записки ни звонка. А вдруг с ним что-то случилось? А мамино и бабушкино веретенные кольца у него, так и носит на шее, не снимая. Сгинет вместе с ними и что тогда?

В первую минуту Вендела не поняла, что именно ее разбудило. Она открыла глаза и повернулась лицом к окну. Полная луна заливала светом внутренний дворик, на фоне большого бледного диска ветви старого бука казались глубокими трещинами, разбежавшимися по всему небу. В воздухе гудел какой-то тревожный звук, и она со страхом узнала в нем множество голосов, молодых и старых, слившихся в одну волчью песнь.

Застегивая на бегу рукава платья, она успела заглянуть к Маргрете, пообещала вернуться как можно скорее или прислать мальчика с вестями и поспешила в ратушу. Там в главном зале уже вовсю пылал камин, топились угловые печи, сновали туда-сюда женщины с тазами, полотенцами и чайниками с горячей водой.

— Что случилось? Греттир здесь? — Она успела поймать за рукав пробегающего мимо мальчишку.

— Наших в Мальмё постреляли, — крикнул он, — много раненых, самые тяжелые там.

И он махнул рукой в сторону камина, перед которым стояли сдвинутые вместе три стола, а над ними нависала спущенная почти на всю длину цепи медная люстра.

Греттир был там. Вендела выдохнула с облегчением, когда увидела, что он стоит на ногах и отдает распоряжения суетящимся вокруг мужчинам и женщинам. Но зато вокруг… на полу перед камином и на скамьях, на тех самых одеялах, что женщины терпеливо шили здесь день за днем, лежали эйги. Семь… десять… двенадцать… Вендела насчитала пятнадцать раненых и еще одного уложили прямо на столы. Что такого случилось в Мальмё, если Стая снова понесла такой большой урон?

— Ты цел? — Она остановилась рядом с Греттиром.

Он мельком взглянул на нее и быстро кивнул:

— Я да. Но у нас много раненых. Мы попали в засаду. Они стреляли серебром.

Это была плохая новость. Само по себе серебро для эйги не было страшным, все женщины и многие мужчины носили украшения и обереги из серебра, но серебряная пуля или гвоздь в голову или сердце действовали на оборотня, как на обычного человека. Правда, Греттир не упоминал про убитых, и это обнадеживало.

— Я пойду помогу, — сказала она.

Бабушка и мама уже были здесь, наверняка их, лучших знахарок Стаи, позвали сюда в числе первых. Дэгрун была бодра, словно всю жизнь только и делала, что командовала импровизированным госпиталем.