— Дай-ка посмотрю.

Греттир незаметно подошел и уже некоторое время стоял, глядя на низко опущенную голову Венделы и золотые косы, закрывшие ее лицо.

— Ничего страшного.

— Все равно покажи.

Ранка была глубокой, а капля крови большой. Он слизнул ее, а потом вытащил из кармана носовой платок и обвязал пострадавший палец. Вендела тут же отняла у него руку и спрятала под недошитым одеялом.

— Как трогательно. Греттир, оказывается, умеет лечить женские раны.

Греттир беззвучно выругался и поднял голову:

— Здравствуй, Турид.

Наглая баба удивленно подняла брови:

— Почему так официально, дорогой? Ты имеешь полное право называть меня Тутти, мы ведь такие старые… друзья.

Как жаль, что нельзя было просто взять ее за шиворот и выкинуть за дверь, как шкодливую кошку.

— Друзья? — Вендела удивленно подняла бровь.

Греттир поспешно обнял ее за плечи и прижал к себе. Улыбка Турид стала чуть менее яркой. Ага, подействовало. Для верности еще и чмокнул Венделу в висок. Странно, но она не сопротивлялась, даже положила ладонь ему на грудь.

— Надо же, Греттир умеет быть нежным. С чего бы это?

Стерва.

— Да вот, уговариваю Венделу выйти за меня замуж.

Турид прищурилась, словно выбирала место, куда удобнее ткнуть Греттира острым, как пика, ногтем:

— Значит, свадьба все же состоится?

— Конечно, если с первого раза не получилось, это не значит, что я смогу отказаться от моей невесты.

Уже не пытаясь казаться приятной, Турид сложила лицо кукишем:

— Подумай хорошо, милочка. Возможно, после свадьбы он уже не будет таким внимательным. Возможно, даже вернется к старым привычкам.

Развернулась и пошла прочь красивой походкой кавалерийской лошади. Греттир еле сдержался, чтобы не швырнуть ей в голову чем-нибудь тяжелым. Боялся, что не промахнется.

Вендела смотрела на него круглыми злыми глазами.

— Что?

— Какая свадьба? Мы договорились, что до конца года я замуж не выхожу.

— Договорились. Но предложить-то я могу? А ты уж решай, да или нет.

— Нет.

— Ясно. Передай матери, что ужинать я теперь всегда буду дома. Передашь?

— Да.

— Ну, тогда я пошел.

И, действительно, пошел. А Вендела смотрела ему в след и… улыбалась. Оказывается, принимать решения самой может быть приятно. Не выполнять приказы бабушки, не зависеть от обещаний, данных за нее отцом, не подчиняться долгу крови или чести, а просто сказать, что она хочет или нет.

Сам того не ведая, Греттир сделал ей маленький, но очень дорогой подарок — кусочек свободы, которой она не знала ни в семье, ни в Стае.

Дом Греттира встретил ее запахом горелого мяса. Вендела сбросила на пол куртку и метнулась на кухню. На плите чадила кастрюля, а Маргрета сидела на полу, прислонившись спиной к дверце шкафа. Вендела выключила огонь и присела рядом со свекровью.

— Маргрета, — она осторожно погладила женщину по щеке, — ты меня слышишь?

Та слабо улыбнулась, но глаз не открыла:

— Не беспокойся, милая. Просто голова закружилась. Я сейчас встану и приберусь тут.

Ну уж нет. Кухня — это не каторга, а домашнее хозяйство — не приговор.

— Пойдем, Маргрета. Тебе надо прилечь.

— Но как же? Греттир вечером придет голодный…

— Я его покормлю.

Вендела была готова пообещать что угодно, только бы поднять женщину с холодного пола и увести в спальню.

Подложив Маргрете под ноги грелку и укутав ее плотнее в одеяло и плед, Вендела вернулась на кухню. Ну-с, что у нас тут? Кастрюля прогорела до такой степени, что спасти жаркое уже было невозможно. В мусор его.

Времени до ужина оставалось всего ничего. И мяса в холодильнике не было. И картошки тоже. Вообще почти ничего, кроме луки и морковки. Ха! А кто сказал, что хищники не едят морковь? Тот просто не умеет ее готовить.

Вендела поставила на огонь чугунную сковороду и бросила на нее кусок сливочного масла, пусть пока тает. Затем почистила и крупной соломкой порезала несколько крупных морковок. И отправила туда же. Когда масло зашипело, убавила огонь и накрыла сковороду крышкой. Еще минут через пятнадцать посолила оранжевое месиво, добавила корешков сельдерея и немного розмарина. Выключила огонь.

И наконец… тадам-м-м… главный номер нашего представления. Нагнувшись над сковородой, Вендела тихо, но внятно произнесла:

— Пусть очи Греттира затуманятся, чтоб только морковку и видели. Пусть ноги Греттира к морковке дорогу знают. Пусть сердце только с морковкой рядом бьется. — Этот заговор на приворот она выучила несколько лет назад, но проверить было не на ком. Так хоть на Греттире. В конце концов, любовь к морковке, не самая страшная беда. — Да не будет у Греттира иной любви, кроме моркови. Дым мои слова подхватил, по свету понес. Слово мое крепко. Аминь.

И для закрепления результата из нескольких кусочков выложила руну «кеназ».

— Чем это так вкусно пахнет?

— Ужином. Иди, вымой руки.

Минут через пятнадцать на плите тихо кипел куриный бульон для Маргреты, а Греттир за обе щеки наворачивал стряпню Венделы. Нет, сначала, конечно, он наколол оранжевый кусочек на вилку и с сомнением посмотрел на кухарку. Та лишь пожала плечами: желаете ужинать дома? Вот, пожалуйста. Он с задумчивым видом разжевал первый кусочек, а потом вцепился в миску так, словно боялся, что отберут. Вытер масло корочкой хлеба и с тоской посмотрел на сковородку, уже пустую.

— Спасибо. Все было очень вкусно.

— Пожалуйста. — Вендела налила в чашку бульон, бросила туда же белых сухариков. — Вот, отнеси Маргрете. И проследи, чтобы она сегодня не вставала.

Их вечерние объятия с зализыванием метки уже превратились в ритуал. Но как только Греттир разжимал руки, Вендела отползала к своему краю кровати, сворачивалась в клубок и засыпала. Или притворялась, что спит.

Греттир перевернулся на спину, провел рукой по лицу и уставился в потолок. Он не гордился тем, как поступил со своей невестой. Чего уж, он себя ненавидел. Очень просто было обвинить во всем свою обиду и наркотик, но правда заключалась в том, что он всегда был таким, всегда хватался за топор там, где нужно было применить скальпель.

На потолке было небольшое пятно, похожее то ли на рыбку, то ли на глаз. И каждую ночь Греттир пялился на этот глаз, а глаз пялился на Греттира. Он не хотел убивать мальчишку Финна, ну разве что, самую малость. Но он определенно не желал смерти ни брату, ни отцу Венделы. Кто-нибудь поумнее, Орвар или Хельги Левша, наверное, придумали бы, как обойти это неприятное дело, но первым инстинктом Греттира всегда было смести любую преграду; растоптать, выжечь, а потом посмотреть, что сможет родиться из пепла.

Вот он все и сжег. И кого винить в том, что он делал, что должен, и делал это единственным известным ему способом? А разбираться с чувствами не умел совсем. Он вообще не умел толком ничего, что можно было сделать без кулаков или меча.

Вендела на своей стороне кровати тоже повернулась на спину и вздохнула.

— На потолке пятно, — сказала она.

— Знаю. Каждую ночь на него смотрю.

— У нас проблема.

— Какая?

— Мы не разговариваем. Как мы сможем родить детей, если даже трех слов друг другу сказать не хотим.

— Давай поговорим. О чем?

— Ну, расскажи мне о себе что-нибудь. Что-то важное.

— Нет, сначала ты. Это была твоя идея.

Вендела на некоторое время замолчала. Греттир не торопил, у него еще полночи было впереди.

— Ну… я должна тебя ненавидеть из-за отца и брата. А ненавижу из-за Финна. Ты не должен был его убивать.

Новость одновременно и плохая и хорошая. Его ненавидели, это так. Но с силой в один балл по трехбалльной шкале.

— Я и не собирался. Он не заслуживал смерти из-за любви к тебе. Я предложил ему отказаться от тебя, но он не захотел. Теперь я его понимаю. Я бы тоже не…

Его прервал тихий всхлип:

— Не надо, — пробормотала Вендела. — Хватит.