Я покосилась в зеркало. Отражение, точная копия Сильвейны, ответило мне насмешливым самоуверенным взглядом, но на душе скребли гриссы. Отец был прав. Рэй мог бы один раз честно сказать мне, что любит, и мы вместе прошли бы через всё. Я поддержала бы его, потому что знала бы, насколько ему плохо.

Если бы он только сдвинул маску! Если бы отшвырнул бы её в сторону и наконец посмотрел на меня, не отводя глаз. Или, напротив, если бы носил не снимая.

Я поняла бы, если бы Рэй использовал меня как ценный инструмент, был циничным наставником и никем иным. Но не шептал бы мне нежности, не одевал в иллюзорные кружева, не показывал бы драгоценный цветок, который он вырастил в память о брате.

Но Рэй предлагал мне… нечто третье. И я сама толком не понимала, чем это было.

Я вздохнула. Хат, по крайней мере, был честнее. Он просто носил мне пирожные.

Да, в словах отца был смысл. Но я была агентом имперской разведки. И я прекрасно видела, когда меня пытаются настроить против кого-то. Особенно — против смертельного врага.

Я внимательно посмотрела на отца.

— А ты? — негромко спросила я. — Ведь ты тоже носишь маски. Эоран был твоим близким другом, и ты уничтожил его без колебаний. На Алистера охотятся, а ты не знаешь, где он, и не защищаешь его — хотя ты у него учился! А Алетта? Что ты с ней сделал?

— Алеттой я манипулировал всегда, с первого же дня, — холодно произнёс Маркус Рише. — Так, как использует людей агент империи. Когда придёт время, точно так же начнёшь поступать и ты. Поверь, я буду тобой гордиться.

— С трудом верится, что я смогу.

— Значит, будешь сидеть на бумажной работе в оперативном штабе и никогда не получишь бессмертие. Цена величия — безжалостность, гриссёнок. Цена свободы — чужая смерть. Иначе нельзя.

Отец встал. Взял портрет матери, стоящий на столе, и долго смотрел на него.

— Я как-то проснулся и понял, что не могу вспомнить лицо своей матери, — произнёс он. — В то время шла война с колониями, сражения на море, одно за другим… Наездники, летящие на драконах над морем, гибли десятками, но мне было плевать. Я запрыгнул Ааглю на крыло и полетел. Я не хотел умереть. Я хотел вспомнить.

— И вспомнил?

Он усмехнулся:

— Как ни странно, да. За мгновение до того, как Аагль сжёг палубу, я посмотрел в глаза темноволосому мальчишке, забившемуся между бочонками. Он смотрел на меня, и, вобрав в себя его эмоции, я вдруг понял, что он думает о матери. Сейчас, за секунду до смерти.

Отец обернулся и посмотрел на меня:

— И я вспомнил свою мать. Теперь, когда мне снятся сны о пожарах, перед глазами всегда стоит её лицо.

— Какой она была? — тихо спросила я.

— Она любила моего брата, — просто сказал Маркус Рише. — У одного из нас был дар, у меня его не было. К чему много слов?

— Мне очень жаль, — прошептала я.

— Мне тоже.

Отец поставил портрет. Провёл рукой по столу, покрутил в руках знакомое платиновое перо с рубиновым драконьим глазом, которым когда-то писал каждый день, и сделал движение, словно хотел положить его в карман. Но лишь покачал головой, тихо смеясь, и вернул перо на место.

— Иногда я скучаю по мелочам, — пояснил отец, заметив мой взгляд. — И тоскую по людям, как бы я ни учил себя забывать. Но их очень и очень немного, гриссёнок. Алистер, к примеру, не один из них. Я сделал многое, чтобы он ко мне привязался, но ради того, чтобы получить секреты лучшего татуировщика империи, я пошёл бы и на большее.

Короткая пауза. Треск пламени.

— А вот Эори был мне близок до самого последнего дня. Не решись он отдать мою тайну Дрэйгу, мы были бы неразлучными друзьями до сих пор. Но он… — отец запнулся, и по его лицу пробежала тень.

— Он — что?

— Он просил меня о бессмертии, — просто сказал отец. — А я не мог ему его дать. Если бы только он…

Он осёкся.

— Он попросил тебя поделиться величайшей тайной, но ты не хотел этого делать?

— Не «не хотел», а не мог, — резко сказал Маркус Рише. — Любому незнакомцу на улице я дал бы руну без усилий, но не ему. Когда-нибудь ты поймёшь. И довольно об этом.

— А кроме Эорана? Был кто-то ещё, кому ты дал бы бессмертие? Кто-то, кого ты любил и кто искренне любил бы тебя?

Короткая усмешка, кривая и горькая.

— Нет. По той же самой причине.

— О которой ты мне не сообщишь.

— Нет.

Я нахмурилась:

— Но всё же я — исключение. Со мной, Фаэль Рише, уникальной и единственной из всех людей, — в моём голосе прорезалась ирония, — ты можешь поделиться, и ты говоришь об этом свободно. Что со мной не так? Почему я не отличаюсь от любого незнакомца на улице, но все остальные, кого ты знал куда больше трёх лет, с кем ты сблизился, кого ценил, как ближайших друзей, как семью, — иные?

Лоб отца прорезала морщинка.

— Это может измениться, — помедлив, сказал он. — Проклятье, словно жонглируешь весами в сильный ветер… Во многом это зависит от тебя. Но я не готов раскрыть тебе больше.

— А Эоран? Ради его жизни ты жонглировал весами в сильный ветер?

— Нет, потому что это было невозможно, — ледяным тоном сказал отец. — И итог ты знаешь: Эори сделался чернокнижником, уцепился за фрагменты моих исследований, обмолвки и записи и задался целью получить настоящую власть.

— Глупец, — прошептала я.

— Твой мальчишка Рэй — не меньший глупец. Ему стоило бы оставаться простым агентом. В роли правящего лорда он — мишень. — Мой отец нахмурился. — И я не желаю, чтобы он погиб, не оставив мне новых тел.

Я поперхнулась.

— Тебе не кажется, что ты слишком циничен?

Мой отец… нет, теперь уже лорд Нил чуть улыбнулся, вновь надевая непроницаемую маску.

— Я хотел бы пощадить его, — промолвил он. — Дать ему дожить до старости. Но сначала ты честно скажешь, что любишь его превыше всех на свете, превыше даже самой любви, что ты шагнула бы ради него в огонь. И будешь искренней.

Я открыла рот.

Люблю ли я Рэя? Как близкого человека, наставника, любовника?

Он мне дорог, очень дорог… но та ли это любовь, ради которой идут сквозь огонь? Любить превыше любви — я вообще на это способна?

Возможно, если бы я не видела их двоих с Сильвейной этим вечером, я бы сомневалась куда меньше. Если бы Рэй не целовал мою сестру совсем недавно, во мне не было бы столько горечи. Но сейчас… слишком ярко горела в памяти рука на её бедре.

— Не знаю, — тихо сказала я. — Не знаю, люблю ли я его — так.

Отец странно посмотрел на меня:

— А я? Ты бы спасла меня от него?

— Я…

Мой отец. Безжалостный убийца, который не просто перерезает жертве ножом горло, но без угрызений совести годами живёт в теле жертвы и спокойно, с иронической улыбкой говорит об этом.

Люблю ли я его? Могу ли я его оправдать?

Я верю, что психика пластична. Я верю, что захватить тело маньяка-убийцы прямо перед его казнью и жить дальше в этом теле, — далеко не самое страшное из преступлений. Маркус Рише лишился разума и погиб, но мой отец в его теле остановил сумасшедшего императора и предотвратил тысячи смертей. Он спас империю.

Но то, кем он был, выводило его за грань человечности.

Шагнула бы я ради него в огонь?

— Да, — произнесла я вслух. — Наверное. Но это страшно — спасать кого-то, кто причинил столько зла и причинит ещё. Ведь ты не можешь дать мне клятву, что будешь жить…

— …не убивая никого, чья смерть причинила бы тебе неудобства, — договорил лорд Нил с ироничной улыбкой. — Дочь моя, ты не менее цинична, чем я, просто облекаешь свои слова в чуть более высокопарную форму.

— Я… — Я осеклась.

— Я прав. Не во всём, но прав. — Лорд Нил подал мне руку. — Пойдёмте вниз, Фаэль. Нас ждут.

Сильвейна всё-таки уговорила остальных на прогулку по оранжерее и укрытому согревающим куполом саду, где всё это время поглядывала на Тиара так, словно мечтала потеряться с ним на добрую четверть часа. И несложно было представить, что бы они там вдвоём делали.