— Успокоил. — Буркнул Гвоздев. — Особенно приятно будет после твоих слов спать. Прямо колыбельную спел.

— Здесь и так спать противно. Сыро и холодно. — Угрюм подкинул еще одно полено в недовольный костер. — Давай ложиться, я подежурю первый. Особо здесь бояться вроде и нечего, в такую погоду даже нечисть по норам сидит, но мало ли что, мы в Уйыне, а тут безопасных мест не существует.

Костер грел слабо, если вообще можно назвать теплом ту едкую вонь, что он распространял вокруг себя. Каменную плиту, на которой они обосновались, удобной кроватью назвать тяжело, а мокрая одежда не согревала тело, но не смотря на все эти неудобства, Максим все же уснул. Провалился в какой-то бред. Приснилось что-то жуткое, но что?.. Когда Гвоздева разбудили, он не мог ничего вспомнить, кроме того, что бежал куда-то по вязкой жиже, и орал от ужаса, захлебываясь собственным криком. Зубы стучали, а тело мелко тряслось от холода. Художник вскочил и начал интенсивно хлопать себя по плечам, приседать и пританцовывать, пытаясь согреться.

Угрюм хмыкнул, стрельнув по нему понимающими глазами, отвернулся, молча лег, свернувшись калачиком, положив голову на кулак, и быстро уснул. Гвоздев даже позавидовал ему. Вот уж крепкий мужик, тело из стали, а нервы канаты.

Разогнав кровь, и даже немного вспотев, Максим подкинул дров и сел, скрестив ноги, дежурить.

Дождь и не думал прекращаться. Понять, произойдет это в ближайшее время, или нет было невозможно, так как небо, затянутое сплошно пеленой облаков, не пропускало лунного света, и сливалось с местностью в одну сплошную ночь. За кругом, от пытающегося погаснуть костра, стояла непроглядная тьма. Гвоздев всматривался в мрак, прислушивался, и боролся с накатывающим сном, изредка вставая и делая зарядку. Помогало не на долго, и только стоило присесть, как глаза сами собой закрывались. То, что дальше произошло, он сначала принял за видение.

Прямо напротив него, буквально в пяти шагах, вспыхнул огненный шар. Завис ненадолго, качнулся маятником сначала влево, замер там на миг, затем метнулся вправо, вновь остановился, и вдруг резко бросился прочь, скрывшись между освещаемых им же самим, желтым светом, скелетов вечно готовящейся к зимней спячке растительности.

Гвоздев вскочил, и протер кулаками глаза, но как не всматривался, ничего больше не видел, все тот же беспроглядный мрак сырой ночи, тишина и тихая капель, плачущих дождем деревьев о прелую листву.

— Чертовщина какая-то. — Он сел. — Уснул я что ли. То же мне охранник… — Он зевнул. — Так башку отрежут и не заметишь.

— Могут и отрезать. — Скрипучий голос ехидным смешком прозвучал из тьмы на столько неожиданно, что Гвоздев вновь вскочил на ноги.

Из ночи в круг света, абсолютно беззвучно шагнул высокий человек, одетый в черную рясу монаха, спадающую до самой земли скрывая ноги, с надвинутым по длинный, выглядывающий, загнутый крючком нос, капюшон, и торчащей оттуда же седой, выцветшей до прозрачности, облезлой бородой, свисающей до самого пояса.

— Примешь погреться? Холодно мне что-то сегодня. — Гость, не дожидаясь приглашения подошел ближе и сел к огню, скрестив невидимые под тканью ноги, и вытянув ладони. Максим едва не вскрикнул, так как руки существа не имели обычной плоти, только белые кости тянулись, слегка подрагивая выбеленными ветром фалангами костяшек пальцев, к костру, из широких, наполненных клубящимся мраком рукавов. — Какими судьбами в моих краях? — Вновь проскрипел голос нежити.

— Ты кто? — Выдохнул из себя вопрос Гвоздев.

— Я то, кто? — Незнакомец засмеялся и, к ужасу Гвоздева, смахнул с головы капюшон, под которым оказался лысый, бородатый череп, со словно прилепленным к нему, неестественно длинным, загнутым по ястребиному клювом-носом, с огромными, желчными, светящимися демоническим светом глазами, без зрачков. — Я мяскяй (дух умершего колдуна), когда-то давно меня звали Ахтамак, но тебе это ничего не говорит? Ведь так? — Он посмотрел жутким взглядом на мотнувшего в отрицании головой Художника. — Я так и думал. — Он кивнул, соглашаясь сам с собой. — Присаживайся, поговорим, у меня к тебе дело.

Максим сел, и как ему показалось незаметно толкнул Угрюма, попытавшись того разбудить, но тот даже этого не почувствовал, лишь всхрапнул, улыбнулся во сне и повернулся на другой бок. Гость нахмурил угрожающе лоб черепа, словно тот был покрыт кожей, а не состоял из одной кости.

— Не надо. Я пришел к одному из вас, второй пока не нужен, пусть спит, я послал сладкие ведения твоему другу, и ему сейчас хорошо. С одним мне проще разговаривать, два для меня уже толпа, а это меня раздражает. Хочу предложить задание, от которого вы не сможете отказаться, а если попробуете, то умрете в муках, мне на забаву.

— Не надо угрожать. — Разозлился Гвоздев, и задавив в себе страх, с независимым видом, гордо расправив плечи, сел напротив. Незнакомец, не мигая проследил за его действиями, довольно кивнул, и улыбнулся жутким, безгубым оскалом. Реакция игрока на угрозы ему понравилась. — Говори, а я подумаю. — Максим уверенно посмотрел в желтые глаза, в которых читалось желание убить.

— Похвально. — Хмыкнул мяскяй. — Ты быстро поборол в себе растерянность и страх. Ты или дурак, или не понимаешь, с кем разговариваешь, но это даже забавно. Глупая самоуверенность не всегда приводит к плачевным результатам, иногда бывают и успехи. Я доволен буду в любом случае, даже если вы провалите задание, то я все равно останусь в выигрыше. Ведь буду убивать вас медленно и наслаждаться зрелищем мук.

Слушай человек квест:

Мир поздней осени, это моя земля, и только моя. Я не терплю тут чужаков, и быстро от них избавляюсь, посылая чуму или оспу, в зависимости от настроения. Они умирают, забавно корчась и пуская кровавые пузыри, доставляя мне радость. — Он закаркал натужным смехом, но тут же вновь стал серьезен. — Все изменилось в последнее время, на моей земле поселились ореки, (живые трупы), скорее всего их подослал убыр (не упокоенный дух самоубийцы) из снежной долины, мой враг и завистник, такой же, как и я любитель смерти, но только для меня убийство это искусство, а для него просто еда. Снуют теперь эти твари туда-сюда, пакостят, охотиться мешают, пугая дичь. Убивают того, кто предназначен мне.

Мне самому не избавиться от этой напасти. От болезней твари подыхать не хотят, не берет их ни чума, ни оспа, и даже холера, моя любимица, не цепляет их своими липкими лапками, а другим оружием я не владею. Убейте их, или изгоните со своим другом вон из моей земли, и я щедро вознагражу ваши старания. Я умею быть благодарным. — Он вновь рассмеялся каркающим, ехидным смехом. — Думаю, три дня вам на все хватит, с избытком. Если же нет, то я, пожалуй, избавлюсь от вас, и буду искать других. Не люблю разочарований. — Он встал, и тая прямо на глазах, пошел в ночь, но остановился и резко обернулся, уже полупрозрачным облаком. — У вас три дня. Помни об этом человек. — Сверкнул желтыми глазами, и шагнув во мрак, окончательно растаял.

***

Угрюм, как убитый, проспал до утра. Улыбался и выглядел необычайно довольным видя прекрасные сны, посланные ему «заботливой» нежитью.

Дождь прошел, но это не радовало, так как он превратился в молочный туман, мало чем отличающийся от него сыростью промозглого рассвета. Мрак ночи сменился серым сумраком. Солнце наверно взошло, но это не точно, серая мгла не пропускала лучей. Да и вообще, есть ли в этой местности оно, это солнце, или что-то другое подсвечивает безысходностью мир смерти, скорби, и безнадежности? Смотришь в то, что тут, словно в насмешку называется небом, и сомневаешься.

— Ты не представляешь, что мне снилось? — Угрюм сладко зевнул, и сел, протирая глаза ладонями. Его не брал, ни холод голого камня, ни сырой, мерзкий, забирающейся под влажную одежду щупальцами дрожи туман. Он выспался и выглядел довольным и счастливым. — Я был дома, я был маленький, и воровал варенье у бабушки в деревне. Словно в сказке побывал. Какое она варила вишневое варенье… — Он мечтательно закатил глаза. — Пеночку снимет, и на булочку… Все пирожные, и все эти там крем-брюле, по сравнению с этим кусочком детства, полный отстой. Как я вновь хочу туда. — Он посмотрел на Максима, и тут же стер мечтательную улыбку с лица. — Что случилось?