Голос замолчал, но в голове Максима остался гул утихающего набата, как от замолчавшего миг назад церковного колокола, эхом напоминая о предупреждении маленького васы. Яйцо все также вибрировало, и было горячим, но пелена неги спала.
Максим протер ладонью глаза, смахнув наваждение, погладил гладкую, рубиновую поверхность, улыбнулся эмбриону, и отнял руку:
— У вас родится умный сын. — Повернулся он к Чукле.
— Я знаю. — Сверкнула радостью во взгляде она.
— Игрок согласился наловить нам пиявок. — Подошел к яйцу довольный собой Вакуль, и положил свою лягушачью лапку, на полированную поверхность. — Это добавит силы нашему сыну, и позволит ему вылупиться быстрее. Сила двадцати пиявок, это минус один год ожидания. — Он рассмеялся.
— Он послан нам самим Полозом. — Чукля внезапно засуетилась. — Надо дать ему мешок, и рукавицу. — Она прыгнула в воду.
— Мешок, конечно, надо, а вот о рукавице мы не договаривались. — Пробурчал недовольно Вакуль, и исподлобья посмотрел на Максима. — За нее еще двадцать пиявок наловишь. Вещь уникальная, и стоит на много дороже, но ради тебя, так и быть уступлю…
Он еще хотел что-то добавить, но в этот момент вынырнула Чукля, и васа сконфуженно замолчал, отвернувшись, и сделав вид, что ничего только что не говорил
— Вот, бери. — Будущая мама протянула что-то похожее на темно зеленую авоську, связанную крупной ячеей, и старую, рваную рукавицу, пару которых обычно используют чернорабочие на стройке, или грузчики, даже следы то-ли цемента, то-ли муки, остались на ее грязно-желтом брезенте.
— И за этот хлам еще двадцать пиявок вам наловить? — Усмехнулся Максим посмотрев на потупившегося, и слегка побледневшего Вакуля. — Не жирно будет?
— Ну а чего… — Тот отвел в сторону глаза. — Не голыми же тебе руками ловить… Рукавичка в самый раз будет…
— Вот же ты до чего жадная сволочь! — Набросилась на мужа, внезапно разъярившаяся Чукля. — Тебе парень рубин подарил, с рождением сына помог, пиявок наловить пообещал, нет бы отблагодарить! Но тебе все мало! — Она каждое, вылетающее плевком слово, сопровождала шагом на встречу растерявшегося васы, а тот, под напором жены, отступал, затравленно оглядываясь, словно ища у кого-то поддержки. — Все никак не наторгуешься? Тебе мало, что твоей жадностью мы тут оказались? На счет рубинов бесплатных с Полозом он договорился… — Она ехидно сощурила глаза. — Тупая жаба ты, а не мужик! Хочешь еще приключений себе и мне добавить? Тебе Уйыном в виде этого парня, благодать прислана, надежда, а ты и тут выгоду пытаешься найти?!
— Ну а чего? — Вакуль оступился, и подвернув ногу, всплеснув лапами, охнув сел. — Все одно ведь ловить пойдет, а где двадцать, там и сорок. Не велика разница, а нам лишняя сила для малыша, и лишний годик долой. Что тут плохого?
— Так не торговаться надо было с ним, а попросить. — Никак не успокаивалась Чукля. — Когда-нибудь я тебя точно брошу, и уйду жить на другой остров, надоела мне твоя жадность. — Она повернулась к Максиму, и протянула авоську и рукавицу. — Бери человек, и не обращай на этого сквалыгу внимания. Если сможешь наловить больше, то низкий тебе поклон от меня, а на нет, и суда нет. Будь осторожен.
***
Болота подземной реки, наивно считающейся в нашем мире каменной, носящей гордое имя «Таганай», оказалось покрытым жижей раскисшего суглинка, огромным, не имеющих видимых границ островом.
Тёмно-коричневое месиво, чвакало под ногами, засасывая, и пытаясь стащить намокшую обувь. Идти было очень трудно. Кое-где, над поверхностью торчали угольно-черные, закрученные спиралью в замысловатые улитки пики. Что это такое, Максим догадывался. На вид обычный камень, но если по нему постучать, то вибрирует как мембрана, и звучит как барабан.
Вакуль с ним не пошел, а остался ждать на берегу. Сказал лишь, что надо разворошить гнездо, и потом ловить, а где это самое гнездо искать, не объяснил, лишь махнув лапой: «Увидишь, там ошибиться трудно».
Как разворошить это гнездо? Понятно, что это те самые пресловутые пики-улитки. Но как это сделать? Гвоздев стучал, пинал, орал, но все безрезультатно, только глухой набат прокатывался по болоту, а за ним вновь мертвая тишина. Была бы хоть какая-то палка, можно было бы попробовать проткнуть, и поковырять там, внутри, но ни деревья, ни кустарники, не росли в этом гиблом месте.
Как оказалось, при наличии даже прочной отточенной палки, выполнить задуманное было бы невозможно, так как даже охотничий нож, не оставил на поверхности царапины. Гвоздев уже решился выстрелить в то, что считал гнездом пиявок, потратить патрон, и достал пистолет, что в конечном счете его и спасло.
Нога внезапно провалилась, погрузившись до бедра в раскисший суглинок, и там в нее вцепились чьи-то острые, как иглы клыки. От неожиданности и боли, Максим заорал и упал, но смог выдернуть из болота разрываемую чьими-то челюстями ступню. К ней прилипла, обвив длинным змеиным хвостом голень, мерзкая, голая, грязная тварь, размером с кошку, непонятного цвета. Обернувшись, и открыв пасть, во всю свою круглую как шарик голову, она зашипела брызгами слюны из пасти, усеянной иголками зубов, как шкура ежика, с которых капала кровь, перемешанная с бурой жижей трясины. И это была кровь Художника.
Максим попытался стряхнуть монстра, но тот крепко держался хвостом обвив голень, и не переставая грыз ногу, пытаясь достать кость. Он рвал мясо вместе в трещащей тканью штанов, и выплёвывая в грязь, вновь вгрызался в плоть дикой болью.
Гвоздев, другой ногой пнул его в голову, пытаясь сбросить, но лишь отбил пальцы, словно лягнул гранитный валун. Уже ничего не соображая, он поднял зажатый в руке пистолет, и не целясь выстрелил. Пиявка взвыла тонким ультразвуком, и оторвавшись, улетела куда-то далеко в болото.
— Ты что творишь?! — Через миг, к нему подлетел разъяренный Вакуль. — Ты зачем ее убил?! Я просил наловить, а не пристрелить. Теперь бежим отсюда, сейчас стая вылезет, и нам конец, сожрут в чистую, и следов не отыскать будет.
Максим попытался встать, но нога прострелила болью, и он вновь упал.
— Беги, мне уже не уйти. Спасай себя. — Рявкнул, словно выстелил он в побледневшего васу. — Мне все одно теперь конец.
— Ты сам это сказал. Запомни. Я прибежал на помощь, но ты отказался. — Вакуль развернулся и бросился бежать, но тут же остановился, и вернулся назад. — Нет! Не правильно это. Ты помочь хотел, а я струшу? Вдвоем пришли, вдвоем и угостим собой пиявок. Бедный мой сынок…– Вздохнул он, и в этот момент, поверхность болота взорвалась брызгами, и из нее повыпрыгивало с восемь десятков, а может и больше, считать времени не было, воющих тварей.
Загрохотал, плюясь огнем и дымом «Кольт». Шесть выстрелов, шесть попаданий, и как финал прожитой жизни, последний прощальный щелчок пустого барабана. Все, дальше его использовать только как холодное оружие. Пиявки даже не заметили шесть потерь, и дружно ринулись в атаку.
Максим схватился за раскаленный ствол, даже не почувствовав боли, и как молотком ударил в первую же приблизившуюся, прыгнувшую, целящуюся в горло тварь. Та взвизгнула, отлетела, но как ни в чем не бывало, вновь бросилась в драку, а в этот момент другая, уже вгрызлась в открытую рану.
Гвоздев ударил вторую, но та ухватилась зубами за ствол, и принялась вырывать из рук. Отнять было нереально, это как отобрать тряпку у разъяренного Тузика. Не смотря на небольшой размер, пиявка оказалась на удивление сильной, и пистолет пришлось бросить, и взамен надеть рукавицу, которая вдруг стала твердой, как камень, и крошила головы и тела нападающих тварей, получше кузнечного молота.
Кто-то очень остроумный пошутил, назвав этих исчадий ада пиявками. Жители болот, и тихой воды совсем другие, они медлительные, впрыскивают в кровь обезболивающую слюну, а эти быстрые, и ловкие, укус их пробивает током, сковывая движенья спазмом. Да и не похожи внешне они совсем на пиявок, скорее на ящериц, да и то с большой натяжкой.
Вакуль крутился рядом юлой, махая зажатыми в кулаки лапами, и лягаясь ногами, но как не старался отбиться, медленно покрывался сочащейся из многочисленных укусов кровью, да и Максим выглядел не лучше. Мало того, он еще с трудом удерживал равновесие, не в силах опереться на изуродованную ногу.
