Оказавшись внутри, я закрываю за собой дверь и иду через комнату, чтобы включить маленькую лампочку, стоящую на комоде. Это не самая яркая лампа, но она дает достаточно света, чтобы мы могли видеть друг друга.

— Хочешь сесть? — спрашиваю я, приближаясь к своей полноразмерной кровати.

Пакс просто молча кивает и следует моему примеру, тяжело забираясь на кровать рядом со мной. Мы оба сидим, прислонившись спиной к простому изголовью кровати из белого дерева, в полной тишине. Примерно через минуту он подтягивает колени к груди и кладет туда голову. Я уже потеряла счет тому, сколько раз мы спали в одной постели за те месяцы, с тех пор как начались его кошмары. Единственный раз, когда я сплю одна, это когда я сплю в своей постели у себя дома.

Мне придется быстро привыкнуть к сну в одиночестве. Три месяца назад я получила письмо о зачислении в школу-интернат исполнительских искусств в Бостоне.

В последние несколько недель летних каникул я буду собирать все свои вещи и самостоятельно передвигаться по стране. Перевод в две новые школы, расположенные так близко друг к другу, не идеален, и я была близка к тому, чтобы отказаться от своего места, но Рафферти убедил меня, что мне нужно ехать. Он знал, насколько важна для меня моя мечта, а также знал, что главная причина, по которой я хотела остаться в Вашингтоне, была ради него. Оставить отца и единственный дом, который я когда-либо знала, будет тяжело, но оставить Раффа — это невероятно больно.

Заверения Рафферти и грандиозный план — единственные причины, по которым я иду на это. До окончания учебы ему остался год в Хэмлок-Хилле. С его оценками и фамилией он может поступить в любой университет какой захочет. Его план сейчас — сначала переехать в Нью-Йорк и найти для нас место. Он пойдет в университет в Нью-Йорке, а в следующем учебном году я присоединюсь к нему в Нью-Йорке, когда буду в Джульярдской школе. За это время мне понадобится всего четыре часа езды на поезде или один час полета, чтобы добраться друг до друга. Хоть я и настроена скептически, он полностью уверен, что я получу стипендию в колледже своей мечты.

Его планом всегда было поступить в лучший частный колледж здесь, в Сиэтле. Таким образом, он будет находиться рядом со штаб-квартирой семейного бизнеса и сможет освоить там основы, одновременно получая ученую степень. Какая-то часть меня чувствует себя виноватой из-за того, что он изменил свои планы ради меня, но большая часть меня в восторге от возможности увести его подальше от отца.

Теперь нам просто нужно найти способ убедить Пакса пойти с нами. Было бы неправильно оставлять его здесь одного. Что с ним будет, когда Раффа больше не будет боксерской грушей для Адриана?

Между мной и Паксом дюйм пространства, и я стараюсь его не пересечь. То, как он отстранился от меня у двери, говорит мне о том, что он не хочет, чтобы его сейчас трогали, и я хочу это уважать.

— Мы можем сидеть здесь столько, сколько тебе нужно, — шепчу я ему свое обещание. — Просто знай, что я здесь, чтобы выслушать, когда ты будешь готов.

Он поворачивает голову на коленях, чтобы посмотреть на меня.

— Я… я не знаю, как это сказать.

— Это нормально, — я устраиваюсь поудобнее на кровати. — Я подожду здесь, пока ты это не поймешь, и если ты не поймешь это сегодня вечером, это тоже нормально. Никакой спешки. Я никуда не уйду.

Он тянется к моей руке и переплетает наши пальцы, но у меня болит грудь, когда он отворачивается от меня.

Мы остаемся так, единственный звук в комнате исходит от дождя, стучащего по моему окну, пока часы не переходят с часа на два и, наконец, на три часа ночи. За моей дверью мой отец все еще ходит, ожидая, пока мы скажем ему, нужно ли нам, чтобы он вмешался.

В моих костях живет это знание, что мы это сделаем. Это то же самое интуитивное чувство, которое я испытывала все это время, когда говорили мне, что что-то происходит с Паксом. Даже когда он неоднократно это отрицал, я знала. Мне просто хотелось бы, чтобы он почувствовал, что мог сказать мне раньше.

Мой воздух запирается в груди, когда он наконец поворачивается ко мне и говорит.

— Мой отец причиняет боль Рафферти.

— Я знаю, — задыхаюсь я, горло горит.

Каждый раз, когда на спине Рафферти появляется новый круглый шрам, мне хочется пойти в участок моего отца, передать ему снятое мной видео и сообщить об Адриане. Единственное, что меня останавливает, — это страх Рафферти перед Молли. Не знаю, смогу ли я жить дальше, если Адриана посадят в тюрьму, а Молли из-за этого что-нибудь с собой сделает. Я уверена, что это тяжесть, которую мои плечи не выдержат.

Пакстон выпрямляется на кровати.

— Ты знаешь?

— Он заставил меня пообещать никому не рассказывать. Он думает, что защищает тебя и твою маму, позволяя этому продолжаться. Я умоляла его позволить мне помочь, но он непреклонен в том, что сможет это принять, — но я не знаю, как долго он сможет. Каждый раз, когда он выходит из кабинета отца с новыми отметинами на спине, я вижу, как в его глазах смещается тьма. Это начинает его менять. Следующие три слова, которые слетят с его уст, будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Я не уверена, что наступит ночь, когда я не засну, слушая их эхо в своей голове.

— Но я не могу, — говорит он так тихо, что я едва его слышу. — Я больше не могу этого терпеть.

Моя кровь подобна льду в моих венах, и мое сердце разбивается из-за лучшего друга.

— Пакс… — я хрипло произношу его имя и замолкаю, не зная, что еще сказать. Мне жаль, кажется, этого недостаточно.

Ноги Пакса вытянуты перед ним, а голова свисает. Он отрывает свою руку от моей и кладет ее себе на колени.

— Я знаю, что Рафферти позволяет нашему отцу причинять ему боль, потому что он думает, что если он это сделает, папа будет держаться от меня подальше. Долгое время это работало, пока однажды ночью это не сработало.

— Он… — я сглатываю эмоции, застрявшие у меня в горле. Я не хочу плакать. Не сейчас, когда Пэкстону нужно, чтобы я была для него сильной. Когда я остаюсь одна, я плачу о своем лучшем друге, а до тех пор Пакс — моя забота. — Он тоже использует свой ремень против тебя?

Мой желудок превращается в камень, когда он качает головой.

— Нет. Уже нет.

— Что…

Остальная часть моего вопроса замолкает, когда Пакс поворачивается на кровати и поднимает рубашку, обнажая спину. На его плечах и лопатках разбросаны следы укусов. Все, кроме одного из них, исцелены. Новое на его плече все еще покрыто свежей кровью. Это произошло недавно, и теперь я думаю, что это стало катализатором того, почему он появился сегодня вечером у нашей двери.

— Боже мой.

Не раздумывая, я протягиваю руку, чтобы коснуться одного из бледных шрамов, но останавливаюсь, когда понимаю, что делаю. Опуская руки на колени, я сжимаю их так сильно, что ногти впиваются в ладони.

Стянув рубашку, он разворачивается и снова прислоняется спиной к изголовью кровати. Он не может смотреть на меня, когда говорит.

— Я так старался, Пози, вынести это, как Рафферти. Я тоже хочу быть сильным ради мамы, но больше не могу. Я не хочу причинять ей боль. Клянусь, нет, — вся кровать трясется, когда он задыхается от рыданий. — Мне нужна помощь. Я не могу… я больше не могу позволить ему заманить меня в ловушку в своем кабинете или зайти в мою комнату.

— Он заходит в твою комнату?

Это щелкает. Источником его кошмаров является настоящий монстр под его кроватью. Только этот монстр носит лицо своего отца. Боль, которая жила в его глазах, говорила мне об этом все это время. Как я могла это пропустить?

Он вытирает лицо, и слезы падают.

— Сначала он этого не делал, но потом начал часто там появляться. Я пытался сказать ему уйти, но ему это не понравилось. Если бы я что-нибудь сказал, ему было бы еще хуже, поэтому я просто промолчал и позволил ему… — рыдания, сорвавшиеся с его губ, подобны тысяче болезненных порезов от бумаги в моей душе.

Мне приходится сделать несколько успокаивающих вдохов, прежде чем я смогу говорить.