«Сабурбан» уезжает, и я официально остаюсь лицом к лицу со всем этим одна. Я понятия не имею, где находится Пакстон, и не хочу выглядеть слабой, написав ему сообщение о встрече со мной здесь.

Это всего лишь школа, Пози. Ты прошла продвинутый курс пуантов госпожи Василисы и ее резкую критику невредимой. Ты можешь пережить основной день в школе.

Заставляя себя изображать тот же уровень уверенности, что и на сцене, я поднимаю подбородок и поднимаюсь по крыльцу своей новой школы.

Все время, пока я иду по главному коридору к крылу, где находится мой шкафчик, я чувствую на себе взгляды. Люди смотрят на меня и шепчутся своим друзьям. Учащиеся этой школы происходят из семей, которые все знают друг друга. «Посторонние», вроде меня, нечасто становятся здесь новыми студентами.

Та же группа девушек, что проходила мимо нашей машины, прислонилась к синим шкафчикам. Их осуждающие взгляды скользят по мне, выискивая недостатки или доказательства того, что мне здесь не место. Я знаю, что они что-то нашли, когда великолепная рыжая в центре ухмыляется и что-то шепчет девушке рядом с ней.

Стиснув зубы, чтобы не обернуться и не сказать что-то, о чем пожалею, я заставляю себя идти дальше. Моя единственная цель на сегодня — оставаться как можно дальше от радаров, и противостояние им — верный способ стереть этот план. И только дойдя до своего шкафчика, я немного расслабляюсь. Спрятав внутри свой холщовый рюкзак, я беру расписание занятий, которое распечатала вчера вечером, и книги, которые мне понадобятся для первого занятия. Конечно, это математика. Я отстой в математике. Идея написать подряд три эссе по английскому языку более привлекательна, чем сдавать один финал по алгебре. Я никогда не пойму, почему они почувствовали необходимость использовать алфавит в математике. По моему мнению, это был ненужный и грубый шаг.

Имея в руках необходимые мне вещи, я начинаю закрывать металлическую дверь, но моя рука почти мгновенно убирается, когда ее закрывает человек, появившийся рядом со мной.

Вздрогнув, я отступаю от них. Это действие только усиливает дерзкую улыбку на лице блондина.

— Немного пугливая, да? — размышляет он, изучая мое лицо темно-карими глазами. — Не волнуйся, свежее мясо, мы очень скоро почувствуем, что тебе здесь рады, — группа его друзей, стоящих позади него, смеется над этим, только еще больше усиливая его явно вышедшее из-под контроля эго. Чертовски богатые придурки. — Где твой следующий урок? Я покажу тебе дорогу.

Он тянется к распечатанному расписанию в моей руке, но я прячу его за спину, прежде чем он успевает его схватить.

— Все нормально, — если бы он потрудился присмотреться, то обнаружил бы, насколько меня не впечатляет его поведение, но я не думаю, что этот чувак часто смотрит мимо себя. — Я могу найти свой собственный путь. Спасибо, что предложил… — я замолкаю, не зная его имени.

— Брайс Фитцгиббонс, — он произносит свое имя с такой гордостью, а его глаза изучают меня так, словно ждут, что я отреагирую, услышав это имя. Как будто я должна автоматически упасть с ног от этой информации.

Между тем, все, о чем я могу думать, это то, что имя Брайс идеально подходит для абсолютного придурка. А это значит, что его родители действительно проявили отношение своего сына, когда вписали это в его свидетельство о рождении. Давайте будем честными: это почти так же нелестно, как и Чад.

Не собираясь и дальше помогать его раздутому эго, я сохраняю безразличное выражение лица.

— Отлично, — я киваю один раз. — Ну, Брайс, сейчас я пойду искать свой класс.

Моя попытка пройти мимо него прерывается, когда он снова скользит передо мной.

— Я не расслышал твоего имени, — ухмылка на его лице напоминает мне улыбку скользкого политика. При виде этого у меня в животе пузыри отвращения. — И мне очень интересно это знать, учитывая, что ты чертовски самая красивая стипендиат, которая когда-либо входила в эти двери. Держу пари, что твое имя такое же красивое, как и все остальные.

Как надвигающаяся буря, на нас падает темная тень. Позы стоящих студентов мгновенно напрягаются, а энергия становится напряженной, как будто они готовятся к удару.

— Тебе не обязательно знать ее имя, — позади меня раздается голос, который я бы узнала где угодно. — Тебе не о чем беспокоиться, когда дело касается ее, Фитцгиббонс.

Пока все вокруг шарахаются, я подхожу ближе к его телу, но не смею прикоснуться к нему. Неважно, как долго я его знаю, мне не кажется, что это разрешено. Он поставил между нами невидимую границу, и я точно не буду первой, кто ее переступит.

Брайс поднимает руки вверх, изображая капитуляцию.

— Эй, я просто пытался поприветствовать ее в школе, — эта глупая нахальная улыбка осталась на месте. — Просто считайте меня желанным фургоном Хэмлок-Хилла.

— Иди, поприветствуй кого-нибудь еще. Твои услуги здесь не нужны.

Лицо этого опрятного придурка становится суровым.

— Я просто хотел быть вежливым и протянуть руку помощи нашему новому ученику. Я не понимаю, почему ты почувствовал необходимость вмешаться, Рафферти, — честно говоря, я тоже не понимаю, почему Рафф вмешивается. У меня сложилось впечатление, что он скормит меня волкам при первой же возможности. — Если бы я знал, что наступлю на твои ноги, я бы никогда не подошел к ней. Если ты хочешь бедную стипендиантку себе, так и скажи.

Мой отец воспитал меня сострадательной, но в то же время и мужественной. Я не позволяю людям так говорить со мной или обо мне. Я начинаю шагать вперед, готовая поставить этого засранца на место, но едва отрываю ногу от земли, как Рафферти поворачивается вокруг меня, вставая между нами.

Ему шестнадцать, но Рафферти держит себя так, что кажется старше и крупнее. Я видела, как взрослые мужчины смотрели на него с опаской в глазах.

Когда я сказала, что Рафферти скрывает свои эмоции, я имела в виду именно это, но в тех редких случаях, когда он решает показать свои чувства, это никогда не бывает хорошим способом. Это всегда гнев. Он никогда не показывает хорошее, только плохое и безобразное.

Улыбки, украшавшие его красивое лицо в последнее время, не были искренними. Те, кого я видела, были жестокими или насмешливыми. У него всегда была проблема на плече, но за последний год она начала расти.

— Ты действительно хочешь меня разозлить? — голос Рафферти такой тихий и ровный, что у меня по спине бегут мурашки. Но не в страхе. Это что-то… другое. — Мы с тобой оба знаем, какой это неразумный выбор, но если тебе действительно хочется туда направиться, меня это устраивает.

Брайс смеется над этим и отмахивается от этого, как будто он не нервничает. Однако то, как его глаза бегают по сторонам в поисках учителя или администратора, выдает его ложную браваду.

Рафферти смеется над этим вопиющим шагом. Холодный, угрожающий звук.

— Думаешь, они придут тебе на помощь и остановят меня? Никто не остановит меня. Они бы, черт возьми, не осмелились. Знаешь, почему?

Друзья Брайса разошлись и в качестве меры предосторожности отошли на несколько шагов.

— Потому что, когда я произношу свое имя, это, черт возьми, что-то значит. Ты считаешь себя кем-то, потому что твой папа-продавец автомобилей заработал немного денег, когда твоя бабушка сдохла? Это имя, которым ты так чертовски гордишься, ничего не значит. Никому здесь нет дела до Фитцгиббонов, — его подбородок слегка кивает в мою сторону. — И ей определенно плевать, кто ты и как тебя зовут.

Все еще не отступая, Брайс заставляет ухмылку оставаться на лице.

— Да? Если бы ты не вмешался, я уверен, что смог бы позаботиться о ней. Это было бы достаточно легко. На таких девушек, как она, легко произвести впечатление.

Под черной школьной рубашкой на пуговицах, той, которую он носит с закатанными рукавами, а требуемого галстука и пиджака нигде не видно, позвоночник Рафферти напрягается. Я видела, как это происходило раньше, и ожидаю, что он нападет на Брайса, но он по-прежнему твердо стоит передо мной.