Она использует те же приемы, которые ей прививали с детства, но теперь в ее действиях есть элемент беззаботности, который мне нравится. Пози не следует указаниям требовательного хореографа, она позволяет музыке и своему телу диктовать, как ей двигаться.

Полностью поглощенная танцем, она не замечает, как я проскальзываю в приоткрытую дверь и прислоняюсь к дальней стене. Мне нужно поговорить с ней о том, чтобы впредь запирать входную дверь, если она собирается и дальше оставаться здесь одна. Ей повезло, что к ней пробрался монстр, которого она знает.

И только после того, как она несколько раз повернулась на месте, она наконец заметила мое отражение в зеркале, занимающем всю стену.

С визгом она несогласованно останавливается. Поднеся руку ко рту, она смотрит на меня большими глазами.

— Господи Боже, Рафферти! — кричит она сквозь пальцы, в то время как ее грудь тяжело дышит. — Какого черта ты здесь делаешь? Почему ты так подкрадываешься ко мне?

— Я постучал, — она не верит мне ни на секунду.

— Нет, ты этого не сделал.

Пройдя через комнату, она берет телефон, подключенный к колонкам, установленным на стене, и выключает музыку. Тишина, окутывающая пространство, почти оглушительна.

— Ты права. Я этого не сделал, — я отталкиваюсь от стены и направляюсь к ней. — Что ты делаешь?

Словно ей неловко из-за того, что ее поймали, она скрещивает руки перед собой и смотрит на свои туфли.

— Я не знаю, какое у меня будущее с балетом, но я… я просто не хочу заржаветь, пока разбираюсь в этом.

Мы никогда об этом не говорили, и, думаю, я никогда особо не задумывался о том, каково ей было потерять место в Джульярдской школе. Единственное, что меня волновало, когда это произошло, это то, что она была несчастна и убита горем, на что еще не так давно я надеялся на нее. Я не думал о том, какие у нее планы на будущее.

— Ты все еще хочешь этим заниматься после окончания учебы?

Она пожимает плечами.

— Честно говоря, я больше не знаю. После провала в Нью-Йорке я чувствую себя неудачницей.

— После того, что случилось с твоим отцом, то, что ты позволила своим оценкам упасть, не делает тебя неудачницей. Это делает тебя чертовски человеком. Подобные плохие вещи не могут произойти без каких-либо последствий или сопутствующего ущерба.

Она поднимает голову и смотрит мне в глаза. Мне не нужно быть читателем мыслей, чтобы знать, о чем она думает прямо сейчас. Каждая ее мысль написана на ее лице.

Нахмурившись, она шепчет:

— Да… думаю, ты знаешь это лучше, чем кто-либо.

Я готовлюсь к потоку отвратительных эмоций, который обычно обрушивается на меня, когда всплывает тема моей мамы, но, к моему недоверию, он не топит меня, как обычно. Она все еще там, прямо под кожей, как тупая боль. Впервые это терпимо.

Это и есть исцеление?

Ожидание? Это то, чем я занимался последние несколько недель с Пози? Исцеляюсь ли я?

Меня охватывает поразительное осознание. Именно это и происходит. Я начал отпускать свой гнев и вину, как советовала мне бабушка, и пока я это делал, зияющие раны, оставшиеся в моем сердце и душе, начали затягиваться. Пози — девушка, которую, как мне казалось, я хотел сломать и уничтожить, — взяла оставленные ею осколки и сшила их вместе так, что я этого не заметил.

Пози сделала то, что делала всегда. Она спасла меня.

— Рафф? — ее рука обхватывает мое предплечье, выдергивая меня из внезапного резкого осознания себя. — Куда ты пропал?

— Никуда, — я прочищаю горло. Даже если бы я и хотел об этом поговорить, я пока не знаю, как. Прежде чем она успевает меня о чем-то спросить, я возвращаю разговор к ее будущему. — Если бы тебе завтра предложили место в балетной труппе, ты бы согласилась?

Ее голова наклоняется, небрежный пучок на голове раскачивается при движении, а глаза подозрительно сужаются.

— Заслужила ли я свое место по праву, или это один из тех сценариев, когда ты просишь об одолжении или используешь секрет для шантажа, чтобы втянуть меня?

Я не хочу врать, она все равно меня увидит насквозь.

— Вероятно, последнее.

— Если я не смогу заработать свое место в танцевальной труппе, то я не хочу быть ее частью. Это было бы неправильно.

Я не могу не стонать на нее. Это показывает, насколько мы разные. Если я бы не подумал дважды обмануть систему, то Пози никогда бы об этом не подумала.

— Может быть, ты и выросла среди нас, но ты насквозь дочь своего отца с такими сильными моральными принципами.

Закатив глаза, она толкает меня в грудь, отступая на шаг или два.

— Моя мораль не так уж сильна.

— Ах, да? — спрашиваю я, возвращая себе пространство, которое она только что создала между нами. Куда ты идешь, детка, я еще с тобой не закончил. Ее подбородок поднимается, когда я заключаю ее в свои объятия. — Что заставляет тебя так говорить?

— Я с тобой, не так ли? Если бы у меня были сильные моральные принципы, я бы не позволила тебе делать и половину того дерьма, которое ты делаешь со мной, и я, черт возьми, не получала бы от этого такого удовольствия, как сейчас.

Она со мной. Есть ли смысл дальше отрицать эту истину? Это пустая трата моего времени, и это не приносит мне никакой пользы. Было приятно не чувствовать себя несчастным каждую секунду каждого дня, и с возвращением Пози в мою жизнь то пустое место, которое все это время было в моей груди, начало заполняться. Я знаю, что оно никогда не будет целым. Часть, которую моя мама взяла с собой, когда уходила от нас, — это то, что я никогда не верну.

— Наверное, это справедливый вывод, — говорю я ей, прежде чем коснуться ее губ своими. Маленький контакт мгновенно потянулся ко мне. Ее пальцы хватаются за край моей куртки. — Говоря о дерьме, которое я заставляю тебя делать, как ты относишься к танцу для меня?

— В последний раз, когда ты просил меня об этом, ты приставил пистолет к моей голове.

Признаюсь, это был не лучший мой момент.

— Если я правильно помню, танец я так и не получил. На этот раз я задумал кое-что получше, если ты согласишься со мной поиграть.

Пока она принимает решение, ее белые зубы покусывают нижнюю губу. Через минуту она ухмыляется.

— Я всегда готова.

Она стонет мне в рот, когда я снова ее целую. На этот раз глубоко и слишком грубо. Мои пальцы обхватывают ее горло, оказывая достаточное давление, чтобы дать ей понять, что я все контролирую, и она не вздрагивает и не пытается отстраниться. Кого-то еще могла бы отпугнуть резкость моего прикосновения, но только не её. Никогда ее. Она берет все, что я ей даю, и взамен делает то же самое. Ее руки обвивают мою шею, притягивая меня к себе, а я отодвигаю ее к зеркальной стене.

По всей длине проходит деревянная штанга. Обычно именно там стоят ученики Пози и следуют ее указаниям, но сегодня вечером мы будем использовать его по более альтернативной причине.

Как только ее спина касается стекла, я отрываю свой рот от ее губ и отворачиваю ее от себя за бедра.

— Руки на штангу, — приказываю я, роясь в кармане куртки в поисках коробки, которую принес с собой. Взяв его в руки, я срываю с себя куртку и бросаю ее на пол.

— Что это такое? — спрашивает Пози, встречаясь со мной взглядом в отражении.

Я ухмыляюсь, доставая фиолетовый U-образный вибратор. Один конец будет находиться прямо на ее клиторе, а другой будет творить чудеса внутри нее. Резинка ее купальника удержит его на месте, пока она кружится по комнате. Самое приятное то, что я смогу регулировать интенсивность и настройки с помощью небольшого пульта дистанционного управления, который идет в комплекте.

— Я хочу посмотреть, насколько хорошо ты сможешь танцевать для меня, пока это внутри тебя. Посмотрим, как долго ты продержишься, прежде чем кончишь.

— Эм… — её руки сжимаются на станке то ли от нервозности, то ли от волнения. Возможно оба.

Опустив голову, я целую и посасываю ее шею выше того места, где все еще находится ошейник. Каждый раз, когда я вижу это у нее на шее, мне это нравится, но я начинаю думать, что пора отдать ей ключ. Если она все еще захочет носить его после этого, это ее дело. Мои причины, по которым я хотел, чтобы она носила его, отличались от моих первоначальных зловещих намерений. Ошейник — не единственное, что мне придется переоценить. Дом ее отца — более серьезная проблема, требующая моего внимания.