Четыре девушки взялись за руки и начали отбивать чечетку. Они двигались не так, как те уличные танцоры, которых Марк видел впервые. В движениях девушек было больше хаотичности и меньше строгости. Они могли не соблюдать симметрию, смеяться, улыбаться друг другу, двигаться наугад. И все же Марку нравилось.

Он смотрел на Линду, и вдруг она посмотрела в ответ на него, улыбнулась своей обычной широкой улыбкой и закружилась, двигая быстро ногами. Тогда-то он и понял, почему ее ноги были такими сильными и соблазнительными. Он не мог оторвать от нее глаз, но все же смотрел на нее будто насквозь. В лице Линды он видел лицо Мирославы. Он вдруг поймал себя на мысли, что хотел бы с ней поговорить, но уже никогда этого не сделает. Мирослава мертва. И, кажется, это сделала сама Марина. А та Мирослава, что еще была жива и сражалась за свою жизнь и за жизнь Райана, была слишком далеко, на целую тысячу лет тому назад.

Марк запустил руку в карман и нащупал дирхам. Он гладил его пальцами, кожей изучая выпуклую вязь монеты.

— Мирослава была здесь в 96-м, — прошептал он сам себе, все еще машинально глядя на Линду. — Как она это сделала? С помощью дирхама?

Вдруг он ощутил касание чьей-то руки на своем плече и тут же обернулся, надеясь, что это была Марина. Или Мирослава.

— Линда?

Он и не заметил, что танец давно был окончен.

Девушка села рядом с ним и пригубила его пиво.

— Мне только что звонил дедушка. Я спросила у него о той девушке.

— И что же?

— Он сказал, что это и есть Марна. Та сама Марна, что была подругой Анны МакДауэлл. И та самая Марна, что однажды у нас из лавки украла шоколадный торт!

Когда дядя Патрик вернулся из университета, он нашел Марину за ноутбуком. Она читала.

— Что это за книга, за которой ты вечно пропадаешь? — он ласково погладил девушку по рыжей макушке. — Что ты читаешь? Какой это язык? Русский?

Патрик внимательно вгляделся в лист документа, испещренный строками.

— Да, это… книга моей подруги, — солгала Марина и захлопнула ноутбук. Ее глаза блестели. Она только что прочла строки Аристова о том, что он будет ждать ее в кулинарии. Он назвался «твой Марк», и у Марины щемило сердце.

— У тебя нос заложило. Ты плакала? Что случилось, дитя?

Марина сидела в кресле на колесиках, и дядя легко повернул ее к себе лицом.

— Просто… трогательный момент… главная героиня, она… выходит замуж за того, кого не любит, чтобы спасти того, кого любит.

— А что же ты? У тебя есть молодой человек?

— Я… — Марина натянуто улыбнулась. — Я любила кое-кого однажды.

— И что же случилось?

— Кажется, он не любил меня, — предположила Марина, а сама задумалась: было ли это истинной причиной ее побега? разве не бежала она от самой себя, своей матери и правосудия? разве бежала она от Марка? и если он не любил ее, то почему он здесь? он здесь как Марк или как следователь?

— Значит, это вовсе была не любовь, и все только впереди, дитя мое. Я знал одну пару, любви которой могли бы многие поучиться. Мы всегда с женой смотрели на них и учились…

— Что же с ними случилось?.. Кто это?

— То были твои родители… То были Анна и Дуглас.

Марина виновато опустила глаза. Впрочем, настоящая дочь Анны и Дугласа также их никогда не видела и не знала, а значит, Марине было притворяться и играть выжившую в пожаре девочку. И к тому же, разве Анна и Дуглас были чужими ей людьми? Они ее бабушка и дедушка!

— Расскажешь мне о них? Покажешь мне их дом? Мой дом?

— Ты правда этого хочешь?

— Очень.

— Тогда пойдем, пока не стемнело. Это в паре кварталов.

Так Марина и Патрик оказались на том же месте, где был недавно Марк Аристов. Они шли все по тем же узким дорожкам, испещренными «крокодилами», и остановились у серого дома, что спрятался за густыми рослыми деревьями.

— Как я выжила? — поинтересовалась Марина у дяди, изучая дворик, у которого совсем не было забора.

— На этот вопрос нет ни у кого нет ответа. Но вот как ты попала в Россию?

— Я росла в русской семье. Я мало себя помню. Я… — Марина начала заикаться, подбирая нужные слова.

— Как ты нашла нас?

Вопросы Патрика казались Марине колкими, резкими, будто он в чем-то ее подозревал, а на деле дядюшка лишь сгорал от невинного любопытства.

— Здесь росла? В Ирландии? Где твои приемные родители сейчас?

— Нет, нет… я… в России… меня увезли в Россию, и о Лимерике я не помню ровным счетом ничего. Вероятно, меня удочерили еще младенцем.

— А как же ирландский паспорт? — не уступал Патрик, и щеки Марины вспыхнули румянцем.

— Я не знаю, дядя, — лгала она, стиснув зубы. — Может, мне сделали свидетельство о рождении еще здесь? До того, как меня увезли?

— Ну все, тише-тише, — дядя Патрик, заметив смущение подставной племянницы, приобнял ее за плечо и подтянул к себе.

Из дома напротив вышла женщина. Она уверенно направлялась к им двоим и явно была чем-то недовольна.

— Ну, что еще? Опять будут странные вопросы или пирог принесли? О, Патрик! Что вы здесь делаете? Здравствуйте!

— О чем это вы, мисс Маккаллин?

— Да ходят тут странные! Сегодня какой-то мужчина пытался накормить мою дочь пирогом и задавал странные вопросы соседям! Нянечка была перепугана, как козленок!

— Нет, мисс Маккаллин, что вы… Это моя племянница, Эбигейл.

Когда Патрик назвал Марину Абигейл, у Марины вспотели ладошки, но она только натянуто-приветливо улыбнулась. Марина знала это имя. Дядя Патрик рассказал ей еще в первую неделю знакомства о том, что когда у Анны и Дуглас родилась девочка, они назвали ее Эбигейл, Эбби.

— Мы пришли посмотреть на дом ее родителей. А что за мужчина такой?

— Да не знаю, какой-то неместный! Не говорил по-английски, с ним переводчица была. Какой-то, знаете, недоделанный Мэттью Макконахи. Нянечка ему тут-же швырнула пирог обратно в морду! Вон она, вишня, вся к асфальту прилипла.

Сердце Марины ушло в пятки. Верно ли она подумала, что сам Марк был здесь? Как он оказался здесь и неужели он так близко? Как держаться от него подальше, но все же увидеть его? Он приехал за ней? или ради нее?

— А Анну и Дугласа, правда, жаль. Столько времени прошло, но никто из соседей не забыл их горя. Мы часто вспоминаем о них. Особенно в годовщину.

— Как это случилось? — наконец, голос Марины прорезался.

— Да гараж загорел… — пожала плечами соседка и кивнула в сторону дома, рядом с котором теперь никакого гаража и не было. — Дуглас столяром был, много в гараже своем работал, что-то там и замкнуло… Постойте, а я и не знала… Это дом твоих родителей? Но разве их дочь не погибла? Или вас было двое? — соседка тараторила с грубым ирландским акцентом, не давая Марине вставить и слово. — Они ведь и младенца тогда вытащили.

Дядя Патрик сердито взглянул на женщину, а затем на саму Марину, Эбигейл ли, чтобы проверить, в порядке ли та. Марина была бледная, почти синяя. Она вдруг вырвалась из рук дяди и подбежала к мусорному баку. Ее вырвало.

— Девочка, моя, что стряслось? — дядя Патрик заговорил с ней, но все же остался стоять на месте, чтобы не смущать Марину в неловкий момент — за последний месяц они хорошо сблизились, но все же были чужими людьми.

— Наверное, просто переволновалась, — солгала Марина. — Не каждый день стоишь там, где погибли твои родители… да и, видимо, ты сама.

Она еще раз посмотрела в бак, в который ее стошнило — прямо на упаковку из-под пирога, на которой красиво были выведены буквы — название кулинарии. Она знала ее. Когда-то там работала ее мать. А теперь там каждый обед ее ждал Марк. Кажется, следователь подобрался слишком быстро.

Марина небрежно вытерла рот рукавом, закрыла бак и вернулась к Патрику и соседке.

— Ну, куда ты! Вот, возьми платок! — дядя вынул из внутреннего кармана куртки носовой платок.

Он заботливо промокнул салфеткой лоб Марины, покрывшийся капельками холодного пота.

— Эбигейл жива и здорова, — теперь он уже обращался к соседке, которая казалась расстроенной. — Ее удочерили и увезли в Россию, но теперь она здесь. Там, где должна быть. Со своей семьей. Да, Эбби?