— Какого хера, Аристов⁈ Скажи, что я ослышался, сучий ты сын!
— Я почти взял ее, — в голосе Марка слышалась угасающая надежда на то, что подполковник смилостивится и поймет его. — Марина МакДауэлл в Ирландии, и я приехал за ней.
— Ты отстранен от дела.
— Товарищ подполковник, я могу все… Я знаю, что стало с пропавшей. Я все узнал, я…
— Пошел на хер, Аристов! Я тебе устрою! Я тебя засажу еще за это! Предатель родины! Только появись здесь!
— Товарищ подполковник…
— Засажу! Услышал меня, мразь такая⁈ Да ты знаешь, что мне за это жопу порвут⁈
Гудки. Марк дрожащей рукой положил трубку на стол. Он усмехнулся сам над собой. Еще месяц тому назад, он бы и сам послал начальника на три буквы, а после разговора с ним разгромил бы всю комнату. Но теперь он только сидел. Ровно и неподвижно. Ему не хотелось ничего. Но только проснуться. Проснуться в питерской серой квартире, когда он еще не знал никакой Марны и не любил никакую Марину, пойти на работу и искать пропавших стариков с Альцгеймером, должников, гастарбайтеров, детей из неблагополучных семей и преступников.
— Любил… — повторил он вслух собственную мысль и ужаснулся ей. — Я любил лгунью и убийцу!
Тогда в голову Марка вдруг пришла еще одна гениальная мысль, и он сам удивился себе. Мозг его совсем перестал мыслить рационально, но все же родил новую идею.
Он открыл новую вкладку.
— Ты была в моем кабинете… Ты брала ноутбук… — говорил он сам с собой. — У тебя есть ссылка. И, наверняка, ты следишь за всеми… ты всюду. И ты знаешь, что Мирослава там. Ты тоже знаешь все.
Он занес пальцы над клавиатурой. Их все еще одолевал тремор, но все же он смог набрать сообщение. Он поместил его прямо в начале книги перед самой первой главой:
«Марина. Я все знаю. Я в Лимерике, чтобы увидеть тебя. Пожалуйста, приходи в кулинарию, где работала твоя мать. Я буду ждать тебя там каждый день с двенадцати до часу. Я больше не следователь, но твой друг, и я хочу помочь тебе. Марк.»
Затем, немного подумав, он изменил сообщение: «Твой Марк.» Следователь вернулся в постельное, укутался одеялом с головой. Его глаза стали влажными. Но что именно вызвало слезы? Марк не знал. Увольнение и возможный срок за государственную измену? Усталость? Бессилие? Страх?
Он проспал весь день, а затем с ужасом осознал, что почти пропустил обед в кулинарии. Вдруг Марина уже прочла его послание и была там сегодня? Было уже полпервого. Он оделся на скорую руку и помчался в заведение. Линда сначала широко улыбнулась, увидев Марка, но вскоре уголки ее губ опустились. Он был так замучен и подавлен, что она не знала, как к нему подступиться и как поддержать из-за языкового барьера. Тогда она ему просто принесла вишневого пирога, который он так и не попробовал до этого.
— Эта… вкусно… — она попыталась прочесть слова, которые ей говорил переводчик в телефоне. — Пирог. Вкусно.
Марк натянул улыбку и поблагодарил Линду на ломаном английском. Девушка погрустнела. Ей так хотелось с ним поболтать или хотя бы посидеть рядом, а он ее не звал.
— Мэттью Макконахи… сего… дня… груст… ный, — продолжала она читать через переводчик, пытаясь подбодрить Марка.
Его уголки губ чуть вздрогнули, но он так и не улыбнулся, и Линда ушла за прилавок. Изредка она поглядывала на него и не понимала, что такого могло произойти с Марком за один только день. Он не притронулся к пирогу. Он не пользовался телефоном. Но смотрел только в одну точку битый час. И этой точкой была входная дверь и колокольчик над ней.
Марина не пришла. Она не пришла и на следующий день. Марк пытался дозвониться в отдел, чтобы узнать последние новости о Мирославе, точнее, о ее трупе, но никто не брал трубки. После нескольких попыток телефон его напарника и вовсе стал недоступен.
— Они выкинули меня… — прошептал Марк, глядя на новый кусок вишневого пирога. — Линда! — он вдруг позвал девушку, и она испуганно подскочила за прилавком.
— Да, Марк…
Следователь, бывший следователь, сделал глубокий вдох, чтобы найти слова.
— I… not want… this… no money, okay?
Он не хотел отдавать последние деньги за пирог, которого даже не просил, а она ему все несла и несла.
— Oh! — Линда посмеялась и дотронулась до его плеча. — It’s on the house!
Марк ничего не понял и только разозлился еще больше, не понимая, что в том не было вины Линды. Он смотрел на нее злыми глазами. Они метали молнии.
— For free… — тихо ответила она, пожимая плечами.
Но Марк продолжал пялиться на нее сурово, и тогда не выдержала и Линда. Она схватила тарелку и унесла ее с собой за прилавок. Марк услышал, как зашуршал пакет, а затем что-то громко захлопнулось. Линда выбросила кусок пирога в ведро. Она шмыгнула носом и принялась натирать полотенцем тарелки, которые итак давно были вымыты и вытерты.
Вечером к Марку зашла Марта, чтобы пожаловаться.
— Мне звонила Линда чуть ли не в слезах! За что вы так обидели девочку⁈
— Я не обижал ее! — рявкнул Марк, сидя за ноутбуком: он пялился на экран в ожидании, не напишет ли ответного сообщения Марина. — Почему я должен покупать пирог, который я даже не хочу! И не заказывал!
— Но тот пирог был за счет заведения… — покачала головой Марта. — Вы бы извинились перед девочкой… И вообще… неприлично сидеть в заведении, ничего не заказывая.
— Извинитесь за меня. Я не говорю по-английски, — равнодушно ответил Марк, не отводя взгляда от ноутбука.
Марта ничего не ответила. Только тяжело вздохнула и вышла из спальни. Тогда Марк закрыл ноутбук и вздохнул сам. Ему было стыдно.
На следующий день он пришел в кулинарию с цветами. Он не купил их не только потому, чтобы не тратить деньги, но и потому, чтобы не казаться слишком пафосным. Марк нарвал их в саду у Ирины. С утра он воспользовался переводчиком и даже написал короткую записку на английском: «I’m really sorry, Linda. I’m an asshole.»
Марк пришел в кулинарию намного раньше, чтобы случайно не встретиться с Мариной, пока он не отдаст цветы Линде. Она приняла их спокойно, но без улыбки — она улыбалась уже в подсобке, читая записку, чтобы не видел Марк. Но вишневого пирога в этот раз не принесла, и Марку пришлось заказывать самому.
— Sorry, but we ran out of the Cherry Pie! — она объясняла ему, что вишневого пирога больше нет, и тогда Марк отклонялся назад, щурился, разглядывая витрину — пирог стоял определенно там.
Но Линда качала головой. Марк, наконец, понял эту игру и улыбнулся. Линда улыбнулась в ответ, но все же пирога так и не принесла. Марина тоже не пришла. Тогда Марк думал, что, быть может, она просто не видела его сообщения.
На четвертый день Марк сидел в кулинарии до самого закрытия, до восьми вечера. Он опомнился только, когда Линда попросила его оплатить чай и поменяла табличку на двери: «closed». Он хотел, было, уйти, но вдруг подошел к Линде и показал ей фотографию на телефоне. Та фотография была сделана им самим, когда она встретил на площади выступающих танцоров.
— Оh! Sean-nós dance… Это значит танец в старом стиле!
По ее голосу Марк решил, что Линде понравилось то, что он ей показал, но все же он не понял ее ответа в очередной раз. Тогда они общались через переводчик.
— Так называется старый ирландский танец, — Линда показала ему текст в телефоне, переведенный на русский.
— I like it very much, — с неуклюжим акцентом проговорил Марк единственную фразу, которая отлетала у него от зубов еще со школьных времен.
— Я уметь.
Линда очень широко улыбнулась, обнажая красивые белые зубы. Они слегка испачкались от красной помады, которую она обычно носила.
— У тебя здесь, — начал Марк, но опомнился, потому что заговорил по-русски.
Его рука дрогнула. Он хотел сначала указать на ее рот, но все же поднес палец к своему. Линда улыбнулась еще шире, посмеялась и облизнула зубы языком. Затем она спросила, убрала ли она все, и Марк смущенно закивал головой, потому как все это время ему приходилось стоять слишком близко к ее красивому лицу. И именно в тот момент он нашел еще одно отличие Линды от Марины кроме разных оттенков волос. Линда была эталоном ирландской женственности. Она умело красилась и знала, как лучше подвести глаза, а как — губы. У нее были сильные ноги, и она подчеркивала их юбками нужной длины. Чуть ранее, когда в один из дней Линда пришла на работу в топе, он заметил ее татуировку под грудью. Это была половина мандалы — круглая внизу и треугольная сверху между грудями. Линда могла флиртовать и того не стеснялась. Была уверена в себе и потому еще более красива. И тогда в Марке просыпались инстинкты, которые обычно просыпаются у всех мужчин, неравнодушных к соблазнительным женщинам.
