– Я тут подумал, что ты себе просто не разрешаешь расслабиться. Все волнуешься то за Тиль, то за Тимку. А пора за себя. Зови сына и давай ему трубку.

– Что ты собираешься делать? – смеюсь я. Такая интерпретация фильма «Красотка» меня подкашивает.

– Пункт первый – подкуп ребенка с помощью катания на мусоровозе. Пункт второй – похищение его вместе с матерью.

– А похищение зачем нужно? – стараюсь звучать строго, но мне правда смешно. – Тим! Тим! Иди сюда, чего покажу!

– А маму тоже нужно обработать.

– Думаешь, получится? – интересуюсь я, поглядывая на Тимошку, который подпрыгивает на подоконнике от нетерпения.

– Я постараюсь. Я соскучился, Варь. И я хочу тебе показать, что со мной тебе будет хорошо.

И я как-то сразу понимаю, что Виктор сейчас имеет в виду нечто неприличное.

– Варь, позволь мне стать мужчиной в твоей жизни.

– Ты вернешься? – в голосе мамы я слышу обычное любопытство.

– Да, я поеду только с условием, что вечером меня отвезут домой.

Я смотрю из окна на то, как по двору кружит мусоровоз. Почти уверена, что сейчас в кабине полно радостного визга.

– Ну, Тимофей Сергеевич, – хмыкает мама в трубку. – Продал за машинку.

– Ты не понимаешь, – хихикаю я. – Это мусоровоз. Это другое.

– Это все, конечно, очень мило, – вздыхает она. – Но сама ты чего собираешься делать?

– Жить. Просто жить, – пожимаю я плечами, будто мама может это увидеть.

В момент, когда Виктор поднялся ко мне, чтобы забрать одетого Тимку, я поняла, что никаких рецептов ни от кого не получу.

Да и подходят ли мне эти рецепты?

Это же не обычная стандартная ситуация. Где мы с Воронцовым, а где отношения, развивающиеся по типичным этапам?

Даже внезапный залет, такой как у меня, не вписывается ни в одну известную мне схему.

– Жить – это хорошо, – одобряет мама.

– На работу пойду, – планирую я, продолжая следить за тем, как вынутого из кабины Тимошку подкидывают на руках, а потом валят в сугроб.

– Куда?

– Куда я с декретом на носу? Пока аудитором к Виктору. Должен же быть от него не только урон.

– Ты что? А как же рыба? – мама прям хохочет.

Кажется, несчастная горбуша превращается в семейный мем.

Да уж.

– А если серьезно, я рада, что ты успокоилась. Сейчас все решения тебе лучше принимать без нервов. Но папаше спуску не давай.

– Кажется, как раз пора призвать его к порядку, – я засекаю, что снега полно за шиворотом у обоих.

Сбрасываю маму и, открыв окно, высовываюсь.

– Виктор! – не реагирует и продолжает возиться в сугробе. – А ну домой, я сказала! Оба! Живо!

Я рявкаю, и двое полуснеговиков подскакивают и таращатся на меня снизу.

Водитель мусоровоза, который курит в сторонке, даже тушит бычок в снегу.

Показываю кулак, стараясь не засмеяться, чтобы не испортить воспитательный эффект. Сразу вспоминается, каким послушным может быть Воронцов, если с ним построже. Когда он больной отхватил от меня полотенцем, разом все выпендроны кончились.

Учитывая, что Тимка на него повадками похож, будто родной, уже представляю себе, как тяжко мне будет, когда я перестану быть для него авторитетом.

Полюбовавшись, как Виктор с Тимошкой отряхиваясь идут к подъезду, щелкаю чайником и иду открывать дверь.

– Это не я! – в один голос отпираются оба, когда появляются на пороге.

– Что не «вы»? – интересуюсь я, стаскивая с Тимки шапку в снежных катышках.

Переглядываются, и как взрослый Тим берет на себя ответственность:

– Все не мы. Мам, а мы же поедем к Тиль? Ну, пожалуйста!

Смотрю на эту парочку со смешанными чувствами.

Я не знала Сергея, но сейчас абсолютно согласна с Раевским. Тим – маленькая копия Воронцова.

– Я обещал ему, что, если ты согласишься, мы поедем на мусоровозе, – совершенно серьезно отвечает Виктор.

Вот жук!

– Я буду хорошо себя вести, мам!

Я перевожу взгляд на Воронцова.

– Я тоже буду вести себя хорошо, – поспешно обещает он.

И Виктор действительно старается.

Он вообще пытается показать себя с выгодной стороны. Пока я собираюсь, Воронцов самостоятельно переодевает Тимку, который в кои-то веки активно содействует.

– А ты ничего больше не хочешь с собой взять? – аккуратно спрашивает Виктор, увидев, что у меня с собой только сменка для ребенка.

– Вить, не торопи меня, – прошу я.

И в очередной раз наблюдаю магическое действие, оказываемое на Воронцова, когда я называю его сокращенным именем.

Забавно. Он замирает и смотрит на меня таким взглядом, что мне становится горячо.

Я поглаживаю его по плечу, и Виктор выдыхает.

– Ладно. Не буду, – хрипло говорит он, но тут же честно признается: – Постараюсь. Когда ты так говоришь, я готов подписаться под чем угодно.

Так и запишем. Пункт первый – полотенце, если не помогло, пункт второй – «Витя».

Чтобы закрепить, погладить.

И, видимо, осознав, что уже накосорезил, Виктор сдается с потрохами:

– Только я уже…

– Что? – напрягаюсь я.

– Вчера поговорил с Тиль.

Взгляд сам собой мечется вокруг в поисках «пункт первый».

– И что ты сказал?

– Пока сказал, что ты мне нравишься, и я бы хотел, чтоб ты жила с нами…

Так, ну это вроде еще не страшно. Фантазии Воронцова к делу не пришьешь.

– А Эстель? Как она отреагировала?

– Трудно сказать.

– И сейчас ты тащишь меня к ней, когда она наверняка переживает? – я смотрю на Виктора во все глаза.

Нет, тонким психологом его не назовешь. Дубина стоеросовая.

– Варь, поэтому и тащу. Ей с тобой хорошо, когда ты рядом она успокаивается. В любом случае, Тимка – ее двоюродный брат. Думаю, сейчас хорошее время ей рассказать об этом. Показать ей, что еще один ребенок, это не так страшно, хорошая идея. У них же с Тимохой дружба навек. Что бы ты ни решила, малыш уже есть и никуда не денется.

– Я очень хочу тебя треснуть, – честно говорю я.

– Я могу возбудиться, – не менее честно отвечает Воронцов. – Ты такая красивая, когда злишься…

На этом я предпочитаю свернуть тему, а то мне хорошо известно, как Виктор Андреевич легко загорается. А у меня деть уже в комбинезоне и свитере.

И да, Воронцов тут же предлагает:

– А хочешь, я и тебе помогу раз… э… переодеться?

Встреча с Тиль проходит странно.

Она явно насторожена.

– Ты теперь будешь жить с нами? – в лоб спрашивает она.

– Не знаю, солнышко. Я еще ничего не решила, – под сердитое сопение Виктора отвечаю я.

Эстель тут же демонстрирует родственность с Воронцовым:

– А почему? У нас хорошо!

Ну да, кто-то усомнился, что она, Тиль, лучшее, что может случиться в жизни.

Екатерина, отвернувшись к плите, хихикает.

– Я знаю, Тиль, – глажу разлохматившиеся одуванчиковые хвостики под пытливым взглядом.

Дети.

Эстель уже смотрит на меня ревниво-собственнически, но успокаивать я ее внезапные инстинкты не спешу.

Как и сказала маме, я буду просто жить.

Решение непременно найдется.

Вдалеке слышится рингтон моего мобильника. И я сбегаю из комнаты в поисках телефона.

В прихожей долго мечусь, пытаясь понять, откуда идет звук. В сумке мобильника нет, в карманах куртки тоже.

Наконец вспоминаю, что выронила телефон, когда вылезала из мусоровоза. А Воронцов его подобрал и сунул себе, потому что на мне вис восторженный Тимка.

Испытывая неловкость, лезу в карман пальто Виктора.

И вытаскиваю маленькую коробочку.

Телефон все продолжает трезвонить, а я завороженно смотрю на нее.

Не в силах удержаться, я открываю бархатный футляр.

Кольцо.

С россыпью сверкающих камней.

С колотящимся сердцем захлопываю и, засовывая обратно, нащупываю в кармане бумажку. На автомате достаю.

Чек. На колье и кольцо.

Он купил их сразу.

Еще тогда. За день до вечеринки.