– Я думала, что, одержав «нелегкую победу», – я практически выплевываю это слово, сидящее во мне подобно занозе, – вы оставите меня в покое.

Кажется, мне наконец удается пронять Виктора, хотя и не так, как я ожидала.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что ты только для этого и занялась со мной сексом? Чтобы я побыстрее интерес потерял? Опять намеки на благотворительность? – рычит он в трубку.

– Я ничего не хочу, но, по крайне мере, я не обсуждала вас ни с кем!

Пауза.

– Ты подслушала мой разговор с Егором?

Я почему-то сразу тушуюсь.

– Не специально, – оправдываюсь я, ругая себя за это. Все-таки установки детства, типа «подслушивать нехорошо», очень сильны. И далеки от реальности. Выходит, подслушивать очень даже полезно. Иначе можно стать переходящим призом.

– Ну да, ну да. Конечно, не специально, – не верит мне Воронцов, но похоже, что его это только забавляет.

– Так что я все знаю. И все. И больше не… – я путаюсь в словах, потому что реакция Виктора кажется мне неожиданной. Он и не пытается убедить меня, что это вовсе не то, что я подумала, и не пытается осадить меня в стиле «а ты чего хотела».

– А что именно ты знаешь? – интересует вместо этого он.

– Ну про нелегкую победу, – мямлю я. Виктор все-таки задавливает меня, я теряю позиции. Наступление теряет всякий напор, переходя в лихорадочную защиту.

– Скажешь, мне было легко?

Тут я вообще теряюсь.

С моей точки зрения, я сдалась непростительно быстро.

Оказывается, для Воронцова неделя – это уже ого-го какой срок! Прям осада Измаила.

Молчу, догадываясь, что любое мое слово Виктор обернет в свою пользу.

А еще я не понимаю, почему до сих пор не бросаю трубку.

Позволяю себя уговаривать.

– Или ты считаешь, что женщин не надо завоевывать? – продолжает он иезуитский допрос.

Ну что я говорила?

Как угорь. Из всего вывернется.

Молчу.

– Варя, я же не победил. Ты опять сбежала.

– И поэтому вы опять задумали что-то, что мне не понравится? – не выдерживаю я. Все же, молчать – иногда непосильная задача для женщины.

– Кто сказал, что тебе не понравится? – удивляется Виктор.

– Вы же сказали, что я захочу вас убить, – напоминаю ему я.

– Так ты меня все время убить хочешь. За любую невинную вещь…

Я напрягаюсь, когда это в ходу у Воронцова были невинные вещи? Да он даже болел с сексуальными кандибоберами!

– Уверен, что сюрприз тебе понравится.

Учитывая, как редко мы сходимся во мнениях с Виктором, я полна скептицизма. Именно он пока спасает меня от приступа любопытства. Что же там за сюрприз такой?

– Варь, – мягко и вкрадчиво продолжает Воронцов вводить меня в сомнения. – Что ты теряешь? Всего лишь вечеринка. Дети повеселятся. Ты развеешься. Что плохого? Зато Тиль будет счастлива.

Я чувствую, что все больше склоняюсь, принять приглашение. А еще чувствую, что это плохая идея. В чем дело? Почему я отказываюсь? Неужели потому что боюсь в очередной раз не устоять перед Виктором? Я настолько слаба? Не смогу сопротивляться?

В кои-то веки мне выпал шанс побыть Золушкой на балу.

И мамины слова, как бы мне ни хотелось обратного, тоже справедливы.

Я скоро протухну.

– И вы не будете ко мне приставать? – на всякий случай уточняю я.

– Постараюсь, – дипломатично отвечает Воронцов, давая понять, что, если что, он не виноват, так вышло.

Ну не тряпка же я!

Не поддамся я Виктору еще раз. И Тимошке лишний праздник не повредит. Последний утренник в саду отменили из-за какой-то эпидемии… И платье такое красивое…

– Я подумаю, – не спешу соглашаться я. Нельзя позволить Воронцову думать, что он может так легко мной манипулировать.

– Умничка. Завтра заберу тебя в три. Спокойной ночи! – быстро прощается Виктор и кладет трубку, не позволяя мне возразить.

От такой наглости хватаю ртом воздух.

– Ну что? Достаю туфли с антресолей? – заставляя меня вздрогнуть, спрашивает мама, которая, оказывается, стоит в дверях и греет уши.

– Я еще не решила, – надуваюсь я.

– Что не решила? Что не решила? – выныривает из-под маминой руки Тимошка.

– Поедем ли мы завтра к Тиль, – ворчу я.

– Ура! Мы едем к Тиль! – прыгает взбудораженный деть.

И этот туда же! Что не так со мной, если Воронцовская кровь все решает за меня?

– Ну-ну, – мама хихикает. – Неси табуретку. Я обувь далеко засунула.

Все против меня.

Очень хочется сердиться, но мурашки предвкушения бегут по спине.

Ладно. Ничего же не случится, верно?

Окончание вчера выходит сумбурным и каким-то заполошным.

Суетливая возня продолжается до глубокой ночи, и Тимка даже под ногами путается не очень назойливо, чтобы взрослые, забывшие загнать его в постель вовремя, об этом не вспомнили.

А у нас дым коромыслом.

Сначала туфли ищем, потом мама настаивает, чтобы волосами я занялась сегодня, а это непростая и длительная процедура: пока шампунь вымоешь, пока прочешешь, пока просушишь…

И за всеми этими приготовлениями в груди растет давно позабытое волнительное ожидание. Нечто среднее между паникой перед первым свиданием и восторгом ребенка перед праздником. Уже в постели я, даже чувствуя себя вымотанной и усталой, никак не могу заснуть и, нервничая, пялюсь в потолок, по которому проносят отсветы фар проезжающих за окном редких машин.

Утром мама, уже собравшись на работу, разглядывает, как я, чертыхаясь, пытаюсь уложить волосы. Длинные волосы – это, конечно, красиво, но вариации причесок сильно ограничены, и я психую.

– Хоть посмотрю, какая ты у меня красавица стала, а то после выпускного и не помню тебя в нарядном, – она говорит весело, но глаза ее блестят подозрительно влажно. – Прядь тут оставь, да, вот так…

В самом деле, в последний раз я так заморачивалась именно на школьный выпускной, но тогда все было по-другому… Как будто в прошлой жизни.

Студенткой я предпочитала удобные джинсы и футболки или простые сарафанчики, а вот заканчивала универ я заочно. В новой группе отношения были не особо дружные, так что я даже после защиты диплома никуда с девчонками не пошла… Какой там выпускной? Тимка тогда как раз разболелся.

Кстати, ему мама тоже достала костюмчик, купленный для праздников и детских фотосессий, но упертый деть категорически отказывается его даже мерить, ссылаясь на то, что он колется.

Мама уже давно ушла, а мы с Тимошкой все торгуемся. Уже и пообедали, а костюм все не устраивает ребенка.

– Тим, мы в гости идем. Эстель наверняка будет нарядная, а ты что? – пытаюсь я надавить.

Но Тимошка заявляет, что он костюм наденет, только если и Тиль будет в брюках и бабочке. Господи! От бессилия закрываю лицо руками.

Вот золотой у меня сын. Грех жаловаться.

Но иногда как упрется, и все.

Теперь-то я знаю, в какую он породу, однако это не облегчает ситуации.

Время уже два, а мы все там же топчемся.

И как любая мать, я ничегошеньки не успеваю.

Ни сама собраться, ни ребенка одеть. Ужас какой-то. Титул супермамы мне точно не достанется.

Внезапно меня озаряет, что под это платье обычные колготки не наденешь, и я бросаюсь искать что-то совсем тонкое, но, как назло, ничего такого у меня нет. А уже готова бежать в магазин, проклиная все на свете, Тимку одного не оставишь, а пока я его одену… Да что ж за день такой, почему я такая растяпа? От нервов даже слезы подступают. Не надо мне ни на какой прием, куда я намылилась?

Взгляд падает на фотографию сестры, и в памяти всплывает, как она смеясь дарит мне на восьмое марта комплект чулок, говоря, что пора взрослеть. Божечки!

Главное найти!

К моему облегчению, чулки находятся и даже вполне приличного оттенка. Машка могла ради прикола подарить мне что-то эротического, чтобы подразнить, но нет. Вполне практичная вещь, правда, для погоды потеплее, но Воронцов вроде обещал забрать на машине.