Натягиваю добычу осторожно. Если я понаставлю затяжек или не дай бог стрелку пущу… Это будет катастрофа.

Звонок в дверь квартиры заставляет меня дернуться, я привыкла, что звонят сначала в домофон. А когда есть подозрение, что это соседи, у меня возникает недоброе предчувствие, что Тимка опять что-то натворил.

Смотрю на часы – половина третьего. Для Воронцова рано, кто там еще? Накидываю рубашку и бегу к двери, молясь, чтобы мы никого не залили, чтобы Тимошка не бросался из форточки куриными костями и не пел опять в воздушную вентиляцию в туалете, пугая той-терьера над нами…

Слышу, что из ванной доносится шум воды и вопли про Акуленка-туруру…

Кошмар…

В дверной глазок ничего не видно, и я готовлюсь к худшему. Соседка сверху неплохая в общем-то женщина, но очень нудная…

– Кто там? – спрашиваю напряженно. Времени и так мало, и если это Антонина Ивановна…

– Варя, открывай, – знакомый голос приносит одновременно и облегчение, и панику. Это не хозяйка ссыкливого той-терьера Риччи, но я еще совсем неготова! У меня еще есть полчаса!

Зачем он приехал так рано?

– Варя, – напоминает Воронцов о том, что он все еще за дверью и никуда не испарился.

Нервно оглядываю себя. Так, рубашка вроде закрывает все неприличное.

Может, хоть Виктор уговорит Тимошку надеть чертов костюм…

На выдохе распахиваю дверь, и Воронцов как обычно мгновенно оказывается в квартире. Прирожденный захватчик. Оп, и территория оккупирована.

Понятно, почему в глазок было ничего не видно. В поднятой руке него что-то большое, черное и шуршащее. Он вешает это на вешалку, и я не успеваю понять, что это.

– Проходите, – запоздало бормочу я. – Вам придется подождать, могу пока чаю…

Все это я предлагаю груди Виктора, стараясь не поднимать глаз. От него сейчас особенно веет роскошью, дорогой жизнью и чем-то совершенно недоступным и неуместным в моей прихожей.

Хочу смыться в комнату, чтобы надеть платье и не сверкать голыми ногами перед Воронцовым, но внезапно Виктор притягивает меня к себе.

Обнимает крепко, зарываясь носом в волосы на макушке.

– Варь, это же та рубашка да? – хрипло спрашивает он.

Я не сразу дотумкиваю, что он имеет ввиду.

Да, он с этой рубашкой встречался, когда я у него в доме за Тиль приглядывала. Она очень уютная, теплая и мне нравится.

– Гольфиков не хватает, – договаривает он, и я наконец соображаю, что Виктор сейчас имеет в виду нашу первую встречу.

Горячая волна тут же заливает меня. Наверно, я сейчас красная как рак.

Да что же это такое? Мы ведь уже занимались кое-чем посерьезнее, а я по-прежнему из-за такой мелочи смущаюсь, хотя по-хорошему мне стоит разозлиться, вспомнив, как себя повел этот питекантроп.

Сейчас бы как-то удачно сострить или осадить товарища, опять нагло распустившего руки, но у меня слова встают комом в горле от всплывшей в голове картинки, как Воронцов забирается мне под рубашку и сжимает грудь.

Воронцов шумно вдыхает.

– Был уверен, что тебе подойдет этот запах.

Да, я не утерпела и набрызгалась духами с самого утра, уверяя себя, что это для настроения.

– Ты сама как корица. Теплая и терпкая…

И в этот момент, я осознаю, что пока я распускаю уши, кто-то повторяет то, что я вспомнила про турбазу. Ладонь забирается под рубашку, скользит вверх по ноге и застревает на границе чулка.

– Варя…

Воронцов подхватывает меня и усаживает к себе на пояс, как тогда на кухне. Его руки смело мнут мою попку. Я настолько теряюсь от этой атаки, что забываю все свои обещания, про «не быть тряпкой», и кто его знает, куда бы это все зашло, если бы не очередной вопль Тимошки из ванной.

– Что вы творите! Нам надо собираться!

– У нас масса времени. Начало в восемь, – прижавшись губами к сгибу моей шеи, бубнит Виктор.

Что?

У меня даже мурашки пропадают от возмущения.

В восемь?

Так какого лешего я собираюсь к трем как наскипидаренная?

Я думаю, любая женщина меня оправдает за то, что я перехожу к рукоприкладству. Со всей силы я щипаю Виктора за мочку уха.

– Это что за новости? Почему я должна быть готова к трем? – у меня внутри все клокочет.

– Нам надо поговорить, Варя, – оторвавшись от моей шеи, Воронцов пристально смотрит мне в глаза. Даже перестает шевелить наглыми пальцами на моей попе, демонстрируя, что тема для разговора серьезная.

– Пять часов будем говорить? – я злюсь и никак не могу успокоиться.

– Надеюсь, что нет. Оставшееся время можно будет провести более приятно…

– Варя, с ним все отлично, – окликает меня Воронцов, что я вновь вытягиваю шею в сторону детской игровой комнаты.

На самом деле, я не столько волнуюсь за Тимошку, впервые оказавшегося в таком месте, сколько старательно избегаю смотреть в глаза Виктору.

Я злюсь на себя, что позволила себя уговорить прийти сюда, злюсь на Воронцова, который никак не хочет оставить меня в покое, а еще я смущаюсь и чувствую себя не в своей тарелке.

Кажется, это называется синдромом самозванца.

Последнее, чего я ожидала, что Виктор привезет меня в самый шикарный ресторан города.

Я слышала от девчонок на работе, что заказывать здесь столик нужно чуть лине за месяц.

Все еще не находя в себе силы встретиться с требовательным взглядом Воронцова, беспомощно разглядываю зал внизу. Посетителей немного и там, а уж тут, в своеобразном бельэтаже, для меня чересчур уединенно.

Стоит официанту раствориться, как я снова остро ощущаю волны животного магнетизма Виктора, и мне хочется сбежать от его пристального внимания.

А оно только усиливается, начиная с того самого момента, как я, переодетая в новое платье, вышла к Воронцову. Он обжег меня таким взглядом, что мне показалось, будто наряд на мне стал прозрачным.

– Все же стоило надеть на Тимку костюм, – стараюсь я говорить нейтрально, но, боюсь, Виктор прекрасно считывает мое состояние.

– Успеет еще в пиджаках намучиться, – хмыкает он.

Будто назло мне, Воронцов встал на сторону ребенка, и теперь тот щеголяет в джинсах и нежно-голубом джемпере, и, похоже, этим Виктор почти полностью завоевал восхищение Тимошки. Для полноты детского восторга Воронцову осталось стать только водителем мусоровоза.

– И потом, – продолжает Виктор, – имей снисхождение. Я тебя-то одел с трудом, на Тимофея сил уже не осталось.

Я вспыхиваю.

Это он про мое активное сопротивление надевать шубу, а именно ее Воронцов привез в том самом черном чехле.

И ведь умом я понимаю, что пуховик поверх коктейльного платья – нелепость, а моя старенькая искусственная шубка совершенно неподходящей длины, но самоуправство Виктора все время заставляет меня чувствовать неловкость.

А уж когда он взялся помогать мне шубу надевать…

Лицо начинает пылать, стоит вспомнить этот акт неприкрытого соблазнения. Воронцов умудряется превратить абсолютно невинный процесс в ужасно неприличный.

В голове разом всплывают картины, как он уронил меня на меха, я буквально снова ощущаю его объятия, его дыхание, смелые ласки сильных рук.

С каждым прикосновением тело все охотнее откликается на невербальный призыв Виктора. Он словно день за днем приручает меня. Я это чувствую и ничего поделать с этим не могу.

И когда я заперла дверь квартиры, а Воронцов подхватил меня на руки, чтобы я не шла по снегу в туфлях, я позволяю себе уткнуться носом ему в шею и тайно вдохнуть запах этого будоражащего мужчины, который непонятно как появился в моей жизни.

И сейчас я сгораю от стыда при мысли о том, что Виктор мог уловить это.

Я боюсь выдать, что не так равнодушна к нему, как мне бы того хотелось. И дело не только в том, что он – мой первый. Сегодня я рассчитывала прикрываться от него детьми, но Воронцов уже успешно нейтрализовал Тимку, полагаю, и на вечер у него есть не менее эффективный план.

– Варь, посмотри на меня, – мягко просит Воронцов, и я, понимая, что и дальше играть в прятки глупо, все-таки перевожу взгляд на него и тут же попадаю в плен карих глаз.