– Мне не нужны от вас никакие подарки, – облизнув губы, выдавливаю я, не отрывая взгляда от банта.

Не нужны – это правда, но любопытство и предвкушение от этого никуда не исчезают.

– Даже не хочешь посмотреть, что там? – искушает Виктор, поглаживая мои лопатки.

Помявшись, я тяну за ленту, и сердечко начинает колотиться.

Что там? Мне тоже купили плюшевую игрушку, только большую?

Но когда я поднимаю крышку коробки и сдвигаю белоснежную шуршащую оберточную бумагу, я обмираю.

Песец. В смысле, соболь.

Дрогнувшими пальцами я провожу по шикарному меху.

– Посмотри, – хрипло приказывает Воронцов и подцепляет великолепие, развернувшееся во всей красе.

Это шубка. Роскошная вещь, которую я бы не смогла себе позволить.

Я остолбенело разглядываю на целое состояние в его руках, и, не дождавшись от меня реакции, Виктор накидывает мне его на плечи.

Первая дурацкая мысль – легкое, вовсе не такое, как моя искусственная шуба, тяжелая и с жесткими швами. Я ее почти и не ношу, предпочитая пуховик, который Тимошка регулярно загваздывает то ботиночками, то испачканными в зимней жиже игрушками.

Робко провожу кончиками пальцам по шелковистому меху.

Это… я даже боюсь представить, сколько это стоит. Шубка вобрала в себя аромат пропитанной вербеной оберточной бумаги и пахнет чужой дорогой жизнью.

Это просто не может быть мне подарком.

Слишком дорого.

За эти деньги можно купить машину… Я так думаю. Не уверена.

– Это комплект, – вырывает меня из транса Воронцов, и я против воли бросаю взгляд на дно коробки, где на дне лежит еще что-то.

Как под гипнозом достаю оставшееся, и сердце ухает.

Шелковое белье цвета слоновой кости. Не сказала бы, что развратное, скорее наоборот, в стиле «старых денег». Короткие свободные шортики с разрезами по бокам и топ на ажурных бретелях.

Комплект?

И тут до меня доходит…

Расширенными глазами смотрю на Воронцова, который просто пожирает меня взглядом.

– Я очень хочу увидеть все это на тебе. И снять собственноручно. Хотя мех для начала можно оставить…

Белье выпадает у меня из рук.

Это еще более непристойно, чем то, что вытворял Воронцов сегодня утром.

Как назло, воображение подкидывает мне картины того, как мы сплетаемся на соболиной шкуре.

Дьявол! Он чистый дьявол!

– Это неприемлемо, – снимаю я шубу и сую Виктору обратно. – Слишком дорого, не говоря уже о том, что подарки мне в принципе не нужны.

Глаза Воронцова гневно сужаются.

– Здесь я решаю, что слишком, а что нет. А что до тебя, я считаю, что ты достойна подарков. Только посмей не принять.

Виктор стремительно проходит через комнату, открывает дверь в мою спальню и бросает шубу мне на постель.

– Посмею, – говорю ему в лицо, когда он возвращается. Сил мне придает обида, что я действительно не могу принять такой подарок. – Иначе я буду обязана вам.

– Да? – приподнимает Виктор бровь. – Если так на это смотришь, я не в накладе.

– Хотите меня купить?

А вот теперь я, кажется, сильно его разозлила.

Молниеносным движением он притягивает меня за талию к себе, и я впаиваюсь в его тело, совпадая с ним, как две половинки одного целого.

– Купить? – потемневшие глаза не предвещают мне ничего хорошего. Воронцов приподнимает двумя пальцами мое лицо за подбородок. – Не врешь ли ты себе, Варя? – и наклонившись произносит на ухо голосом, от которого меня бьет током. – Ты меня хочешь.

– Отпустите! – я делаю попытку вырваться, но Виктор другой рукой фиксирует меня за ягодицу.

– Отпущу, – злится он, но не торопится исполнить обещанное. Более того, ладонь на моей попке ведет себя чересчур своевольно. – Только кое-что покажу для начала.

Хочу возмутиться, но Воронцов целует меня в шею.

Сдвигая ворот платья, он прокладывает дорожку горячими губами, отнимает обжигающим дыханием мою решимость. Внутри все сладко обмирает.

Перемежаю поцелуи со словами, Виктор припечатывает:

– Не боишься пожалеть? Ты же уже таешь, ты меня хочешь. Я это чувствую. Я это представляю.

Он крепче сжимает мою ягодицу, и мое волнение растет. Слова протеста застревают в горле. Вторая рука присоединяется к первой. Моя пятая точка в ловушке. Надежно.

Воронцов прижимает меня к своему паху, где для меня уже приготовлен возбужденный член. Руки, которыми я пытаюсь отодвинуть Виктора, слабеют, не слушаются меня.

Да и ноги тоже.

Не выпуская из стальных, таких жадных объятий он подталкивает меня куда-то, а когда я понимаю, что что-то не так, впивается в губы поцелуем, подавляя мое восстание на корню.

Через минуту он роняет меня постель в моей спальне.

Прямо на соболиную шубу.

Его ладонь печет мою кожу даже сквозь ткань платья, а его руки уже, кажется, везде.

Одна, собрав подол в гармошку, хозяйничает под ним, а другая сжимает грудь. Мужское колено вольготно устраивается между моих бедер, губы заглушают стоны не то негодования, не то удовольствия.

Я снова близка к тому, чтобы потерять голову, но Воронцов внезапно останавливается. Я отражаюсь в его расширенных зрачках.

Гнев и вожделение я вижу в его глазах.

Он поднимается, оставляя меня распростертую на мехах.

Очевидно, это дается ему непросто. Грудь ходит ходуном, скулы побледнели, ширинка топорщится, кулаки сжаты.

– А теперь мне пора поработать, а тебе подумать. Дорогая.

Внутри меня еще тлеют угли, раскаленные его жаром, и у меня нет слов. Как он посмел? Он же… Почти меня соблазнил! Я ужасна! Становится невыносимо стыдно за свою женскую слабость.

– Я сегодня же уезжаю, – выдавливаю я в спину уходящему Воронцову.

Он оборачивается.

– С какой стати? У нас договор на неделю.

– Но вы уже приехали… – боже, это звучит жалко, и с каждым моим словом во взгляде Виктора все сильнее разгорается огонь.

– Это не имеет никакого отношения к сути договора. Неделя здесь и работа аудитора взамен.

Я не понимаю, почему он сейчас так доволен.

– Тогда не прикасайтесь ко мне! – приподнимаюсь я, осознав, что поза моя более чем неприлична.

– Еще чего. Я всегда делаю то, что считаю нужным. И… – тут Виктор поясняет, отчего у него такое довольное лицо, – я вижу, что поступаю правильно. Если бы у меня не было шансов оказаться в тебе, ты бы не пыталась смыться.

– Мерзавец! – вырывается у меня.

Воронцов только смеется.

Прежде, чем скрыться за дверью, он снова оглядывает меня плотоядно и бросает напоследок:

– Они розовые. И если потрогать, очень твердые и… длинные.

Шокированно смотрю на закрывшуюся дверь.

Виктор не врет, он точно трогал меня ночью. И разглядывал утром, а не только при лунном свете.

У меня бледно-розовые соски с крупными ареолами, и напряженные они не горошинками, а…

Боже!

Со стоном я прячу лицо в мех, пахнущий вербеной.

Как он посмел? Какой же он мерзавец!

Зачем Виктор об этом мне рассказал? Воронцов ужасен!

Подарок он выбрал! Меха и шелка! Эстет, блин! Не нужно мне нечего!

Я вскакиваю с кровати обуреваемая желанием швырнуть шубку в лицо Воронцова, но решимость тает, я не смогу смотреть ему сейчас в глаза… Это выше моих сил. Я не так искушена в этих играх, чтобы притворяться, что ничего особенного не происходит, и Виктор быстро все считает с меня и будет развлекаться за мой счет.

Я аккуратно вешаю шубу в гардеробной и закрываю дверь, чтобы лишний раз это великолепие не мозолило мне глаза и не смущало.

Умывшись холодной водой, я иду к детям. Я здесь именно для этого, а не для того, на что рассчитывает Воронцов. Я весь договор вдоль и поперек перечитала, только присмотр за ребенком.

Мне удается скрываться от внимания Виктора до самого обеда. К этому моменту я беру себя в руки, но Воронцов снова лишает меня самообладания. Половина дня в его присутствии, как год в аду. Он устраивает мне встряску за встряской.