– Поедешь со мной? Тимку возьмем. Эстель будет рада.

Да, до тех пор, пока не узнает, что будет еще один ребенок.

– Слишком быстро, мне надо подумать. Тимошка явно разнервничается…

Воронцов вздыхает:

– Ну идея, как договориться с Тимофеем Сергеевичем, у меня есть, а вот Надежда Вячеславовна… – это звучит так, будто моя мама – главная Баба Яга, но, на самом деле, это я.

– Если я приму решение, мама не будет препятствовать.

– Если? – хмурится Воронцов.

– К чему торопиться? – юлю я.

Виктор тяжело вздыхает, и я жду очередную порцию аргументов в пользу его предложения, но он просто меня целует.

Глубоко, нежно, с чувством, и поцелуй затягивается, перерастая во что-то очень горячее. Оторвавшись от моих губ, Воронцов недовольно бурчит:

– Вот для этого и нужно торопиться, – и совершенно бесстыдным образом трется об меня эрекцией.

Делая вид, что я сама ничего такого не чувствую, делаю шаг от Виктора и прячу лицо от требовательного взгляда.

– Тебе пора. Спасибо, что приехал… Мне надо поговорить с мамой и успокоить Тимку.

– Ну ты же подумаешь? – он пристально смотрит мне в глаза.

– Да, – обещаю я. – Я подумаю.

Воронцову явно не хочется уходить, но его мобильник опять заходится жужжанием. Он одевается, и меня разбирает смех. Тапки и пальто. Настоящий псих.

Поцеловав меня на прощанье и стребовав обещание, что я позвоню ему сама перед сном, Виктор уходит, а я иду к маме.

– Ушел? – строго спрашивает она.

– Ушел, – вздыхаю я.

Почему все так сложно?

– Как я и думала. Медведь, подвид козлообразный.

– Ты прям на него собак спустила. Он тебе так сильно не по душе?

– Варя, это без разницы, по душе мне этот товарищ или нет. Жить с оглядкой на других – дурное дело. Тебе решать, – не облегчает мне мама принятие решения. А я так надеялась, часть переложить на нее. – Но если ты спросишь меня, то обычный мужик. Со своими тараканами. Породистыми, коллекционными. И только ты должна сделать выбор. Но он не отстанет. Это видно. Хоть в чем-то плюс.

Последнее звучит даже как-то одобрительно.

– Но ты ему прям сказала, что он тебе не нравится, – напоминаю я ей.

– Создаю дополнительные препятствия. Что тяжелее достается, то выше ценится, – пожимает она плечами. – Может, хоть терпелка выработается. А то все сразу вынь да положь.

Насчет терпеливости Воронцова у меня возникают сомнения. И на следующий день я убеждаюсь, что они вполне обоснованы.

Когда я просыпаюсь, на телефоне у меня уже миллион сообщений от Виктора. Вопросы про мое самочувствие, не нужно ли мне чего, не появились ли у меня какие-нибудь капризы…

Это непривычно.

И дело не только в том, что я не ожидала такого внимания от Воронцова. Я, оказывается, совершенно не готова к тому, что я больше не сама по себе. Не своя собственная. И теперь мне действительно все время нужно помнить, что я не одна, что у меня будет ребенок. А когда он родится, я окончательно перестану принадлежать себе.

Да еще и Виктор упорно стремится вклиниться в новую ячейку.

Мама была права, с этого момента нужно и его принимать в расчет почти во всем.

И я пока не очень понимаю, как я к этому отношусь.

Еще месяц назад я бы не поняла подобных метаний.

Ну забеременела. Ну неожиданно.

Но ведь решение уже принято, что ребенка оставляю. И хорошо же, что отец малыша не устранился.

А все равно маятно как-то. Все кажется неопределенным, размытым.

Вчера вроде бы все прояснилось, а сегодня, когда Воронцова нет рядом с его уверенностью, что все будет в порядке. Это он настроен решительно преодолеть, что угодно, а на меня накатывает желание спрятаться за кем-то сильным, и пусть оно все как-то разрешится без меня.

Вот и успокаиваю себя тем, что три дня – это недостаточно, чтобы осознать все перемены. Я привыкну. Надо уже сейчас начинать привыкать.

Чтобы слова не расходились с делом, я качаю себе календарь беременности и стоически отвечаю на все вопросы Виктора, хотя некоторые меня по-прежнему шокируют.

Тимка с утра капризничает так, что мы с мамой машем рукой на садик.

Стоит мне сказать, что мы сегодня в сад не идем, ребенок становится будто шелковый. Он все еще нервный и поэтому очень липучий. Не знаю, какие слова вчера его так напугали, но Тимошка определенно боится остаться без меня.

Маленький-то маленький, а ведь что-то он понял из разговора мамы и Воронцова.

Вся домашняя рутина парализована.

То я зависаю в мыслях о будущем ребенке, то Тимка на мне виснет.

Виктор, которого явно беспокоит, что я не прыгаю от радости, не выдерживает и звонит:

– Варь, если тебе нужно полежать в покое, то, может, я пришлю машину? Поедешь ко мне. Екатерина возьмет на себя Тимку и Тиль. Дома тебе будет комфортнее.

– Не нужно. Я пока не готова… – мямлю я, пытаясь разобраться, что за новые чувства меня обуревают при слове «дом», которое включает в себя Воронцова, как основообразующий элемент.

– Опять не готова. Что такое, Варя? – кому-то хочется опять поорать, но он сдерживается.

– Все нормально. Просто быстро слишком… Мы же друг друга и вправду совсем не знаем. Все эти счастливые хэппи энды через месяц после знакомства – это для книжек хорошо и кино… – я невольно выдаю свои страхи.

Мне на самом деле страшновато, что все кончится.

Видно же, что Виктор привык к женскому вниманию. А вдруг я ему разонравлюсь? Ребенок уже никуда не денется, а становиться на шее обузой только из-за малыша… Я с ума же сойду.

Да я и не знаю, какого это жить с мужчиной в доме.

Даже папы не было. Мужская модель в семье – для меня неизвестная константа, и как себя вести, чтобы она не стала переменной, мне не понятно.

– Варь, – кажется, до Воронцова что-то начинает доходить, – у меня, конечно, не очень богатый опыт, а какой есть – не самый удачный, но, если я что и понял, так это только от нас с тобой зависит, будет ли этот долбанный хэппи энд, и как долго он будет длиться.

– Существует такое мнение, да, – пытаюсь я обернуть в шутку то, что неожиданно вызвало у Виктора понимание. Подспудно я все еще не хочу пускать его глубоко в душу.

– Не знаю, как ты, – продолжает серьезно Воронцов, – а я вот готов побороться за то, чтобы мы получили приз «Лучшая семья века». Я парень упертый. Ну ты в курсе. Так что у нас практически нет шансов все запороть.

Эта почти клятва заставляет меня захихикать.

Упертый – это не то слово. Он же баран.

Точнее, медведь. Козлообразный.

Не проболтаться бы ему, как его мама обозвала.

– Тебе просто надо смириться, что я тебя осчастливлю, – продолжает Виктор.

Этот разговор немного рассеивает мою тревогу.

У меня нет опыта семейной жизни, а у Воронцова есть. Будем надеяться, о каких-то подводных камнях он уже знает и постарается их избежать. А мне придется на своем опыте. Это страшненько, но, наверное, по-другому и не бывает.

Но торопиться все равно не хочу.

Хотя внутри себя я уже начинаю ощущать тягу к гнездованию. Хочется придумывать комнату для малыша. В итоге я залипаю на пеленальном столике на каком-то маркетплейсе. Когда появился Тимка, у нас для этого баловства и места в квартире не было.

И водный коврик с развивалками – тоже классная вещь.

Короче, мы меня теряем до тех пор, пока снова не звонит Виктор.

– Варвара-краса, ты чего делаешь? – весело спрашивает он.

– А что? – настораживаюсь я.

– Выгляни в окно.

Я чешу к окошку и, увидев, что выкинул Воронцов, начинаю улыбаться.

– Божечки… что это?

Во дворе стоит большой чистенький ярко-оранжевый мусоровоз, в открытой кабине которого рядом с водителем я вижу Виктора с букетом цветов. Заметив меня в окне, он высовывается и машет мне цветами.

Ну Ричард Гир на минималках.

Хотя, я так понимаю, тут покоряют не меня, а Тимофея Сергеевича.

Воронцов подтверждает мою догадку: