В виду отсутствия перспектив, ему ничего не остается кроме как встать с кровати.

Ф-фух. Еще один повод для облегчения. На нем боксеры. То есть Воронцов хотя бы не лег ко мне в постель совсем без одежды.

– Варвара, нам нужно поговорить! – и поводит голыми плечами.

Я возмущенно смотрю на то, что обтягивает ткань боксеров, и радуюсь, что конкретно сейчас Тиль занята зайцем.

– Определенно не прямо сейчас! – указываю я взглядом на внушительную выпуклость.

У него даже кулаки сжимаются.

– После завтрака у меня! – повернувшись ко мне и детям тылом, рявкает Воронцов и исчезает за смежной дверью.

Нам точно нужно поговорить. С этим я совершенно согласна.

Мне нужны объяснения.

И гарантии, что это больше не повторится.

Или нам не по пути.

Однако, когда я наконец выпроваживаю детей и привожу себя в порядок, весь мой боевой задор улетучивается. Я уже не такая смелая, он же…

Видел меня голой!

Щупает с самой первой встречи. Безнаказанно! Он неизвестно, что он видел ночью. И это его «зря сдерживался» меня совершенно не успокаивает, потому что со сдержанностью у Воронцова суровый напряг, и что он понимает под этим словом, одному богу известно.

Представив, как Виктор ночью пришел ко мне, я снова краснею. А при воспоминании о его взгляде, когда он стаскивал с меня простынь, приходит совершенно однозначное волнение. В животе холодеет, а потом сжимается. Колени слабеют, и, не доверяя им, я плюхаюсь на кровать, хотя уже собираюсь идти на завтрак.

Все-таки он слишком мужчина.

Это никак не меняет моего решения не сдаваться и после сегодняшнего грядущего разговора поставить вопрос ребром, но внезапно я понимаю, что мне жаль, что Воронцов такой как есть.

И неожиданно на него за это злюсь.

Ну вот только я изменила свое мнение о нем в лучшую сторону, как он опять все испортил. И это только говорит о том, что первое впечатление о нем было верным.

Мне Виктор не подходит ни для чего. Это понимаю я, это понимает он.

И все равно прет напролом.

Удачно накрутив себя, я перестаю смущаться идиотской ситуации, но, увы, ненадолго.

За завтраком Виктор, словно испытывая мое терпение, постоянно провоцирует меня, говоря двусмысленности и странные комплименты. Похоже, он тоже не в духе. Утренний облом доставил ему физический дискомфорт и нанес удар по самолюбию, но это уже слишком. К тому моменту, как завтрак заканчивается, я снова киплю.

– Варвара, у нас с вами остался незавершенный разговор, – напоминает Воронцов, отставляя чашку. – Екатерина, присмотрите за детьми…

– А ты опять с Варей спать будешь? – уточняет Эстель, и я готова провалиться сквозь землю. Екатерина закашливается и прячет лицо за салфеткой.

– Я бы с удовольствием, Тиль, – серьезно отвечает Воронцов.

– Виктор Андреевич! – хватаю я ртом воздух.

– Через десять минут жду тебя в кабинете.

Я смотрю ему вслед, и мне страшно идти. От утреннего Воронцова будто кругами расходится агрессивная энергия… и немного возбуждающая. Может, смыться прямо сейчас?

Нет. Бояться нечего. Мы взрослые люди. Договоримся.

Но, кажется, я ошибаюсь, потому что, выходя, Виктор бросает:

– Я вчера не успел вручить подарок тебе. Надо примерить.

Через десять минут я стою на пороге спальни Воронцова.

Не зная, что от него ожидать, я не тороплюсь закрывать дверь и проходить глубже.

Сердитый Виктор стоит спиной к окну в ореоле падающего света, смотрит прямо на меня и выглядит очень внушительно.

Крупный мальчик.

– Ну что же ты, Варвара, проходи, – рокочет он.

В голосе его усиливается сиплая хрипотца.

– Я бы предпочла поговорить в другом месте. Я знаю, у вас здесь есть кабинет, – намекаю я.

– У меня много чего есть, – ворчит Виктор. – Чем же тебя не устраивает моя спальня?

Я слышу в его словах подтекст. Все утро Воронцов изгаляется в двусмысленностях, с удовольствием наблюдая, как я реагирую. Я пытаюсь заставить себя не обращать внимания, чтобы не развлекать его своим смущением, но у меня ничего не выходит.

– Я считаю это место неподходящим, – упираюсь я.

– Тронь, – произносит Виктор с нажимом, но уголки его губ трогает улыбка, Воронцова все еще веселит моя фамилия. – Поверь мне, любое место кажется мне подходящим для того, что находишь неподходящим ты. И локация значения не имеет. Кровать рядом или письменный стол.

Он тянется к стеллажу и, подхватив с него мяч-антистресс, начинает мять его длинными сильными пальцами, пристально глядя на меня.

Закрытое вязаное платье под горло внезапно кажется мне чересчур облегающим.

Я чувствую, как краска медленно заливает шею и лицо.

Виктор, похоже, что-то сломал во мне или испортил, потому что абсолютно все, что он говорит или делает, видится мне очень неприличным.

Вот и сейчас я вспоминаю, как его руки сжимали мою грудь сегодня утром, и как это было приятно.

– Виктор Андреевич… – нахожу в себе силы возразить, но меня не особо хотят слушать.

– Варвара, не трать мое время, – высекает он. – Если ты не готова подкрепить делом фантазии, которые у меня возникнут в кабинете, то смысла идти туда нет. Ты же не боишься меня?

Насмешливый взгляд снова оглаживает мои изгибы.

Воронцов чертовски прав. Я боюсь. Но только не его самого, а того, как он на меня действует. Мне в самом деле пора заняться личной жизнью. Не хотелось бы из-за буйства гормонов связаться не с тем человеком.

– Ночью у меня был такой соблазн, Варя, – тон Виктора становится ниже, – и я смог сдержаться, правда, теперь об этом жалею. Когда ты прижималась ко мне, забрасывала на меня ногу, обнимала за шею… Лучше б я послушал, как ты стонешь.

Гадский Воронцов не убавляет громкость, вещая все это без всякой оглядки, а на лестнице уже слышны голоса Тиль и Тима. Им такое слушать не стоит. Я вынуждена зайти в спальню и прикрыть за собой дверь.

– Вот об этом мы с вами и должны поговорить, – поджимаю я губы. – Что вы забыли у меня в комнате?

– Ты кричала, – пожимает Виктор плечами. – Я честно постучал в дверь. Стукнул пару раз, но ты не реагировала. Я не хотел, чтобы дети испугались, и вошел тебя разбудить.

– И почему не разбудили?

– Разбудил, но, видимо, не до конца. Думал предложить тебе аспирин, ты была совсем горячая. И в жару несла какой-то бред. Но ты успокоилась, и я оставил попытки дать тебе лекарство.

– Но не ушли, – в моем голосе звенит обвинение.

Воронцов откладывает свой мячик и надвигается на меня.

– Варя, ты сняла футболку, отпихнула простынь и предложила мне лечь рядом. Как ты думаешь, – вкрадчиво уточняет Виктор, – мог ли я уйти?

– Но вы же сами признаете, что поняли, что я не отдаю отчет в своих действиях! – я поражена тем, как у него все просто.

– И поэтому я не воспользовался твоим состоянием. Но, черт побери, Варвара ты мне должна. Я всю ночь не мог сомкнуть глаз. Твое тело в лунном свете, эти волосы, разметавшиеся по шелку… Какого цвета соски, Варя? Этот вопрос не давал мне покоя до рассвета. Розовые?

Меня почти колотит, от Воронцова словно идут электрические разряды, моя кожа горит, дыхание дается с трудом, но ноги будто прирастают к полу.

Виктор вытаскивает из пучка длинную шпильку, и коса, размотавшись падает мне на плечо.

– Я тебя держал в руках, трогал, видел, вдыхал твой запах, и знаешь, что? – он поднимает бровь. Глаза его темнеют.

– Что? – слабым голосом спрашиваю я, ошарашенная силой желания в его голосе.

Наклонившись ко мне, он обволакивает меня ароматом парфюма и кофе. Будоражащий шепот над ухом доводит меня почти до обморока.

– Что подарок я выбрал для тебя очень подходящий.

На плечи ложатся широкие ладони, и, мягко развернув чуть влево, Виктор подводит меня к постели, на которой лежит огромная глянцевая коробка, перевязанная персиковым бантом.

Поглощенная Воронцовым, который затмевает в любом помещении все вокруг, я ее не заметила, а теперь сделать вид, что ее нет, не получается.