Если у меня пропадает голос, то это надолго.

Наверно, это раздражение провоцирует меня распахнуть дверь, не посмотрев в глазок.

Но как только я вижу, кого принесла нелегкая, просто захлопываю обратно перед носом нежеланного гостя.

– Вар-р-ря! Открой сейчас же!

Да сейчас прям!

Разбежалась!

Приказывать он мне будет, что делать в собственном доме!

Только я делаю шаг из прихожей, как снова раздается грохот. Не жалея кулаков, Воронцов колотит в дверь, как потерпевший.

– Варя, я не уйду!

– Тогда я вызову полицию, – отзываюсь я, но и сама-то слышу себя с трудом, а уж Виктору на лестничной клетке в таком ударном сопровождении и подавно неслышно.

– Варвара, нам надо поговорить!

Кажется, я уже наговорилась с Воронцовым до конца жизни.

Слышу, как в подъезде ругается соседка сверху:

– Молодой человек, если вы не прекратите буянить, я спущу на вас собаку!

Я представляю, как Виктора со страху обоссывает грозный той-терьер из породы волкодавов. У меня вырывается нервный смешок.

– Тронь! У тебя есть шанс насладиться моим унижением, не упусти! – рычит из-за двери неугомонный Воронцов.

Очень хочется ответить, что это только он наслаждается чужим унижением, но, во-первых, Виктор меня все равно не услышит, а во-вторых, мне становится любопытно.

Что именно считает Виктор унижением.

Но я бы не открыла ему все равно, если бы не стечение обстоятельств.

Точнее, двух факторов.

Первым становится голос другой соседки, пытающейся призвать Воронцова к порядку. У нее грудничок спит, и она пытается урезонить буйного товарища, чтобы она могла уложить ребенка.

А вторым – осознание, что скоро, мама приведет Тимку из садика, а с Виктора действительно станется торчать под дверью до победного.

Потянув еще пару минут в надежде, что Воронцову все-таки наскучит ломиться туда, где его никто не ждет, я все же открываю дверь.

Взъерошенный Виктор внедряется в прихожую быстрее, чем я успеваю сказать ему, что разговаривать я с ним не готова. Видимо, стоит завести цепочку на двери.

– Варя… – с горящими глазами он протягивает ко мне руки.

С неожиданной для своего разбитого состояния ловкостью я уворачиваюсь.

– Не трогайте меня, – выдавливаю я сиплым шепотом.

Воронцов хмурится:

– Ты заболела? – и снова тянется ко мне.

Отшатываюсь. Да что ж он с руками сладить не может!

– Это вас не касается, – хриплю я. – Но да, я плохо себя чувствую. Не надо усугублять мое состояние…

Виктор мрачнеет.

– Варя, я идиот, – признается он в том, о чем я и так знаю. – Прости меня…

Новая волна гнева поднимается во мне.

– Извинения вы считаете унижением, да, Виктор Андреевич? – язвлю я, если так можно назвать мое шипение. – Они не приняты. Всего недоброго.

Я указываю ему на дверь.

– Варя, выслушай…

Теперь я должна его слушать?

Складываю руки на груди, всем своим видом демонстрируя, что мне не интересны разговоры с ним.

Но от следующей фразы в груди все обрывается, и меня бросает в пот.

– Я тебя не уволю. И ты останешься со мной. Варя, нам нужно поговорить. Я все знаю.

Мне хочется малодушно упасть в обморок.

– Все знаете? Отлично вам в дневник поставит моя соседка с собакой. Она как раз работает в школе.

– Варя, мне не нравится, как ты выглядишь, – продолжает хмуриться Воронцов. – Ты бледная и хрипишь.

– А мне не нравитесь вы у меня в квартире, но все коту масленица, правда? – огрызаюсь я, лихорадочно просчитывая в голове, мог ли Виктор узнать, что Тимка сын его брата.

– Варь, не надо так. Я…

– То есть вам меня шлюхой называть можно, а мне вам не радоваться – нет? – изумляюсь я такой наглости.

– Я такого не говорил.

– Но вели себя соответствующе. А теперь «прости-извини», дай обниму, и я должна утереться? – завожусь я.

– Варь, я уже признал, что идиот. Я не хотел…

Но меня уже несет. От гнева и от страха сразу.

– Не хотел, но сделал. Поступки говорят, сами за себя.

Теперь вскипает Воронцов непонятно с чего.

– Да вот на поступки ты ни хрена не смотришь! Тебе слова нужны! И я пытаюсь их сказать, но ты уперлась, как баран! Варя! Дай договорить, прежде чем казнить!

Отворачиваюсь от него.

Он еще и орет.

Ну если, верить Екатерине, то кричит Виктор, когда нервничает.

Это хорошо. Ему полезно. Отольются кошке мышкины слезки.

– Я не хотел говорить гадости, Варя. И я так о тебе не думаю, – сбавив тон продолжает Воронцов, обращаясь к моему профилю. – Я просто реально идиот. Ты такая милая была с Демидом, а от меня шарахалась, мне стало так хуево, когда я представил, что ты выберешь не меня, что мне захотелось удержать тебя любой ценой.

Психанув, я разворачиваюсь опять к Виктору.

Действительно идиот.

А еще бизнесмен.

– И решили купить? Разве это не предполагает, что я уйду, как только предложат больше? – поджимаю я губы.

– У меня много бабок, – мучительная судорога искажает его лицо. – Я бы боролся до последнего. И я помню твои слова, что с таким, как я, ты не будешь…

Надо же. Я думала, что его не задела… А они ему покоя не дают.

Тяжело вздохнув, Воронцов продолжает:

– Я поступил, как скотина, но я просто ревнивый идиот. Я могу держать себя в руках, Варь. Если я буду знать, что ты моя…

Удивительно. Появляется, чтобы вроде как извиниться, и вот уже незаметно мы переходим к требованиям.

– Не слишком ли много вы хотите, Виктор Андреевич? – почти совсем беззвучно вопрошаю я, потому что воспаленное горло от нагрузки почти отказывается работать. – Может, вам просто завести рабыню. Очень подходящая должность. Именно с нее нельзя уволиться. А я свободный человек. И я очень хочу от вас освободиться. У меня перед вами нет никаких обязательств.

Воронцов засовывает руки в карманы пальто.

Вот так лучше, а то только тянет свои лапы по поводу и без.

– У меня перед тобой есть. Варя… ты только не убивай меня сразу, ладно? – глухо просит Виктор, и я напрягаюсь.

Подобная просьба немного настораживает в любом контексте, а когда ее озвучивает Воронцов, мне хочется приголубить его сковородкой превентивно.

Он и так отличился, что Виктор еще выкинул?

– Я сорвался на тебя из-за того, что ты сказала, что я был первым, и я…

У меня снова немеют пальцы. Сглотнув, вслушиваюсь в сбивчивую речь Воронцова.

– Я не поверил. Меня задело, что это неправда. Я бы… Я разозлился. Очень. И натворил херни. Варь, я был не прав. Я знаю, что Тимка не твой сын.

Пульс бьет в ушах на критической скорости. Я почти глохну от шума крови в голове.

– И как вы об этом узнали, Виктор Андреевич? Сунули свой нос туда, куда вас не приглашали? – еле слышно проговариваю я.

Воронцов запускает пятерню в итак стоящие дыбом волосы.

– Я догадываюсь, что ты сейчас будешь… недовольна, – осторожно подбирает слова Виктор, а это значит, что я буду не просто недовольна, я взбешусь.

– Чистосердечное признание, ну и далее по тексту, – подталкиваю я его, чтобы уже понять, остался ли главный секрет секретом, а у самой коленки подгибаются. Родной там Тимка или нет, а он мой сын. Половинка моего сердца.

– Когда я немного… поронял вещи, – объясняет Виктор, а в переводе с Воронцовского на человеческий это означает «разнес все к чертовой матери», – Егор проявил инициативу. Он пробил тебя через «Лютик» и…

– Что? – не сразу я врубаюсь, о чем говорит товарищ. – Какой «Лютик»?

– У брата Егора есть друг, владелец детективного агентства, – Виктор смотрит прямо в лицо, не похоже, чтобы он чувствовал вину за то, что влез в частную жизнь постороннего человека. – Они проверили его свидетельство о рождении. И его мать не ты, а твоя погибшая сестра.

Пытливый и даже немного обвиняющий взгляд Воронцова впивается мне в лицо.

– Почему ты не сказала?