— Отец приказал его вымыть и переодеть, а травница при темнице залечила раны, — объяснил Вальгард, скрещивая на груди руки. — Однако потом его всё равно бросили обратно в камеру — больше некуда девать. Я подумал, что это никак не поможет его восстановлению, и упросил конунга о дозволении забрать колдуна сюда под свою охрану.
Я неверяще уставилась на брата. Он не только пошёл против отца, но и проявил заботу, забирая Эймунда в некогда дорогой сердцу дом и позволил увидеться, позаботиться и готов был понести все наказания из-за меня. Не найдя слов, способных выразить благодарность, я опустилась перед ним ниц.
— Эй-эй, Златовласка, ты чего? — он подбежал ко мне, поднимая с пола. — Это самое мало, что я могу сделать в благодарность господину Эймунду за твоё спасение. А ещё я так пытаюсь вымолить твоё прощение за все годы моего молчания и бездействия. Отец издевался над тобой, а я просто стоял рядом и только сожалел, не защищая. Прости и ты меня. Ты не заслужила такой участи. Теперь всё будет иначе, обещаю.
И я верила. Пускай не было достаточных поводов, а реальность всегда могла разбиться о рифы в виде Дьярви, но для счастья хватало простых слов в пыльном и холодном доме.
— Ты действительно можешь оставить Эймунда здесь? — я утёрла слёзы, всё ещё не веря в происходящее.
— До возвращения отца мы вольны делать всё, что угодно, так что заботься о своём колдуне. Однако ты должна знать, что происходящее очень заинтересовало конунга, который попросил докладывать ему обо всём. Полагаю, что Харальд захочет пообщаться с Эймундом по его выздоровлению.
Я кивнула: трудно было не привлечь внимание конунга, и быть может это шанс на свободу и спокойную жизнь хотя бы для одного из нас.
— Ты знаешь, как лечить? — осторожно спросил Вальгард. — За пару серебряных, возможно, согласится какая-нибудь травница помочь, но тогда пойдут слухи, а просить Сигурда забалтывать сплетников, честно говоря, не хочу.
— Я справлюсь. Только нужны будут чистые тряпки, травы и вода, много воды.
Вал кивнул, и вместе мы принялись рыскать по сундукам, выуживая остатки мисок и чанов и вычищая очаг. Вместе натаскали воды и принялись кипятить её для ужина и мазей, которые хотела приготовить для колдуна. О рецепте оставалось только догадываться и вспоминать рецепт Тьодбьёрг, за которой я наблюдала в детстве. Выслушав список всего необходимого, Вальгард ушёл, оставляя меня приглядывать за Эймундом. Бинты следовало поменять и вновь промыть раны, а затем повторно нанести мазь и попробовать соприкоснуться с сейдом, наполняя колдуна жизнью.
Время тянулось медленно, тишина едва прерывалась тихим дыханием, и, решив, что хватит маяться безделием, я закрыла глаза, прикасаясь к Эймунду и стараясь увидеть искрящиеся нити. Выровнять дыхание, слиться воедино с ветром, завывающим за стеной, морем, шуршащим прибоем, и домом, не рисуя вымышленные образы прошлого. Отчаянно копалась в себе и жмурилась, будто это могло помочь отыскать сейд и переливы его нитей, но бесполезно.
— Недоведущая, сколько не корчься, колдовство не родишь, — насмешливо произнёс Эймунд, заставляя вытаращить глаза: он по-прежнему лежал, не двигаясь, вот только уголки губ чуть поднялись вверх. — Любуешься? Красив по-твоему?
Я испуганно отскочила, больно врезаясь в стол и неверящепоглядывая на колдуна, голос которого звучал в голове.
— Ох, Астрид, ты же сама хотела связаться через сейд, а теперь шарахаешься, будто мертвец восстал из могилы.
Медовый голос резко контрастировал с истерзанным телом, лежащим рядом. Я осторожно приблизилась к нему, боясь поверить в происходящее. Впрочем, должна была уже привыкнуть к окружающим странностям.
— Как ты это делаешь? — прошептала я. — Разве сейд не отнимает больше сил, чем простой разговор?
— Нет, если ты принимаешь сейд, как часть себя. Тогда он ещё и помогает восстанавливаться и не ощущать боль так сильно. Весьма полезно, знаешь ли…
— Прости меня! — я вновь пала перед ним на колени. — Я приношу только одни неприятности и беды каждому, с кем связываюсь. Ты хотел помочь, защитить, а в итоге тебя обрекли на пытки, и…
Эймунд рассмеялся, заставляя запнуться на полуслове:
— Знаешь, что пугает больше? То, что моё лечение доверили тебе. Вот это действительно ужасно!
Если он находил в себе силы издеваться, то, возможно, и боль была не столь невыносимой. Я отпрянула в сторону, не желая смотреть на этого наглеца. Столько страданий и слёз, споров и угроз, а ему всё равно, будто мог не сдохнуть в темнице и перенести все известные пытки. Я оскорбилась и не хотела больше подходить к нему сегодня, как он вкрадчиво произнёс:
— Если за твоё спасение такая благодарность от хэрсира, значит, твоя жизнь в опасности. И если пытки — цена за твоё благополучие, то перенесу ещё, лишь бы осталась невредимой.
Дар речи покинул меня, заставляя лишь растерянно хлопать глазами и пытаться вымолвить хоть одно слово. Однако дверь скрипнула, впуская Вальгарда с большим мешком в руках и Ауствином на плече.
— Честное слово, Астрид, как только твой Эймунд очнётся, пусть объяснит колдовское поведение сокола! Этот зачарованный нашёл меня и всё это время сидел на плече, не думая улетать. — Я покосилась на колдуна, но теперь он упрямо молчал. — Вот, кстати, принёс тут трав сушеных и каких-то свежих. Точно справишься?
— С твоей помощью точно, — заверила я, вызывая у брата широкую улыбку.
И пока он хлопотал с ужином и водой, принялась разбирать травы, промывать их и растирать в миске, вспоминая Тьодбьёрг, которая прикладывала к серьёзным ранам тряпку, пропитанную скисшим молоком, или растирала в порошок плесневелый хлеб. Для лечения многое шло в ход, будто то травы с элем, то жир и копыта с рогами животных.
Вместе с Вальгардом мы стянули с Эймунда одежду и омыли, убирая остатки грязи и налипшие волосы, а затем уложили на чистые покрывала, которые брат забрал из дома. На открытые раны наложила куски хлеба с плесенью, что не должны были дать развиться болезни, а порезы и руки решили покрыть тонким слоем мази, рецепт которой подтвердил Вальгард, вспоминая рассказы бывалых моряков: мёд, лук и чеснок. Кожу наверняка жгло от этой смеси, но её эффект я видела сама у Этны, когда она порезалась об нож. Смоченные в отваре ромашки бинты легли на лицо, а дальше брат сам переодел колдуна ниже пояса и оставил отдыхать.
В приятной тишине мы убрали всё со стола и простирали грязную одежду, оставляя её сушиться позади дома.
— Харальд попросил только о ежедневных докладах, и ничего больше? — осторожно начала я, уплетая копчёную форель с кислой капустой и петрушкой. Ужин брат забрал из дома, сразу объявляя, что мы не вернёмся ночевать.
— Любопытство погубило кошку, Астрид, а тебе, кажется, потрясений должно было хватить, — процедил Ледышка, потягивая ячменное пиво и жуя рубленный овечий ливер.
— Но ты обещал рассказ о своих приключениях и объяснение угрозам Дьярви, которые явно не принёс на хвосте Ауствин.
Сокол мирно спал под потолком, не обращая на нас никакого внимания. Эймунд по-прежнему дремал, но я знала, что он в порядке и просто позволял телу восстанавливаться самостоятельно, подслушивая. Интересно, моё выздоровление произошло так? Сейд излечил, хоть перед этим сам и покалечил? Вот проснётся колдун, и спрошу. За всё ответит.
— Всё, что я сейчас тебе расскажу, не должно покинуть стен этого дома, Астрид, — Вальгард нахмурился, не сводя с меня глаз, и я кивнула, буквально ощущая его тревоги и терзания. Промочив горло пивом, брат пустился в рассказ.
Перед отъездом в Хваланд отец начал вести себя странно: постоянно заверял, что всё будет хорошо и у Норн всегда есть план на грядущий день, а после о чём-то долго шептался в тени ясеней с Эйриком Высоким. Они вместе воевали против Ролло, а значит, были давно знакомы, однако что-то не давало брату покоя: хэрсир будто едва сдерживался от радости, слушая ярла. А когда драккары были нагружены и отряд был собран для возвращения в клан Ворона, конунг Харальд благословил Вальгарда и прошептал украдкой, что против него готовится заговор.
