Чувство вины больно укусило совесть: опять подставила себя и остальных, подвела отца и заставила несчастного человека тревожиться.

— Это моя вина, господин хирдман, — неожиданно подал голос Эймунд, вставая с камня и подходя ближе.

Ростом они почти не уступали друг другу, однако Рефил был шире в плечах, а лицо его казалось суровее из-за морщин, что хранили память о набегах и колючих морских ветрах. Каштановые волосы хирдман предпочитал собирать в косу или хвост, вплетая серебряную бусину с руной тейваз, что досталась ему от Линн в качестве оберега.

— А вот и колдун, которого здесь так не любят местные, — колко заметил Рефил. — Что вы здесь делаете? Разве вы не хотели остаться и посмотреть на Виндерхольм?

Эймунд наклонил голову на бок:

— У колдуна вся земля дорога, что покрыта кочками. В столице мне оказались не рады и жильё найти не просто, а слоняться по пустым домам, словно бродячая собака, порядком надоело. Здесь народ неприхотливый, и за предсказания, лечения от хвори и несварения живота готовы предложить и кров, и доход. Впрочем, вы и без того всё узнали от командира.

Рефил кивнул, убирая топор за пояс. Он наверняка ещё вчера получил сведения об изменениях в поселении и прознал про появившегося из ниоткуда колдуна, которого сам же и привёз на Хвивальфюльке.

— Видар не особо рад вашему прибытию, — заметил хирдман.

— Да неужели? И чем же я не угодил командиру? — язвительно спросил Эймунд, скрещивая руки на груди.

Только сейчас заметила, что он сменил потёртые наручи на новые, с нанесённым на них агисхьяльмом — мощным магическим знаком, прозванным шлемом ужасом. Такой символ предпочитали воины, желающие запугать противников до смерти, и для чего он понадобился колдуну — не представляла, но очень хотелось узнать.

— Вы ему не нравитесь, как и всем остальным, — честно признался Рефил. — Но пока от вас есть польза, люди готовы терпеть и улыбаться. Но довольно. Объясните мне, что тут произошло.

Я хотела признаться в побеге и избавить Эймунда от очередной порции нареканий, которые должны были порядочно надоесть за столько лет, но он быстро взглянул на меня, словно напоминая, что нужно молчать.

— Брошенный колдовской круг — плохое место, что притягивает призраков и злобных существ, например, таких как утбурд, — равнодушно произнёс Эймунд, заставляя нас напрячься. — Разве Видар не пожаловался вам, что пару недель назад умерли три собаки, а после слегла одна женщина? Впрочем, маловероятно, что вас заинтересует такой пустяк.

Рефил нахмурился, тоже скрещивая руки, будто они соревновались в невозмутимости:

— Хотите сказать, что здесь завелся дух-младенца, что начал мстить?

Недоверие так и читалось во взгляде хирдмана, который привык быть осведомлённым обо всём.

— Нет, он уже изган, — Эймунд пожал плечами. Видимо, вот чем он занимался, когда я пришла сюда. — Наверняка Видар счёл пустяком смерть собак и повитухи. Сложно его за это осуждать, ведь пользы от них было никакой — лишние рты и свидетели ночных прогулок командира.

Желваки заходили на лице Рефила, который сжал кулаки, заставляя колдуна насмешливо хмыкнуть.

— Вчера вечером ко мне пришла женщина, — продолжил Эймунд. — Она воспользовалась вашим приездом и кутерьмой и рассказала обо всём. Видар хоть и сказывается примерным мужем, но падок на красоту и не смог пройти мимо вдовы и изнасиловал её. Бастарды не нужны никому, так что командир подкупил повитуху и после закопал дитя здесь. Но утбурды — мстительные твари, и младенец сначала питался птицами, а после полакомился собаками. Не знаю, как тут попалась повитуха, но рискну предположить, что Видар подкинул на могилу какую-нибудь её вещь. Дух учуял запах, понял, кто причинил ему вред, и за пару ночей добрался до неё. Позавчера Мать тоже получила укус, пожаловалась командиру, однако тот слушать не стал. Так что у неё появились поводы для беспокойства, и ждать она больше не могла.

— Разве недостаточно дать имя утбурду, чтобы избавиться от него? — засомневался Рефил.

Я возразила, вспоминая наставления Тьодбьёрг, которыми она делилась со мной и Линн:

— Если утбурд вкусил плоти и крови, то стал сильнее. Каждая жертва помогает ему окрепнуть, и просто данное имя уже не спасёт. Нужно проводить обряд, сжигая вещи родителей и нарекать ребёнка.

Эймунд кивнул, указывая на кучку возле камня:

— Верно. Ещё стоит рассечь духовную пуповину, связывающую утбурда с землёй. Собственно, этим я и занимался, когда Астрид услышала пронзительный плач ребёнка и поспешила сюда.

Рефил испытывающее посмотрел на меня:

— Правда, Астрид?

Глубокий вдох и выдох, контроль над эмоциями и голосом — я приказывала себе собраться и не выглядеть жалкой во лжи.

— Да. К тонущему ребёнку кинулись на помощь сразу несколько людей, но никто не обратил внимания на плач.

Рефил досадно покачал головой, то ли видя откровенную ложь, то ли сетуя, что его заставили заботиться обо мне. Эймунд откровенно зевнул: казалось, мало что могло заставить его переживать или сочувствовать. Я же с щемящей болью взглянула на кучку угольков: чья-то крошечная жизнь, которая появилась на свет благодаря чужой похоти и силе. Мерзкий Видар, страдающий зудом в паху, не смог удержаться и не пристроиться к чужой юбке. Пара мгновений желания, а жертва расплачивалась и страдала. А после ребёнка замотали в тряпки и закопали, словно мусор. Задушила его повитуха или просто засыпала землёй — я не знала, но живо ощутила муки ребёнка, барахтающегося в яме. Злость заполонила разум: ничтожный мерзкий мужлан должен быть наказан точно также — узкая яма, связанный по рукам и ногам в темноте, а сверху стоят и насмехаются, избавляясь от ничтожного командира. Я стиснула зубы, поняв, что младенцем наверняка была девочка — только от них так скверно избавлялись.

«Сожги, сожги его, закопай! Пусть черви вкусят его плоти», — набатом звучало в ушах, и я ощутила, как кулаки налились огнём, готовым сорваться на мерзавца. Контроль ускользал, и я отчаянно пыталась проморгаться и понять, что произошло.

— Астрид! Ты слушаешь нас? — окликнул Эймунд, щелкая пальцами перед глазами и вырывая из образов мести. Он явно читал мысли или так хорошо понимал окружающих? А, может, всё дело в нитях, которые он видел как и реальность?

— С тобой всё в порядке? — Рефил обеспокоенно поглядывал на меня. Знал бы он, что донимало меня, точно счёл бы сумасшедшей. — Ты дрожала.

— Последствия первого ритуала, — отмахнулся Эймунд, сочувствующе похлопав по плечу. — Нужна практика, чтобы привыкнуть. Поешь, и всё пройдёт, — он протянул завёрнутые лифсе, но, наткнувшись на недоверчивый взгляд хирдмана, захохотал: — Оглуши меня Хеймдалль, если я пытаюсь отравить госпожу. Неужели сомневаетесь во мне?

Лукавая улыбка и хитрый прищур заставили любого бы относиться к Эймунду подозрительно, однако я просто схватила лифсе, откусывая большой кусок на глазах недовольного Рефила. Он сжал переносицу, видимо, в очередной раз проклиная меня, и повернулся к колдуну:

— Вы сможете подтвердить слова женщины и проведение ритуала по избавлению от утбурда?

Эймунд пожал плечами:

— А вы сможете заставить их отвечать? Вдове проблемы и порицания не нужны, а Видара с должности не уберёте. В глазах людей он защитник, который совершил маленькую ошибку. А, может, женщина сама его совратила и подставила? Как знать, как знать.

— Я не прошу судить их или рассуждать о морали! — разозлился Рефил, чьё чувство благородства и справедливости никогда не знало границ.

Впрочем, слова колдуна имели смысл: люди скорее всего поверят доблестному воину, хорошему мужу и примерному отцу, чем одинокой женщине.

— Я подумаю, — лениво протянул Эймунд. — Заинтересуйте меня, господин хирдман. До свидания, Астрид. Береги себя, иначе сейд сожрёт, — и, поклонившись, он вальяжно пошёл прочь.

Рефил раздражённо пнул камешек под сапогом, отворачиваясь к морю. Я же откусила ещё один кусочек лифсе, поражаясь произошедшему: путешествие в прошлое, обряд, рассказ о духе, пугающий голос в голове и сейд, что был повсюду. Голова шла кругом от попытки осознать происходящее. Вдруг в небе раздался клич, и на руку грациозно опустился сытый Ауствин, подозрительно глядя на предложенную мною лифсе.