— Какая вещь?

— Красный Протокол! Запусти его.

Борис повернул голову и понял, что всё оборудование в помещении, ещё недавно выключенное и неработающее, снова функционирует. Весь мир как-будто ждал от него финального, завершающего шага.

Акудник приблизился к центральной панели и увидел перед собой красную кнопку. Она манила его, сверкая в желтоватой застывшей патоке пространства-времени. Борис положил на неё дрожащую руку и замер. В коридоре, через который они недавно прошли, стояла чья-то огромная нечеловеческая фигура. Моргнув, чтобы прогнать наваждение, он понял, что зрение не обманывает его, а лишь искажает действительность. То было две фигуры — восседая верхом на мохнатом уродливом звере, к нему приближался Чёрный Человек, абсолютно нагой, с длинными чернильными космами.

Мишутка и Энгельс, мелькнула паническая мысль, но затем он понял, что ошибается. Среди этих существ больше не было ни того, ни другого. Только Хобот, только всемогущий Эфириал Тьмы.

— Нажимай, — раздался испуганный голос Шона. — Я пытаюсь их удержать, но они гораздо сильнее меня. Если ты не поспешишь, всё это было зря: весь пройденный путь, все страдания и гибель наших родных. Нажимай!

И тогда Борис снова поддался панике, со всей дури ударив кулаком по красной плашке.

Поначалу ничего не произошло.

Юноша выдохнул, пытаясь уловить вокруг себя хотя бы малейшее изменение. И внезапно всё случилось. Застывшая жёлтая пелена была сломана. Десятки и сотни тысяч искрящихся орбиталей начали перемещаться, вращаясь вокруг них, сливаясь друг с другом в единые завораживающие потоки. Эльвира стояла рядом с юношей, с открытым ртом наблюдая за ними. В её глазах было восхищение.

— Что это? — спросил Борис. — Всё получилось?

Ответа не было.

— Шон? Ты меня слышишь?

И снова полнейшая тишина.

Борис повернул голову, обращая взгляд на тех, кто ещё недавно был его самыми главными врагами, ответственными за гибель отца и брата. В отличие от Сферы они всё ещё находились в бункере. Совсем рядом с ним.

Хобот-Энгельс спрыгнул на пол с Хобота-Мишутки, и последний рассыпался в воздухе на миллионы чернильных фракций, которые тут же растворились среди разноцветных потоков. Хобот-Энгельс сделал шаг вперёд, и только теперь Борис увидел среди его многочисленных дредлоков три иссушенные головы, словно на картинке, изображающей одного из древних богов. Среди них была голова Виктора Гробченко, который ещё недавно бродил среди папоротников магического леса, а также Карло и Клу, которых Борис когда-то оставил во власти Пиковой Дамы. Неужели Энгельс добрался до них, чтобы отомстить? Или скорее, чтобы воссоединиться со своим мохнатым приятелем.

Это было уже слишком для расшатанной психики юноши. Всё случившееся с ним — гибель людей, бесконечное бегство от преследователей, ежедневное, на протяжении года изматывающее его ощущение опасности, и всё это на развалинах цивилизации — подкосило душевные силы человека, заставив его сломаться в тот момент, когда долгая миссия подошла к концу.

— Шон? Что мне теперь делать? — дрожа всем телом, воскликнул Акудник. — Шон, где же ты? Почему бросил меня?

— Они ушли! — резким бесцветным голосом сообщил Хобот, в упор глядя на него страшными непроницаемыми глазами. Борис неожиданно понял, что на него смотрят одновременно миллиарды существ, а может и больше, и от осознания этого у него подкосились ноги.

— Кто ушли?

— Наш враг, который попал в твой мир прежде нас. Тебе не стоило им помогать, человек. Ваш поступок теперь продлит всеобщую агонию на время, кратное бесконечности. А ведь мы могли бы начать всё с чистого листа, вернувшись к отправной точке.

— Ты говоришь о сингулярности? Она и есть гибель для всего Сущего, — собрав в себе силы, возразил ему Акудник.

— Но после гибели неизбежно следует возрождение, — сурово ответил Эфириал.

Борис не знал, что на это сказать, поэтому просто спросил:

— Ты собираешься убить нас?

— Это уже не имеет никакого значения. Вы опередили Нас и сами подписали свой приговор. Потоки изначальной энергии прямо сейчас размывают границы обоих вселенных и скоро мы все станем чем-то единым и несуразным. Вот, что должно пугать тебя, ибо это бесконечно пугает Нас.

Внезапно раздался звонкий голосок Эльвиры, которая дерзко смотрела на Чёрного Человека, нисколько не боясь его.

— Почему же вы такие эгоистичные? Что плохого в том, что все продолжат жить? Почему Вы решили, что лучше других знаете, кому и как следует жить или не жить дальше.

Хобот впервые обратил на девочку внимание.

— Если мерилом жизни являются страдания, разве не лучше всё прекратить, дитя? К чему эта бессмысленная агония?

— Агония? Ты прав и не прав одновременно, дурашка. Жизнь это и есть агония. Всегда была ею. Чтобы любое сознание зародилось, должно пройти множество циклов страданий. И вот, когда мы столкнулись с чем-то неведомым до сих пор, ты предпочёл предать всё огню, боясь агонии? Ты понимаешь, что это неразумно и означает лишь всеобщее поражение?

— Ты сама не знаешь, что говоришь, дитя, — на лице Хобота впервые проявилась какая-то эмоция. — Бесконечные сонмы разумов, превышающих твой стократно, приняли взвешенное решение остановить процесс, зашедший в тупик…

— Ничего не знаю, ни про какие «сонмы», — упрямо сказала девочка, обрывая пафосную речь Эфириала, — но мой любимый папочка всегда повторял одну фразу: пока мы живём, мы не должны опускать свои руки, а напротив обязаны сражаться с чем-угодно, пусть даже с событиями, неизбежными как сама Смерть, до самого последнего мгновения.

Борис удивлённо кивнул. Сегодня для него и в самом деле случился день откровений. Кто бы знал, что его приёмная дочка, эта крохотная жизнерадостная малышка, на самом деле окажется такой умницей, способной поставить на место даже Хобота, этого могущественного Эфириала Тьмы. Почему же тогда он сам так расклеился? Разве этому учил его отец? Разве тот обрадовался бы, увидев Бориса в таком упадническом состоянии духа? Отец, прости меня. Я больше никогда не буду злиться на тебя…

Хобот, после недолгого размышления, ответил Эльвире:

— Возможно, ты в чём-то права, девочка, а возможно — нет. В любом случае, теперь это не важно. У нас не осталось других вариантов. Я-Мы проиграли. Я-Мы уходим навсегда. Засим прощайте. Надеюсь, у вас что-то получится…

Едва прозвучало последнее слово, Хобот в теле Энгельса обратился в такой же ворох вулканических хлопьев, как и Мишутка за несколько минут до этого. Вместе с ним исчезли и три оторванные головы. Спустя долгих восемь лет пыток и кровожадных убийств отряд душманов прекратил своё существование в полном составе.

Мир двигался дальше.

***

Возвращение на поверхность было ещё более долгим, чем спуск. Теперь, когда Шон покинул их, моральные и физические силы также оставили Акудника. Только благодаря Эльвире ему удалось добраться до ближайшего рощицы, которая выросла по соседству с Фортом Боярд. От тёмного устрашающего облака, ещё недавно занимавшего половину неба, теперь не осталось и следа. Вокруг бурлила совсем иная реальность, чуждая и непонятная Борису.

Девочка помогла ему сесть на землю, прислонив его спиной к молодому дереву. Сама она села рядом и крепко сжала его единственную руку, давая понять, что она рядом. Борис благодарно улыбнулся ей, а потом закрыл глаза. Как же теперь ему стало хорошо. Наконец, спустя год, больше не нужно никуда бежать, ничего делать, никого спасать. Шон. Гриша. Отец. Простите меня. Я старался как мог. А теперь никого из вас больше не осталось. Я подвёл вас…

Неожиданно в его голове зазвучала тихая приятная музыка. Её амплитуда постепенно нарастала, и вскоре она всецело овладела его сознанием. То было неведомое ему произведение, достойное лучших композиторов. Честно говоря, он никогда не разбирался в искусстве: ни в музыке, ни в поэзии. Всё свое время пытался угнаться за Львом Вениаминовичем. Однако сейчас мелодия бальзамом пролилась на его измученное сердце, и среди отдельных чарующих звуков он услышал знакомые голоса.