– О, у меня как раз дома бардак.

Солнце окончательно село и теперь всё происходит при свете факелов. Три стола в ряд, на каждом разметка восемь на восемь для игры в шашки, куча камней в качестве фигур. Раздаётся запах жареного мяса, нарезают фрукты и овощи, ссыпают в одну миску ягоды, разливают мёд в деревянные кружки.

Готовится большой турнир.

И двадцать шесть копий стоят у стены моего сарая.

– Иди сюда, – зовёт Хуберт. – Ты нам эту игру показал, значит будешь судьёй. Следи, чтобы никто не мухлевал.

Окружающие похлопывают меня по плечу, кто-то суёт мёд в руку. Я уже очень давно не пил приличного алкоголя. История вина и пива в истории началась вместе с выращиванием культурного винограда и ячменя, но тут нет ни того, ни другого. Единственный вид алкоголя, что существует в Дарграге – напитки из ферментированных фруктов, но их совсем мало.

Здесь же собирают мёд в больших масштабах, поэтому напиваться могут гораздо чаще.

Чувствую, что надвигается нечто нехорошее, но повлиять ни на что не могу. В данный момент я пассивный наблюдатель. Безоружный, безучастный.

Изначально дигоровцы хотели провести турнир на выбывание: каждый участник играет против случайно выбранного соперника, чтобы победитель затем сыграл с победителем из другой пары и так до тех пор, пока не останется один. Так они играли в любую другую настольную игру.

К сожалению, данный способ – слишком быстрый. С тремя столами, по пять минут на партию, победитель появится меньше, чем через час.

Поэтому я предложил другую систему: сначала участники играют друг против друга три партии, а проигравшие не выбывают навсегда, а спускаются в сетку проигравших, где им даётся ещё один шанс дойти до финала. Так гораздо честнее и даёт больше времени, чтобы привыкнуть к правилам игры.

– Что это вы тут делаете? – спрашивает Майра.

Девушка стоит у сарая, но на этот раз без оружия и доспехов. Она и в боевом облачении выглядела привлекательно, а нарядившись в лёгкие штаны и льняную рубаху – сама неотразимость.

Вот и талисман состязания.

– Мы устраиваем чемпионат по новой игре, которую показал наш юный гость, – отвечает Хуберт. – Но ты на него не допущена – он только для мужчин.

– И что же в ней такого мужского? – спрашивает девушка.

– «Шашки» – очень суровая игра. Не для слабонервных.

– Ну и ладно, не так уж и хотелось.

Майра ходит между игроками, здоровается с каждым, иногда перекидывается парой слов. Когда очередь доходит до Длехи, она очень долго с ним обнимается. На этот раз я вижу родительскую любовь, которой не хватило старейшине.

Всё-таки есть в Дигоре тепло, просто оно не на виду.

– Мы тут пьём и жарим мясо, – говорит мужчина. – Можешь присоединяться. Но к игре не допустим – мала ещё.

Закатив глаза, девушка направляется к столу рядом со мной и наливает в кружку мёд. Эта штука здорово бьёт в голову: я выпил всего полстакана и уже чувствую лёгкость в груди. Ещё немного и захочу спеть.

– Впервые вижу их такими весёлыми, – говорит Майра. – Они уже несколько лет не собирались вот так погулять.

– Это всё – одна большая семья?

– Нет. Длехи – мой дядя. Вон те двое, – указывает на людей, чьи имена я не запомнил. – Мои двоюродные братья. Остальные просто знакомые.

– Сегодня у вас какой-то праздник? – спрашиваю.

– Вроде бы нет... обыкновенный день.

Отпиваю мёда, гляжу, как участники состязания делятся на пары, но к игре пока не приступают. Шумят, веселятся, подначивают друг друга. Огоньки играют на их лицах; при свете факелов они уже не кажутся такими рыжими.

Не могу понять: они устроили чемпионат по шашкам рядом с заброшенным сараем для того, чтобы защитить меня от старосты? Или это внутренние, неизвестные мне причины? В любом случае, спасибо. Благодаря этим людям я до сих пор жив.

– Надеюсь, ты не сильно испугался? – спрашивает девушка.

– Не-ет. Меня каждый день на кол хотят посадить, я уже привык.

– Я тебе пообещала, что ты уйдёшь из деревни и я намерена выполнить своё слово.

– Я тебе верю, – говорю.

– Нет, я серьёзно, – продолжает Майра. – Я тебя сюда привела, я тебя отсюда и уведу.

– Хорошо.

– Ты мне веришь?

– Конечно. Ты похожа на ту, кто всегда держит слово.

– Так что ни о чём не переживай. Пока ты в Дигоре, ты под моей защитой.

Киваю в согласии. Как бы странно это ни звучало, но ощущаю себя гораздо легче, когда она рядом. Пусть её слово не так много весит, как слово старейшины, но что-то определённо значит.

Моё представление о Дигоре снова изменилось.

Сначала я хотел попасть сюда, потом очень жалел, что пришёл. Теперь мне здесь снова нравится. Какое-то напряжение среди жителей присутствует и я намерен понять, в чём причина, но в целом... за мрачной оболочкой прячется мягкая сердцевина.

Чем больше я стою с кружкой в руке, тем больше хмелею. Майра тоже расслабилась, наблюдает за происходящим с лёгкой полуулыбкой. Её птица сидит на крыше сарая и смотрит на происходящее внизу.

Люблю вот такие моменты, когда на носу гуляния, а ты стоишь, расслабленный. Можно даже забыть, что я пленник.

– Что за цена у твоего Дара? – спрашиваю.

Ощущаю приятное тепло в щёчках.

– С чего ты взял, что у меня он есть?

– Не каждый человек умеет смотреть глазами приручённой птицы.

– Ладно, – признаётся Майра. – Ты меня раскусил. У меня есть Дар.

Достаёт из мешочка на шее жемчужину с коричневым дымом внутри.

– Цена у этой штуки совсем маленькая. Всего лишь надо подкармливать любых птиц, что ко мне прилетают. Выхаживать тех, кто выпадает из гнезда. В общем, заботиться и никого не оставлять в беде. Но я это и так делала, без всяких Даров. Этим я его и заслужила: заснула однажды ночью, а проснулась в каком-то лесу, посреди джунглей. А напротив меня стоит... существо с капюшоном, так глубоко надвинутом на голову, что лица не разобрать, только клюв торчит из-под ткани. И говорит мне...

Молчит, вспоминает.

– Что говорит? – спрашиваю.

– Не помню. Честно, не помню. Это было так давно... С тех пор коракс всегда следует за мной, веселит, поддерживает, когда грустно. Пусть это и птица, но я отношусь к нему как к брату. Каким-то образом он всегда понимает, что я чувствую.

– Никто не пытался отобрать твой Дар?

– В этом нет смысла. Он принадлежит только мне, никому другому птица подчиняться не будет.

Как только мясо доходит до нужного состояния, его раскладывают на керамические тарелки, а игроки садятся за стол. Вот-вот начнётся битва, где определится король шашек. Стоит сделать грамоту победителю, чтобы он повесил её на стену у себя дома и много лет мог вспоминать свой триумф.

– Эй, где судья? – спрашивает Хуберт. – Куда мы подевали судью?

– Тут, – говорю.

Выхожу вперёд, проверяю, как расставлены фигуры. В данной игре моя задача – следить, чтобы все ходы были выполнены правильно, чтобы никто не мухлевал с дамками и не доставал новые шашки «из рукава». Подразумевается, что я должен быть самым трезвым из присутствующих, но всё совсем наоборот: мы с Майрой напились больше всего, в то время как игроки – все в здравом рассудке.

– Итак! – кричу. – Начинаем турнир!

Хуберт делает первый ход, Гунай отвечает. За соседними столами играют другие. Хожу вокруг игроков, слежу за партиями, запоминаю результаты матчей. Очень тихо интересуюсь у Майры, кого как зовут, поскольку имена всегда быстро вылетали из памяти.

Объявляю каждого победителя.

Хлопаю в ладоши, чтобы наградить за победу и продвижение в таблице. Через несколько матчей приходится брать веточку и зарисовывать на земле схему игр, с сеткой победителей и проигравших, чтобы не забыть, кто на каком этапе вылетел.

– Классно ты это придумал, – говорит Майра. – Я бы уже запуталась.

– Двадцать шесть человек, – говорю. – Больше сотни партий – просто так их не запомнить.

Количество игроков не является членом геометрической прогрессии со знаменателем, равным двум. Это означает, что равно или поздно в одном из раундов станет нечётное количество победителей и кому-то не достанется пары для игры. В данном случае уже после первого раунда – тринадцать победителей. Приходится изобретать решение на ходу: один из проигравших во втором раунде играет с тринадцатым игроком. В этой отдельной партии тринадцатый проигрывает, поэтому вперёд проходят двенадцать.