– В трусах спрятал, – говорит девушка.

– Тоже так думаю.

Мозолистая рука мужчины проникает мне в трусы и вытаскивает мешочек, высыпает все три на ладонь. Смотрю, как мои сокровища присваивают себе посторонние. Мне пришлось идти в поход на Гуменд, чтобы добыть красную. Чуть ли не месяц выживать в пустыне ради чёрной. И жёлтая...

Аж трясёт от злости. Вот так расстаться с самым ценным, что у меня есть. Наверное, я это заслужил. Возомнил себя всемогущим – так расплачивайся и не смей жаловаться. По крайней мере, ты не расстался с жизнью. Пока.

– Ого! – восклицает. – Вот это улов!

– Хм, непростого парня мы поймали.

Девушка наклоняется ко мне и весело пинает ногой по рёбрам.

– Ты кто такой? – спрашивает. – Откуда у тебя всё это?

– От верблюда, – говорю.

– А это кто? Один из ваших?

– Да, – отвечаю. – Двоюродный брат коня в пальто.

– Мне кажется, он над тобой издевается, – замечает мужчина. – Горько ему расставаться с Дарами, вот и язвит.

Девушка снова пинает меня по рёбрам, не сильно.

– Язвишь, да? – спрашивает. – Правильно, что тебе ещё остаётся. Кстати, а почему ты темноволосый?

– Он из Дарграга, они там все такие.

– Дарграг? Я думала, они сидят за хребтом, и им плевать на наши дрязги.

Девушка присаживается на корточки и рассматривает мои волосы как диковинку.

– Ты так удивляешься моим волосам, – говорю. – Хотя сама – рыжая. Пока я ни одной такой не увидел в Фаргаре.

– Так мы и не из Фаргара, – отвечает девушка.

– А откуда? – спрашиваю.

– Этот шустряк даже не понимает, откуда мы, – девушка смеётся. – Меня зовут Майра и я из Дигора. Но ты сам скоро всё увидишь.

Мужчина поднимает меня на плечо как мешок с картошкой и несёт куда-то прочь от Фаргара. Вот и ещё одна деревня, с которой довелось познакомиться. К несчастью, обстоятельства снова не самые дружелюбные.

Ноги адски ноют и кровоточат. Лопатку словно ковыряют раскалённой кочергой.

Без красной жемчужины раны не восстанавливаются как прежде, поэтому чувствую себя слабым и... тонким. Раньше любые травмы заживали быстро, порезы пропадали за ночь, а синяки едва успевали показываться.

Сейчас же мне кажется, что в организме целительные процессы стоят на месте: пробитым ногам нужны недели, чтобы вернуться в форму, к тому же останутся шрамы. И очень сильно повезёт, если я не начну хромать.

Что касается дырявой ступни... стрела перебила сухожилия и я наверняка не смогу больше двигать пальцами.

Как бы странно это ни звучало, но без красной жемчужины я не чувствую себя человеком.

В моём понимании есть два вида вещей: живые и неживые. Живые – люди, звери, насекомые. Неживые – инструменты, вроде арбалета, одежды или ведра. Когда живая вещь получает рану – она затягивается, когда неживая – она сама не восстановится и ей требуется ремонт.

Порванная тетива на арбалете сама не соединится, дырка на одежде сама не залатается, пробитое ведро навсегда останется пробитым ведром, если к нему не приложить руку.

Так и со мной.

Пусть мои раны потихоньку заживают, но скорость в десятки раз меньше, поэтому чувствую, будто состою из неживой материи.

– Как-то он неважно выглядит, – замечает девушка. – Эй, ты как?

– Ты пробила мне обе ноги и ещё одну стрелу в плечо загнала.

– Ну прости, я хотела взять тебя живьём.

Ах, вот оно как. Получается, я прятался за камнем и выставлял наружу ноги, поскольку боялся получить стрелу в живот или голову. А надо было, наоборот, выставить макушку над камнем, поскольку Майра не стала бы стрелять в голову.

– Если вы вернёте мне красную жемчужину ненадолго, – говорю. – То мои ноги пройдут и я смогу идти своим ходом.

– Ещё чего, – смеётся. – За дураков нас держишь? Сейчас мы тебе её дадим, а ты мгновенно нас убьёшь с помощью этой своей... неуловимой скорости.

– Скорость даёт жёлтая жемчужина, – говорю. – А красная – восстанавливает раны.

Думаю, они сами знают, что жёлтая жемчужина даёт скорость – когда они меня обыскивали, то она была прозрачной, а теперь наполнилась дымом. Однако рисковать не хотят.

– Даже такой здоровяк, как твой папа, не сможет долго меня нести. Я так-то парень не лёгкий.

– Папа? – спрашивает девушка. – Слышал, как он тебя назвал?

– Ага, – фыркает мужчина. – Приятно познакомиться, доченька.

– Нет, это не мой папа.

– А кто тогда? Муж?

Вишу на плече у здоровяка и чувствую, как ему тяжело. Неудивительно – не сопляка пятилетнего тащит. С каждым шагом я болтаюсь на плече и всё сильнее придавливаю его к земле.

– Нет. Хуберт – женатый человек и у него несколько чудесных детишек. Я не среди их числа.

– А кто тогда?

– Чего ты пристал? – спрашивает Майра. – Никто я ему. И ты ему никто. Мы все друг другу – никто.

– Но вы явно с одной деревни, – говорю.

– Представь себе, можно быть с одной деревни и не быть при этом родственниками.

– Всё, привал, – заявляет Хуберт и опускает меня на землю.

Он сильно себя переоценил. Я неплохо питался последние годы, нарастил кое-какие мышцы – такого не пронесёшь десять километров в одиночку, даже будь ты тяжелоатлетом мирового уровня.

Мужчина садится на землю, красный и запыхавшийся, весь вспотел. По эту сторону хребта почти так же жарко, как на востоке, к тому же влажность большая. Не удивлюсь, если он весь мокрый под доспехом.

– Если ваша деревня не находится за углом, – говорю. – То вы меня не донесёте.

– Как-нибудь справимся, – отвечает Хуберт. – И ты бы лучше заткнулся, пока нам не надоел твой голос.

– А это что?

Майра достаёт из ножен мой меч и удивлённо его осматривает. Люди за пределами Дарграга не только не встречали сталь, но даже сам меч видят впервые. Металл в этой части мира редкий и дорогой, из него делают только вещи первой необходимости. Наконечники копий – и то в большинстве каменные.

А тут цельный, большой кусок отполированного железа. Хотелось бы увидеть их лица, когда перед ними предстанет воин в латном доспехе, в стальном шлеме и с цвайхендером в двух руках.

К сожалению, это пока невозможно: слишком мало стали добываем, а присадок для упругости нет. Для легированной стали нужны добавки, чтобы увеличить пластичность, прочность или ударную вязкость. Даже хром и никель непонятно где искать, и это я ещё не говорю про титан, вольфрам или молибден.

Можно выковать нагрудник из высокоуглеродистой стали, но его можно будет разбить сильным ударом молота или топора. Поэтому приходится выбирать между ламеллярным и зерцальным доспехом. В крайнем случае бригантину. И всё это требует кучи железа.

– Какой большой кинжал, – говорит Майра. – И широкий.

– Эта штука называется «меч», – отвечаю.

– Красивый...

– Да-а. Мне тоже нравится.

– Из чего он сделан?

– Из меди, только немного другой.

Здесь понятия не имеют о химии, атомах и молекулах, поэтому местные жители никогда не поймут, в чём отличие железа от меди. Для них и одно, и другое – металл, только разного цвета и вязкости. Попробуй им сказать, что у одного из них двадцать шесть протонов в ядре, а в другом двадцать девять – посмотрят на тебя как на идиота.

Поэтому и существовала такая вещь, как алхимия. Серьёзные учёные, вроде Ньютона, пытались превратить железо или свинец в золото, не понимая, что здесь нужен ядерный синтез или деление атома. И с такими элементами справится только взорвавшаяся звезда.

В моём мире меня бы засмеяли, скажи я, что железо – это серая медь.

А тут такое объяснение звучит вполне логично.

– Можно я его заберу себе? – спрашивает Майра.

– Конечно, забирай, – говорю.

Будто у меня есть выбор и хоть какой-то шанс оставить оружие.

Размахивает мечом из стороны в сторону, совсем как я, когда его только выковал. Хуберт, в свою очередь, достаёт метательный нож. Рассматривает его со всех сторон, подносит очень близко к лицу, нюхает, даже пробует языком.