Я действую осторожно, но честно. — Я чувствовала что начинаю перегорать.

— Правда? — она приподнимает бровь.

Я отвожу от нее взгляд и она продолжает.

— Я попала в это место около четырех лет назад. Конечно, на тот момент мне было двадцать пять лет. Я уехала, и у меня родилась дочь. Я нашла в ней новую страсть к жизни, но мне все еще хотелось быть здесь.

Она постукивает пальцем по столешнице, имея в виду свой ресторан. — Ты не возражаешь, если я дам тебк совет? От старого шеф-повара, молодому?

Я смеюсь. — Ты не старая, но да, пожалуйста, сделай это.

— Если ты когда-нибудь почувствуешь, что действительно утратила свою страсть к этому, уволься. Твоя еда никогда не раскроет потенциал, потому что ты не раскроешь свой. Эта карьера не для слабонервных. Ты будешь терпеть поражение изо дня в день. Если ты сомневаешься в том, что приняла правильное решение, то ты уже приняла его неверно. Найди свою страсть, Миллер. Найди то, что заставляет тебя вставать с кровати каждое утро, и если это не кухня, тогда нужно уйти.

Ну, черт возьми, неужели я настолько очевидна?

— Это то, в чем я хороша.

— О, у тебя это чертовски здорово получается. Но знаешь, если тебе не нравится то, чем ты занимаешься, то стоит это оставить позади.

— Это действительно не так просто, шеф. У меня есть список брони на четыре года на кухни, я не могу просто уйти.

— У вас подписаны контракты? Была ли произведена предоплата?

— Просто устные соглашения.

Она отмахивается от меня, как будто говорит, что я никому ничего не должна, имея только устный контракт.

Мне больше нечего добавить к этой части разговора, потому что летом в моей голове все перевернулось.

— Хорошо, мисс девушка с обложки «Food & Wine». Мейвен хлопает в ладоши, ставя важные вопросы на паузу. — Мне нужно знать об этих сверхсекретных рецептах. И где вы в итоге сделали фотографию для обложки? Они позвонили, чтобы получить мое разрешение на съемки здесь, но потом перезвонили и сказали, что у них есть съемочная площадка в Чикаго.

Площадка в Чикаго. Я могла бы посмеяться. Там была прекрасная кухня в чьем-то доме, где бегал малыш.

— Этим летом я помогала своему отцу в Чикаго. Он бейсбольный тренер, и у его стартового питчера есть сын, которому на пару месяцев понадобилась няня. Мы сделали снимки у него на кухне. Вообще-то… — я достаю телефон из кармана. — Вайолет прислала макет статьи. Им просто нужно добавить интервью, которое мы проводим сегодня днем.

Мы с Мейвеном придвигаем наши стулья поближе, пока я просматриваю свои электронные письма, находя то, которое переслала Вайолет. Как только я открываю его, на экране появляется снимок обложки.

Она размыта на заднем плане, но она есть. Кухня, в которой я создала так много воспоминаний. Я стою перед ним в поварском халате, скрестив руки на груди.

Но самое тревожное на этой фотографии — то, насколько несчастной я выгляжу. Неужели никто больше не заметил этого, когда выбирал снимки?

— Вау, — выдыхает Мейвен. — Потрясающее фото, Миллер.

Я не отвечаю, прокручивая страницу вниз, чтобы найти изображения моих десертов и рецептов, которые к ним прилагаются. Есть еще фотографии, на которых я взбиваю, разбиваю яйцо. Я выгляжу такой же несчастной.

— О! — восхищается Мейвен. — Нам нужно представить этот цилиндр из темного шоколада этой осенью.

Десерт, о котором я подумала, когда была в Бостоне с Каем.

И снова мне хочется плакать, рассыпаться, раствориться в ничто, потому что он повсюду.

Он был так обеспокоен тем, что заметил мое отсутствие в своем доме, но я нахожусь за две тысячи миль отсюда, и этот человек присутствует в каждом моменте моей жизни.

Так, как ему и положено быть.

Я стряхиваю с себя это, пытаясь справиться со своими эмоциями.

— Вайолет сказала, что фотограф прислал снимки, которые не получились. Я уверена, что там есть и другие ракурсы десертов. Чизкейк с моцареллой получился прекрасным.

В своих электронных письмах я нахожу сообщение фотографа со строкой темы, в которой говорится: — Подумал, что тебе стоит увидеть это.

Я нажимаю на фото, позволяя ему загрузиться, но как только это происходит я понимаю, что там нет фотографий десертов. Никаких фото меня и кухни.

Прилагается только одна фотография. Я в поварском халате, держу Макса на руках с такой широкой улыбкой, что моих глаз почти не видно. Он такой же счастливый в моих объятиях, с широкой счастливой улыбкой, и я смотрю на него так, словно он — все, чего не хватало в моей жизни.

Должно быть, это было в тот момент, когда Макс, пошатываясь, появился на съемочной площадке, прямо перед тем, как Сильвия разозлилась на меня за то, что я посмела помять мой китель.

Нельзя отрицать, что радость на моем лице на этой фотографии несравнима с той, что попала на обложку.

— Это твой сын? — спрашивает Мейвен, глядя на экран через мое плечо.

— О, — вздрагиваю я, на мгновение забывая, что она здесь. — Нет. Это Макс. Маленький мальчик, за которым я присматривала.

— Интересно.

— Что?

— Ты смотришь на него так, как я смотрю на Луну — на мою дочь, а не на ресторан.

Со своей новой рамкой в руках я благодарю водителя такси, когда он высаживает меня перед арендованным домом на Голливудских холмах. Парковка в Лос-Анджелесе — настоящая сука, поэтому я брала такси и оставляла свой фургон припаркованным здесь на подъездной дорожке.

После того как водитель высадил меня возле дома, я поднимаю глаза и вижу гигантского мужчину, сидящего на ступеньках крыльца, опершись татуированными локтями о колени.

— Папа? — спрашиваю я.

Его улыбка становится шире. — Привет, Милли.

— Что ты здесь делаешь?

— Я получил твое голосовое сообщение сегодня утром. Ты говорила так, будто я тебе нужен.

Я быстро киваю, ускоряя шаг, чтобы оказаться с ними на ступеньках. — Да, пап.

Он заключает меня в крепкие и успокаивающие объятия. Объятие, в котором я чувствую себя как дома после того, как так долго говорила себе, что у меня его не было.

— Я скучал по тебе, моя девочка, — говорит он мне в волосы.

— Я скучала по тебе, папа.

После того, как я убедила его и себя в своей независимости, как будто я могла прожить свою жизнь одна, мне приятно признать, как сильно он мне нужен.

— Что ты здесь делаешь? Спрашиваю я, быстро отстраняясь, чтобы лучше видеть его. — С Максом все в порядке? А Кай?

— С ними все в порядке. Я здесь не поэтому.

— Разве у вас нет игры?

— Выходной. У нас завтра игра, так что мне нужно сразу же вернуться в аэропорт после того, как мы закончим этот разговор.

— Какой разговор?

Он указывает на верхнюю ступеньку, и мы оба садимся.

— Мы говорили об этом несколько раз на протяжении всей твоей жизни, Миллер, но я не думаю, что это когда-либо по-настоящему имело смысл. Я надеюсь, что теперь это произойдет.

Он переплетает руки, опираясь локтями на колени. — Когда умерла твоя мама…

— Папа, нам не нужно об этом говорить.

— Мне это нужно. — Он делает глубокий вдох, начиная снова. — Когда умерла твоя мама, у меня была карьера моей мечты.

— Я знаю.

— То, что я считал карьерой своей мечты, — поправляет он. — Пока настоящая работа моей мечты не вошла прямо в мою жизнь, и внезапно все, чего я хотел, — это быть тем, в ком ты нуждаешься. Меня больше не интересовал бейсбол. Я не думал о том, кем мог бы стать. Все, что я видел, это маленькая зеленоглазая девочка, которая смотрела на меня так, словно я был всем ее миром.

Он качает головой. — Ни разу до сего дня я не рассматривал наши отношения или то, как возникла наша семья, как жертву. Для меня было честью быть твоим отцом.

На последнем слове его голос немного срывается, поэтому я провожу ладонью по его плечу, кладя на него голову.

— Помнишь, как ты впервые назвала меня так? — спрашивает он.

Я качаю головой. Он всегда был моим отцом. Я не могу вспомнить время, когда он им не был.