— Ты такой организованный, папочка-бейсболист. Держу пари, ты из тех людей которые знают, где находится их свидетельство о рождении, я права?

— Разве ты этого не знаешь? Миллер, это тот документ, местонахождение которого ты определенно должна знать.

И это та девушка, которая будет нести ответственность за моего ребенка в течение следующих двух месяцев, она даже не знает где находится один чрезвычайно важный листок бумаги.

Она нравится Максу. Она дочь Монти.

— Мне нужно, чтобы ты сказала что-нибудь обнадеживающее прямо сейчас, потому что я собираюсь оставить сына в твоих руках.

— Со мной весело.

Я чувствую, как уголок моего рта приподнимается. — Это должно обнадеживать?

— Я также хороша в покере.

— Что ж, к счастью, у моего полуторагодовалого сына не так уж много денег.

Она проводит ладонями по столешнице. — И я хорошо смотрюсь на твоей кухне.

Я пытаюсь сдержаться, но, черт возьми, мне нравится спарринг с этой девушкой. — Ты права

Тут нет никаких сомнений. Миллер чертовски хорошо смотрится на моей кухне, а я как посторонний придурок любуюсь этим зрелищем.

— Твой парень знает, что ты такая кокетка?

— О, да ладно тебе, Кай. Ты выше этого. Будь прямолинеен. Спроси меня, одинока ли я. На ее губах играет лукавая улыбка, улыбка, которая кричит, что ей нравится флиртовать со мной так же сильно, как и мне с ней.

В Миллер есть что-то свирепое, я чувствую это нутром, преданность и верность ее верные спутники. Так что нет, она бы стала бы флиртовать со мной, если бы у нее кто то был.

— Нет необходимости спрашивать. У меня уже есть ответ.

— Ах да? И как же он звучит?

Я скучаю по свободе и флирту с красивой девушкой, по воспоминаниям о том, какой легкой была моя жизнь раньше, а Миллер позволяет мне довольно легко притворяться, что у меня все еще есть шанс быть тем мужчиной.

Но я, блядь, этого не делаю. В соседней комнате мне об этом напоминает мальчишка.

Я прочищаю горло, не отвечая на ее вопрос. — Позвони охране у главных ворот, когда привезут продукты. Они проверят их и подвезут продукты.

Она оглядывает комнату. — Здесь шикарно, папочка-бейсболист.

— И безопасно.

— Рада знать, что мне не нужно беспокоиться о том, что внутрь попадет что-нибудь опасное.

Ей, возможно, и не стоит беспокоиться, но я уже начинаю это делать. Потому что, когда Миллер Монтгомери, дочь моего тренера, стоит у меня на кухне в таком виде, я боюсь, что внутрь меня уже проникло что-то очень опасное.

****************************

Эти места, блядь, самые худшие.

Прежде чем я подписал свой контракт в прошлом году, мне следовало внести поправку о том, что в КПЗ нужны более удобные кресла. Восемь с половиной подач, и моя задница онемела, пока я жду и наблюдаю, как моя команда вырвет победу у себя дома.

Исайя играет изо всех сил. Его защита жесткая и замкнутая. Он нанес двукратный удар в четвертом раунде и еще один дубль в седьмом, завершив забег и обеспечив "Warriors" комфортное преимущество. Я собирался пригласить его после игры выпить пива, надеюсь, еще оно ещё есть в моем холодильнике, а может и нет, но с учетом того, как хорошо у него идут дела, мистер Популярность вот-вот привлечет к себе много внимания, которое он не захочет упускать.

Дело не в том, что я не командный игрок, но я ненавижу дни КПЗ. Помимо сорока подач, которые я делаю, и активностью между стартами, я больше нечем не занимаюсь, в основном наблюдаю.

Весь матч мы сидим где-то за линией штрафной, в то время как я мог бы сидеть дома и проводить время со своим сыном. Именно в такие моменты мне и становится тяжело. В активные ночи я могу оправдать свое отсутствие, но в такие как эта, я бы хотел, чтобы Макс был здесь.

С кепкой в руках я рассеянно провожу большим пальцем по фотографии Макса. Это привычка, но также и хорошее напоминание о том что, когда работы становится слишком много, ничто из этого не имеет значения. А он имеет.

Мне нравится играть, правда, но я люблю своего сына намного больше и не знаю, как найти этот баланс.

Может, если бы его мама не бросила его так, как она это сделала, я мог бы справится с этом гораздо легче. Но большую часть времени я чувствую, что мне нужно компенсировать недостаток одно из родителя, и просто надеяться что Макс не заметит пробелов.

— Туз.

Один из наших сменных питчеров хлопает меня по спине. — Мне нравится это отсутствие работы. Как думаешь, сможешь отыграть еще восемь подач в следующем старте?

Посмеиваясь, я откидываюсь на спинку стула, скрещивая руки. — Я буду стараться изо всех сил.

Садясь рядом со мной, он предлагает мне немного перекусить, но я отказываюсь, вместо этого протягиваю ему свои семечки.

— После сегодняшней ночи твой брат станет невыносимым.

— Боже — выдыхаю я. — Можешь не говорить мне об этом…

И точно по сигналу, в тренировочном зале под грохот музыки появляется мой младший брат, вальсирующий как самонадеянный ублюдок, каким он и является.

Исайя медленно расстегивает свою униформу под песню, майка с его номером девятнадцать падает к его ногам. — Я здесь, детка!

Я лежу на тренировочном столе, пока мне растирают плечо, и наблюдаю за этим зрелищем, изо всех сил стараясь не рассмеяться. На самом деле это довольно сложно не делать, когда весь зал на его стороне, подбадривает его, когда он раздевается под музыку, кайфуя от нашей победы и своей игры.

— Роудс, сегодня ты у меня на столе, — говорит Кеннеди, одна из тренеров. — Я растираю тебя.

Исайя останавливается посреди танца, его глаза расширяются от волнения, потому что он влюблен в Кеннеди.

— Кенни… Ты серьезно?

Он следует за ней к ее столику, как влюбленный щенок.

— Да. Раздевайся и запрыгивай.

Внимание моего брата переключается на меня, его рот приоткрывается, но в то же время он улыбается. Кеннеди редко вызывается работать с Исайей, потому что этот парень может быть колоссальной занозой в заднице.

Глядя на меня, он указывает на нее, затем на себя, как будто она понятия не имеет, насколько он одержим ею.

Я не могу удержаться от смеха, глядя на него с другого конца комнаты, но затем большой палец моего врача впивается в мою вращательную манжету и стирает улыбку с моего лица.

— Это часть моей награды за хорошую игру? — Спрашивает Исайя Кеннеди, раздеваясь догола, и его ремень со звоном падает на пол. — О какой части тела тебе надо позаботиться с этим растиранием?

— Господи, Роудс.

Кеннеди отворачивается от него как можно быстрее, прикрывая глаза. — Оставь свои чертовы компрессионные шорты. Это не такой массаж. Она бросает на меня быстрый взгляд. — Эйс, что, черт возьми, не так с твоим братом?

— Хотел бы я знать, Кен.

Исайя использует обе руки, чтобы быстро прикрыть свой член, стоя с голой задницей рядом с тренировочным столом Кеннеди. — Ну, ты сказала раздеться, и я возбудился.

Вся комната взрывается смехом. Исайя натягивает шорты и запрыгивает на стол.

— Я просто подумал, — продолжает он. — Наконец-то моя Кенни поймет, что я тот, кто ей нужен. После стольких лет и всего этого напряжения ей потребовалось всего два пробега гомера, чтобы открыть глаза.

В голосе Кеннеди нет интонации. — Никакого напряжения.

Исайя ухмыляется, глядя на нее через плечо. — Детка, напряжение есть. Его можно разрезать ножом. Однажды ты поймешь, Кенни. Тебе нужен настоящий мужчина, а я именно таким и являюсь.

Локоть Кеннеди врезается в правую икру Исайи.

— О, черт возьми! — кричит он, впиваясь зубами в обивку стола, чтобы приглушить звук. Он издает сдавленный стон, его голос срывается. — Кенни! Кенни!

— Вот и все, детка. Скажи ну и кто теперь настоящий мужчина?

Вся комната бьется в истерике, когда мой эгоистичный брат врезается в стол, извиваясь, чтобы убежать от нее. — Тебе нравится причинять мне боль? — Спрашивает он, садясь и выходя из пределов ее досягаемости. — Может быть ты знаешь, что я люблю боль. Некоторые даже называют меня мазохистом в спальне.