Герман взял профессорские ключи и попробовал его открыть. Получилось со второй попытки. Так просто!

На полках ровными рядами стояли медицинские карты. Это архив! На вскидку, не меньше трёх сотен папок с историями жизни, болезней и смертей неизвестных ему людей. Ряды были разделены указателями годов. Пять лет! Больше никакой навигации.

Герман случайным образом выдёргивал истории болезней и читал. Он мало что понимал в загадочных диагнозах, написанных на латыни, в результатах анализов и компьютерных томограммах. Но не мог не заметить одну деталь, в конце концов, всех пациентов переводили в корпус «Ф», а потом их истории стремительно заканчивались. Месяц, другой и окончательный диагноз — смерть. Отметка о вскрытии. Штампик о кремации. Точка.

Герман пожалел, что поспешил отрубить профессора.

Этот старик не так прост. Наука для него только прикрытие другой, подозрительной деятельности. Он не мог не знать последствий лечения пациентов Клиники. Возможно, среди персонала и были непосвящённые в суть происходящего, но только не он.

«Эльзы всё нет. Уже больше часа, как она ушла», — Герман всерьёз забеспокоился: — «Может что-то случилось, и она ждёт помощи?»

Он поднял сумку, проверил готовность шприца с транквилизатором и вышел в коридор.

Ещё на пороге Герман ощутил головокружение. Руки и ноги занемели и потеряли чувствительность, тело стало ватным. «Неужели у меня тоже есть имплант и он действует? Нет, не то. Я отравился, когда делал инъекцию профессору? Что-то было в сейфе или в архиве?.. Какая теперь разница», — успел подумать Герман и соскользнул в темноту.

— О, наш Рэмбо проснулся! — услышал Герман отдалённо знакомый голос.

Какой яркий свет! Даже через закрытые веки он обжигал глаза. Звуки заполнили голову. И запах… Он был хуже всего. Пахло хлоркой, спиртом и эфиром, как в операционной. Выныривать из забытья было противно. Наверное, так же противно приходить в этот мир новорождённым. Но, ни у младенцев, ни у Германа других альтернатив не было. Очнуться и снова жить.

— А где профессор?

— Спит. Вашими стараниями. Надеюсь проснётся. Нельзя же так с пожилым человеком. Вы вкололи ему две лошадиных дозы.

— Говорите тише, — прошептал Герман, болезненно морщась, — У меня не было инструкции. А Вы кто?

— Моя фамилия Фишер, но Вам я известен как Рыбак.

— И Вы здесь?! — простонал Герман.

— Узнали!

Герман ощутил всю свою беспомощность. Руки и ноги накрепко пристёгнуты, голова зафиксирована. Отсутствие волос на голове ощущалось как унизительная рабская нагота.

— Вы снова сотрёте мою личность?

— Нет, на этот раз обнулим. Вы же хотели избавиться от всех этих душевных терзаний, сомнений. Сегодня Вы получите то, о чём мечтали. Свободу от переживаний, свободу от необходимости принятия решений, свободу от свободы выбора. Мы сохраним только вегетативные функции Вашей нервной системы. Короче, пищеварение и дыхание. Но Вы не переживайте, мы будем бережно обращаться с Вашим телом.

— Печальный получился конец пути моего героя, — пошутил Герман.

— Вы хотя бы попробовали. Так, что можете собой гордиться.

Герман исподволь поглядывал за манипуляциями Фишера на хирургическом столе, а тот тем временем пустился в откровенность. Явно наслаждаясь возможностью поговорить на важную для себя тему без каких-либо последствий:

— Вас переведут в корпус «Ф». Посвящённые называют это место «фермой». Они думают, потому, что там содержатся пациенты с интеллектом как у овощей. Но Вам я по секрету расскажу, что «фермой» он называется потому, что пациенты там живут, пока не появится реципиент на получение их органов. А дальше всё как на обычной ферме. Мы забираем нужное, а остальное утилизируем.

— А как же влиятельные родственники, разве они не заинтересованы в выздоровлении своих близких?

— О, Вы уже раскопали, что наша Клиника содержит пациентов, коих, по некоторым очень веским соображениям, родственники решили сюда упрятать. Браво! Вы достаточно наблюдательны. Но это лишь поверхностный слой тайны. Есть и более глубинные процессы… О которых даже людям порочным и в меру циничным, как знакомый Вам профессор, знать не следует.

Своих близких люди сюда оформляют именно для того, чтобы они никогда не вернулись. Можно конечно убить мешающего тебе человека, но это всегда сопряжено с полицией, расследованиями, оглаской. И, как следствие, есть вероятность разоблачения. Да и муки совести… А у нас здесь всё пройдёт по-тихому. Как бы естественным образом. Медицинское заключение. Больничная карта с историей прогрессирующей малоизученной болезни. Компетентные специалисты. Интенсивное, но, увы, безуспешное лечение. Полный цикл услуг, вплоть до кремации.

Особо впечатлительные заказчики могут даже убедить свою совесть, будто всё это правда, просто «так совпало».

— И никого из государственной системы здравоохранения не удивляет высокая смертность в Вашей клинике?

— Так мы и берёмся за самые тяжёлые, в основном неизлечимые неврологические заболевания. Всё что нам нужно, чтобы кто-то не связанный с Клиникой, вовремя поставил «правильный» диагноз. С бюрократической точки зрения не подкопаешься.

— Поэтому, Вы не уничтожаете старые истории болезней?

— Конечно, и не забывайте, близкие и родные умерших частенько обращаются за страховыми выплатами. А страховщики народ въедливый. Приходится поддерживать высочайший уровень бюрократии. Да и при оформлении наследства, тоже не должно возникать сомнений.

— Да у Вас тут настоящая фабрика, конвейер смерти.

— Ну это как посмотреть, кому-то мы спасаем жизнь предоставляя донорские органы. А кому-то просто открываем новые горизонты, устраняя препятствия на жизненном пути.

— Ну и зарабатываете, конечно, — иронично поддакнул Герман.

— Рынок, — развёл руками Фишер.

— Совесть не мучит?

— Мы здесь в Клинике всего лишь инструменты, настоящие убийцы — наши заказчики.

— Но меня-то, никто не заказывал. Меня Вы собираетесь убить по собственной инициативе.

— За Вас заплатил мистер Спенсер. — Фишер испытующе посмотрел на Германа, и заметив, что тот не купился на его маленькую ложь, продолжил: — Впрочем, тут Вы угадали, нет никакого Спенсера. Но Вы сами виноваты, не надо было умничать и вынюхивать. Глядишь, пожили бы ещё некоторое время.

— То есть шансов у меня не было с самого начала?

— Увы, мой друг, как и у всех прочих наших пациентов.

— Прямо всех-всех?

— Нет, иногда такое случается, что мы выписываем кого-то. По просьбе заказчика, конечно.

— Не боитесь, что они разболтают ваши секреты?

— Кто же им поверит? Это очень больные люди.

Злодей ласково погладил выбритый череп Германа:

— Вот Вам бы поверили. Но Вы никому и никогда ничего не расскажете. Страшно представить, сколько грязных тайн вылезло бы наружу.

— Всё равно, это когда-нибудь раскроется.

— Конечно, нас прикроют со временем, но никогда не разоблачат. Никому это не нужно. Ни нашим заказчикам, среди которых влиятельнейшие люди современности. Ни всем тем людям, чей мир зависит от благополучия первых.

Может быть потом, лет через сто, нашим правнукам и будет стыдно за нас. Но, я надеюсь, их утешит унаследованное благосостояние.

Фишер умолк. сосредоточив свое внимание на инструментах.

— А что со мной? — Спросил Герман. Позвякивание хирургической стали в наступившей тишине звучало пугающе.

— Очень простая операция. Мы просверлим в Вашем черепе маленькое отверстие и с помощью трубочки и вакуумного насоса удалим лобные доли мозга. Образовавшуюся полость заполним антисептическим раствором с добавлением кровоостанавливающих и бактерицидных средств. Вот и всё. Правда, потом придётся периодически промывать и обновлять раствор в черепной коробке. Согласен, неудобно. Но мы же как-то миримся со сменой масла в двигателе своего автомобиля.