— А в современном обществе, женщин тоже следовало бы спасать в первую очередь? Или это сексизм? — иронично спросил старый Араб.

— В нашем случае, единственная женщина — член экипажа. А пассажиров среди нас всего трое. Это Вы, Салим и Герман, — ответил Капитан.

— Ну, раз уж пошёл такой откровенный разговор, то жертвовать членами экипажа неразумно, они принесут больше пользы ради спасения пассажиров; у них больше шансов выжить, чем у пассажиров без членов экипажа.

— Значит, следует выбрать, того из пассажиров кто наименее ценен? Молодые или старые. Богатые или бедные. Учёный или обычный человек.

— Сдаётся мне, наш разговор переходит в практическую плоскость. Но это аморально! Давайте прекратим, — вмешалась в беседу доктор Рибор.

— Не приняв прагматического решения, основанного на целесообразности, справедливости, или хотя бы на жребии, мы вверяем свои судьбы воле случая. Или естественному отбору. Да здравствует сильнейший! — Подвёл итог Спенсер.

***

В результате эмоциональных качелей и всех этих разговоров у Германа разболелась голова. Он поинтересовался, у кого есть таблетка. Тамила поднялась с места, подошла к аптечке и почти сразу отыскала нужное лекарство. Подала ему таблетку и бутылочку воды, чтобы запить. На мгновение Герману померещилось, будто она стоит перед ним в белом медицинском халате и шапочке. Видение тут же рассеялось. Улыбнувшись, Герман взял лекарство и воду из рук женщины.

— Может лучше коньяку? — Участливо предложил Спенсер.

Но Герман только помотал головой.

— Капитан при исполнении, доктор Рибор я знаю не пьёт, арабам вера не велит. Вы, Герман, были моей последней надеждой на компанию. Ну что ж, мне же больше достанется, — заключил Спенсер.

Они чокнулись, Спенсер — бокалом, Герман — своей бутылочкой.

— До дна! — вместо тоста предложил Спенсер.

— Скажите, — обратился Герман к Спенсеру, — не являются ли все эти Ваши эксцентричные приключения своего рода инициациями. Вы сами себя подвергаете смертельно опасным испытаниям и каждый раз выходите из них более совершенным?

— Интересная гипотеза. Лично я свою тягу к приключениям всегда рассматривал как зависимость. Нет, не в адреналине. Для меня важна эксклюзивность впечатления, а не его опасность. Ну, что экстремального может быть во встрече с римским Папой? Об этом даже не написала ни одна газета, но это настоящая жемчужина моих впечатлений. Кстати, получить её было труднее, чем слетать в стратосферу.

Полагаю, людям моего склада постоянно требуются всё более и более редкие эмоции. Состоятельный человек может позволить себе их больше. Возможно, именно в этом и кроется причина моего стремления к богатству.

Сегодня я настолько богат, что могу делать очень высокие ставки и не бояться проиграть. Я прекрасно это осознаю, что не молод. И от того не боюсь рисковать жизнью. Не так уж долго мне осталось. Ставки минимальны, выигрыш меня мало тревожит, важен сам процесс.

— А как насчёт ответственности перед родными и людьми, зависящими от Вас?

— Мои дети выросли. Я эгоист и думаю только о своём благе. Я несу ответственность исключительно за себя. Вокруг меня и моего бизнеса кормятся тысячи людей и их семьи. Но это лишь побочный эффект.

— Говорят, люди сходят с ума, когда им нечего больше желать. Что будете делать, когда исчерпаете ресурс доступных впечатлений?

— Создавать новые. Раз есть спрос, то появляется и целая индустрия по удовлетворению самых необычных, порой чудовищных фантазий. Например, вы слышали, конспирологические истории про наркотик из крови перепуганных до смерти детей — адренохроме?

— Вы и это пробовали?!

— Я в это не верю.

— Ну, а как Вы себя ощущаете после очередного впечатления? Меняется ли что-то внутри Вас? — Спросил Герман.

Спенсер снисходительно прищурился:

— Вам, я вижу не даёт покоя вопрос трансформации личности?

— Да, Вы правы. С некоторых пор я мучительно пытаюсь примирить своё Я с окружающим миром, ищу способ стать самим собой.

— Вы, молодой человек идеалист. Мечтаете войти в образ и шествовать в нём по жизни. Я же считаю, что, демонстрируя своё настоящее (сокровенное) Я, я становлюсь предсказуемым, а значит уязвимым. Поэтому предпочитаю надевать маски, приличествующие каждой конкретной ситуации.

— Но дома-то, Вы показываете своё настоящее лицо?

— Для дома у меня специальная маска. Маска — это условность, термин для обозначения состояния. На самом деле каждый мой образ — это настоящий Я. Считайте меня многоликим. Или лицемерным. А в чем проблема? Вы хотите изменить своё Я, приспособив его под статичный мир. Но мир-то не статичен.

— Но это же прямая дорога в психушку с диагнозом шизофрения или раздвоение личности.

— Полегче с диагнозами. Актёры, шпионы и разведчики, и дети, по-вашему, они ненормальны? Мне кажется, что всё как раз наоборот. Вообразите себе полицейского, который на службе, в кругу семьи и в заграничном отпуске ведёт себя в своей излюбленной роли — полицейского. Вот уж кто точно покажется ненормальным.

«Интересная, и что важно, осознанная стратегия, — подумал Герман. — Спенсер демонстрирует витрину. А какой он на самом деле — это его тайна. Интересно, а для общения с самим собой у него тоже есть специальная маска?»

Пресытившись вниманием к своей персоне, Спенсер устроился в кресле поближе к иллюминатору и казалось, что он медитирует, углубившись в созерцание в общем-то унылого забортного пейзажа, подсвеченного внешними светодиодными прожекторами. А может он мысленно продолжал прерванную перед этим беседу о ценности жизни? Своей жизни.

Все оглянулись на неожиданный звук.

Из рук Спенсера выпал дегустационный бокал размером с маленький аквариум. Он раскололся на несколько крупных осколков. В одном из них сохранилась лужица янтарного цвета жидкости. В салоне запахло дорогим коньяком. На это событие отреагировали все, кроме самого Спенсера.

Доктор Рибор встала со своего места и с поинтересовалась, всё ли у того хорошо. Если Спенсер уснул, не стоило его будить. Сон — это лучший способ скоротать часы в ожидании спасения. Но это был не совсем тот сон, о котором можно было бы мечтать.

— Помогите мне, — обратилась Тамила к Капитану, — нам надо перенести его в медицинский модуль.

— Что случилось? — встревожился Герман. — Ему плохо? Приступ? Давайте я помогу.

Они с Капитаном подняли Спенсера на руки и перенесли в медицинский модуль. Уложили на одну из спальных полок вроде тех, что установлены в купе поездов дальнего следования. Безжизненное тело оказалось неожиданно лёгким и как будто стало меньше размером. Все мышцы расслаблены. Взгляд остановился в одной точке. Зрачки расширены. Герман исподтишка прислушался, но не уловил дыхания, как не заметил и биения пульса на открытой шее.

— Что с ним? — Спросил он неожиданно осипшим голосом.

Вместо ответа Женщина накрыла тело Спенсера простыней:

— Сейчас мы ничего не можем для него сделать.

И Герман к своему ужасу заметил, как она прикрыла глаза Спенсера.

— Он умер?! — Герман начал фразу и тут же запнулся. Он чувствовал себя как сломавшийся автомат. Рядом с ним никто никогда не умирал. И не было соответствующей модели поведения. Он оглянулся на других членов экипажа. Но их реакция его вообще обескуражила. Они были спокойны.

Тамила с Капитаном обменялись понимающим взглядом. Тот что-то очень тихо прошептал одними губами. Она — кивнула в ответ.

Арабы были напуганы и держались друг к другу ближе обычного, развернув кресла навстречу друг другу. Их реплики Герман тоже не смог понять. Они были произнесены на неведомом ему языке.

Не зная, как себя вести, Герман решил подобрать куски расколовшегося бокала. Понюхал капли напитка, сохранившиеся в одном из осколков. Говорят, что яды на основе синильной кислоты пахнут миндалём. Но ничего подобного, капли жидкости благоухали дорогим коньяком. Да и могло ли быть иначе, те яды о которых он подумал, применялись лет сто назад. Сегодня людей травят плутонием.