— Думай об этом как об искусстве. Когда мы читаем книги, смотрим кино, или представление в театре, мы прекрасно осознаём, что это не на самом деле. Однако искренне переживаем за героев, смеёмся и плачем. И меняемся. Согласись, что мы меняемся не только в результате личного опыта, но и сопереживая героям книг.

— Черт, Вы так убедительны! Долго готовились? Ну а как Вы утешите меня в том, что стёрли некоторую часть моей памяти. Я ничего не помню о себе-Журналисте? Вы попросту украли у меня несколько лет жизни.

— Нельзя украсть то, чего у тебя нет. Напомню тебе притчу о том, когда человеку правильно умирать…

— Знаю я эту притчу. Прошлого уже нет, будущего ещё нет. Всё чем мы располагаем — это краткое мгновение настоящего. Кстати, когда мы закончим нашу милую беседу, я подумываю лишить Вас этого пустячка, этого краткого мгновения.

Грубый намёк Германа прервал монолог профессора. Он поджал губы и умолк.

— Ладно, не обижайтесь. Я пошутил.

Профессор демонстративно промолчал, но было заметно, что чуть расслабился.

Герман, покончив с сейфом, занялся ноутбуком процессора. Для начала скопировал на флешку все пароли. А потом и остальные документы в рабочих папках. Процедура это не быстрая и чтобы скоротать время, он спросил:

— А когда вы собирались меня освободить?

— Мы люди не жестокие и искренне хотели бы тебе добра. Но в сложившихся условиях отпустить тебя никак невозможно.

— Но ведь я же психически нормальный!

— Это ты так считаешь. Я же в этом не уверен. Для твоего психического состояния не существует пока даже чёткого определения. Кто ты? Твоя личность разрушена и собрана из разрозненных обломков твоего прежнего «Я» и внедрённых чужеродных воспоминаний. По-сути, ты — психологический андроид. Невозможно предугадать твоё поведение в мире людей.

— Ваше тоже, — перебил его Герман: — Ничьё поведение невозможно предугадать на сто процентов, на то мы и люди. Так, что Вы лукавите, дорогой профессор. Вы просто не хотели меня отпускать. Боитесь разоблачения? Или вам попросту жаль расстаться с феноменальным результатом вашего эксперимента? Подозреваю, вы не предполагали меня отпустить с самого начала. Живым во всяком случае.

— А чем тебе плохо жилось здесь? Ты сыт, окружен комфортом. Нет нужды заботиться о тысячах бытовых мелочей. Не надо даже работать. Ты как будто в бесконечном отпуске. Как будто в Райском саду. Миллионы людей на земле обзавидовались бы.

— О, да Вы входите в роль Бога, про рай вот заговорили.

— У тебя даже есть своя Ева, — профессор пошленько ухмыльнулся.

Герман, подумал об Эльзе: «Что-то она не торопится. Ладно, пока поболтаю ещё с профессором.»

— Каков сам процесс? Как внедряли сценарий.

— Нет и долго, и ещё очень-очень долго не будет технологий прямого внедрения мыслей в мозг. Оставьте это фантастам и легковерным журналистам. Есть только известные человечеству с момента появления языка: суггестия, внушение и гипноз. Всё это производные наших способностей говорить, слушать и понимать сказанное.

Никакой демонический взгляд гипнотизёра не передаёт мысли, важна только речь. Исходя из этой гипотезы, мы сосредоточили свои усилия в направлении совершенствования передачи информации.

Снижение барьеров противодействия, подавление критического восприятия, подавление воли к переосмыслению. Слышал о сыворотке правды? Мы задумали сделать сыворотку веры... А дальше было дело техники, вернее химии и фармацевтики.

Мы говорим тебе, что это было с тобой, и ты веришь. Мы говорим, что нечто происходит с тобой прямо сейчас, и ты снова веришь.

— А сейчас, я тоже нахожусь под действием Вашей сыворотки веры? И Вы мне вешаете лапшу на уши?

— Браво, ты верно ухватил смысл. Но нет, к сожалению, пока наша сыворотка действует только когда пациент находится в состоянии медикаментозного транса.

— То есть, пока я спал, Вы начитывали мне историю про глубоководное погружение?

— Даже более того, мы подошли к этому делу творчески. Мы наняли профессиональных чтецов, а некоторые роли исполняли сами. Актеры сидели в соседнем помещении. Мы же с доктором Ритой в интерактивном режиме управляли всем процессом в целом, так сказать режиссировали.

— Значит, всё, что я помню, все, что мне казалось моими личными переживаниями на самом деле это придуманный и срежиссированный кем-то сценарий?

— Не совсем так. Диктор читал тебе текст, задавал канву событий. Ты сам в своём воображении формировал образы. И реакции на них были твоими личными.

— А мои поступки? Они были подсказаны или у меня сохранялась хоть какая-то свобода воли?

— Это и есть самая интересная часть нашего эксперимента. Мы вели с тобой игру. Интерактивную игру, события в которой развивались в зависимости от твоих решений, которые ты принимал сам.

— Возможно, ты сейчас представляешь, что твои внутренние монологи были в твоей голове, на самом деле ты их произносил вслух. Это позволяло нам следить за развитием сюжета.

— Это ж до какой степени вы вторглись в мою интимную суть! Фантастика.

— Ты не поверишь, но внедрить новые воспоминания — это только часть дела, и не самая трудная.

— Куда уж сложнее.

— Видишь ли, стереть хранящееся в памяти — вот настоящая проблема. Нельзя разрушить какой-либо нейрон, в результате чего оборвалась бы цепочка хранящихся в памяти событий. Мы даже приблизительно не знаем, в какой части коры мозга, хранятся те или иные знания и воспоминания.

— Но мои-то вы стёрли!

— Стёрли, хотя гордиться тут особенно нечем. Клофелин с алкоголем. Внутривенно. И ты даже имени своего не помнил.

— Ужас! Вы не врачи, а шарлатаны и живодёры!

— Но в этом есть один положительный момент. Высока вероятность, что со временем память к тебе вернётся.

— А что произойдёт, когда вернувшиеся воспоминания вступят в противоречие с внушёнными?

— Об этом мы, к сожалению, не узнаем, — пожал плечами профессор.

— Это ещё почему?

— Потому, что ты вышел из-под контроля. Но если ты успокоишься, смиришься со сложившимися обстоятельствами, то под нашим наблюдением и с нашей квалифицированной помощью, ты преодолеешь эту проблему с наименьшими последствиями.

Герман усмехнулся неожиданно всплывшей в памяти ассоциации:

— Кажется, я это уже проходил. И в прошлый раз я принял решение не оставаться в рутинном уютном прошлом. Второй раз сделать это проще.

С этими словами Герман сделал инъекцию.

— Положите меня на пол, — последнее, что произнёс профессор.

Посмотрев на то, как обвисло тело в кресле, Герман решил, что тот прав. Он расстегнул ремни, удерживающие руки и ноги, поднял профессора подмышки и не слишком церемонясь разложил его на полу.

«Не задохнулся бы», — подумал Герман и повернул ему голову набок. А потом ослабил галстук и расстегнул ворот рубашки.

Дряхлеющая, старческая кожа на шее. Слабый пульс. Нахлынуло чувство дежавю. Не хватало только секиры в руке. Но на этот раз он не собирается никого убивать.

Герман подмигнул бесчувственному телу.

Герман глянул на настенные часы. Почти девять. Включил рацию. По обрывкам переговоров он сделал вывод, что жертвы нейро-нейтрализатора успокоились. Пациенты отправлены по палатам. Пропажи Германа и Эльзы пока ещё не хватились. Профессором тоже никто не интересовался. Но не стоит заблуждаться — это ненадолго.

Что теперь? Плана нет. Обстановка ничего не подсказывает. Ну не сидеть же здесь до утра!

Что-то долго нет Эльзы. Впрочем, во всём здании тишина. Значит, можно надеяться, что у неё всё нормально. Если он сейчас отправится на поиски подруги, то велик шанс разминуться. Разумнее оставаться на месте и ждать.

Герман ещё раз внимательно огляделся. Кабинет был просторным, но уютным. Дорогая деревянная мебель, кожаное кресло, стулья обитые гобеленом, камин. Мягкое тёплое освещение. Книжные шкафы под самый потолок, много книг. На фоне этого эстетического благообразия уродливым бельмом поблескивал металлический стеллаж, закрытый стальными рольставнями. Этот предмет интерьера тоже был дорогим и по-своему красивым, но всё равно чуждым.