— И поэтому ты кабину пилота разместил над мотором? Но аэродинамика…

— Рабочая скорость предполагается в районе не свыше ста — ста двадцати километров, так что за особо низким сопротивлением воздуха можно не гнаться.

— Ну что же, в таком случае… а цистерна у тебя на сколько?

— Предполагается тонна полезного груза… тысяча двести килограммов максимум. Это не считая разбрызгивателя или шнекового рассеивателя для сыпучего груза. С трехсотсильным мотором можно даже с некоторым перегрузом…

— А я не о том: если с таким грузом, да в резкий вираж придется… у тебя хвост закрутит, слишком уж велик будет крутящий момент. Я думаю, что уж лучше двухбалочную конструкцию тут применить.

— Спасибо, думаю, что этот вариант стоит проработать. Займетесь, Василий Павлович?

— А куда же я денусь…

— Анатолий Георгиевич, а зачем вы тут — к развешанным на стене эскизам подошел один из молодых инженеров и указал пальцем — эти балки поставили? Ведь цистерну можно просто за силовой набор зацепить.

— Можно, но за эти балки цистерна может легко подвешиваться и так же легко сниматься. А вместо нее столь же легко повесится бункер, или даже — в экстренном случае — простенькая пассажирская кабина. Допустим, в поле механизатор покалечился, нужно его в больницу быстро доставить.

— Пассажирская кабина, как я понимаю, не показана… А что, получается интересно. Я, пожалуй, соглашусь с Василием Павловичем: нужна двухбалочная конструкция. Но не из-за крутильных колебаний, а из-за удобства замены грузовых секций. При этом основная нагрузка пойдет на центроплан, а кабину можно будет существенно легче сделать… С вашего позволения, я этим займусь, и подготовлю предложения по методам установки и съема грузовых секций…

— А я, пожалуй, с предложенной компоновкой не соглашусь, — заметил старый приятель Бедунковича инженер Гаврилов. — Сейчас получается, что планер в районе полутоны выйдет, а мотор уже на шесть центнеров потянет, да и по габаритам он… Больше метра в высоту, поэтому самолет твой выглядит… неважно он выглядит.

— Товарищ Чаромский обещает дать нам двигатель весом в триста пятьдесят килограммов и высотой в семьдесят сантиметров. Но это еще неизвестно когда будет, так что пока ориентируемся на мотор ММ-1 Бессонова, доработанный под девяностый авиабензин и с турбокомпрессором. Мотор в ЦИАМ уже испытания прошел, но товарищ Шахурин сказал, что в серию его запустят только когда под мотор самолет будет.

— Так, а как же нам машину испытывать без мотора?

— Специально для нас ЦИАМ на своих мощностях изготовит несколько моторов. Пока обещают шесть, а сколько на самом деле у нас будет… Но шесть точно будет, так что работаем. И вот еще что: Алексей Иванович сказал, что если мы дадим стране так нужный сельхозсамолет, то заводское КБ преобразуют в ОКБ со всеми вытекающими.

— А какие вытекающие при преобразовании в ОКБ будут? — спросил у Василия Павловича кто-то из молодых инженеров, когда обсуждение идеи Бедунковича завершилось и народ начал расходиться по рабочим местам.

— Ну, особо никаких. Бухгалтерия у нас отдельная появится, возможно выделят нам отдельное здание. Будет еще новый отдел — отдел главного механика, так что нам по цехам со своими заказами бегать не придется, эти ребята займутся. Опять же, не придется нам грехи яковлевских конструкторов исправлять, собственными игрушками заниматься будем. Свое опытное производство появится, машины экспериментальные там изготавливать станем — и, собственно, всё. — Василий Павлович широко улыбнулся и добавил:

— Да, забыл, потому что мне это не важно, а вот вам, молодым… Будет у нас еще отдел капитального строительства, чтобы здания дополнительные строить если потребуются, а заодно и собственный жилой фонд. Глядишь — года через два каждому квартиру отдельную уже дадут: у товарища Шахурина с этим строго. Не только у него, конечно, по всем военной промышленности порядок такой установлен. Товарищ Сталин, можно сказать, лично за этим следит. И, конечно, товарищ Берия.

Бабочки своими крылышками машут почти незаметно, но от взмахов их слабых крылышек в небе появляются крылышки более заметные и более сильные. Иногда эти крылышки несут в воздухе могучие бомбардировщики или юркие истребители, иногда — красивые авиалайнеры, а иногда — и очень странные самолетики, предназначенные для каких-то странных задач. Например, для засевания лугов семенами полезных трав, для разбрасывания ценных удобрений или поливания сельхозугодий страшной химией, напрочь уничтожающей разных вредителей (в том числе и бабочек — которые свою работу уже выполнили). Бабочек, конечно, жалко, но люди — такие вот существа, они больше о своем благополучии пекутся. И ради собственного благополучия они — люди — могут сделать многое.

На испытания опытный образец самолета, получившего индекс ЛИГ-12, выкатился из цеха двести семьдесят второго завода восьмого марта сорок девятого года…

Вряд ли товарищ Сталин лично следил за тем, чтобы конструктора авиационных КБ обзаводились приличным жильем, да и товарищу Берии не до жилищных условий работающих на оборону страны инженеров было. То есть им не было дела до условий, в которых живут конкретные конструктора и конкретные инженеры: с жильем в СССР для всех граждан было неважно. Точнее даже сказать, совсем паршиво — и руководство страны беспокоила проблема в целом. Причем беспокоила исключительно конкретно — и любые «инициативы с мест», если они могли помочь с решением проблемы, руководством всячески приветствовались.

Поэтому и инициатива двух министров — министра авиапрома Шахурина и министра общего машиностроения Хруничева — была одобрена. Простая такая инициатива: на вспомогательных производствах двух министерств начался выпуск комплектов оборудования для шахтных цементных печей. Не самых эффективных в плане производительности и использования топлива, но…

Оказалось, что выстроить такую печь, производящую полтораста тонн цемента в сутки, можно месяца за три — если оборудование для печи уже готово. А если топить эти печи угольком с Экибастуза, то о топливной экономичности можно даже особо не беспокоиться: уголь-то был совершенно паршивым, с зольностью в сорок процентов — зато и обходилась его добыча в копейки. А «избыток золы» как раз в цементных печах не мешал совершенно, вся эта зола в цемент и превращалась. Разве что возить этот уголь приходилось далеко — но опять же, на одну такую печь в сутки требовалось всего-то тонн двадцать уголька.

Понятно, что цемент не только на «авиаракетных» установках делался, даже в основном не на них — но такую печку можно было практически где угодно поставить, да и топить ее можно было почти чем угодно. И ставили, и топили — так что на Дальнем Востоке появился даже некоторый избыток этого цемента. Избыток этот, ясное дело, сами же и потребляли, и его тоже не хватало — но в дальневосточных селах проблема жилья «исчезла». Да и в городах там тоже она успешно решалась. Конечно, никто на Дольний Восток уголь из Экибастуза не возил, но печки прекрасно работали и на местном угольке, буром (в котором тоже золы было «достаточно»). А мельницы цементные за этих маленьких цементных заводах крутились от газовых мотор-генераторов, так что людям (довольно многим) казалось, что счастье уже не за горами. А местами это счастье уже даже наступило. Вот только чтобы оно «обратно не отступило», нужно было работать — и работать усердно. Причем не только руками, но и головой…

Вот чем хорош СССР, так это доступностью новых технологий не только для тех, кто эти технологии придумал, а вообще всем предприятиям страны. Вот придумали на заводе в Реутове очень шустрый гидропривод — и уже через пару месяцев совершенно не авиапромоский заводик приступил к выпуску гидравлической шахтной крепи с такими же гидравлическими машинками. Придумали в ВИАМе как на зерна корунда наносить слой рения толщиной в доли микрона — и через три месяца Московский НПЗ приступил к выпуску высокооктанового бензина. Гражданин Игнатьев конечно гениальный химик, но Советскому Союзу он состав придуманного им катализатора для гидрокрекинга нефти раскрывать не стал (даже за большие деньги не стал), а вот немецко-фашистский инженер, работавший в лаборатории, этот катализатор производящей по американской лицензии, не просто сам пришел в советскую комендатуру и поделился «секретом», но и с удовольствием (и за приличную зарплату, конечно) поработал над разработкой методов препятствования отравлению катализатора в крекинговых установках.