— Вот теперь вы выглядите как человек, себя уважающий. Который знает, чего он стоит и начальство которого ценит достаточно высоко.

— Но это пальто…

— Это кашемировое пальто, кстати и в вашей работе дома оно очень пригодится. Вы же часто на самолетах летаете? А в нем и летом не жарко, и зимой не холодно. К тому же здесь нормально воспримут, если вы и летом в нем ходить будете, просто его тогда застегивать не нужно… да, поскольку счет превышает тысячу долларов, вы, как заместитель руководителя делегации, подпишите мне накладную: я указал целью траты «необходимую подготовку к переговорам с владельцами авиазаводов».

Пальто действительно было легким и очень теплым, так что в самолет Владимир Михайлович забирался без боязни окоченеть по дороге. А спустя полтора часа он из самолета спокойно вылез, хотя пилоты из кабины просто вывалились: было видно, что они очень сильно замерзли. Так что к Алексею Ивановичу он приехал в хорошем расположении духа и — что тоже было немаловажным — вовремя.

— Добрый… уже вечер. Чаю хотите? Большего пока предложить не могу: мне меньше чем через полчаса выезжать пора. Я ваш отчет получил и с ним согласен, но я боюсь, что скажут, что вы просто пытаетесь опорочить машину конкурента чтобы… то есть вам придется мне сейчас более веские доводы изложить.

— Ну что же, я готов…

— Только мне давай голые факты, сопли по столу размазывать некогда — я, если будет нужно, соплями в три слоя что угодно обмажу. Итак, почему мы не можем запустить производство машины в Казани?

В знакомый кабинет Алексей Иванович входил в состоянии абсолютно спокойном: у него появились очень веские доводы. Настолько веские, что опровергнуть их было просто невозможно. Конечно, у Андрея Николаевича были и иные, к логике отношения не имеющие, «аргументы», но ситуация в стране была такой, что логика должна была победить. И в своих ожиданиях он почти не ошибся:

— Итак, вы все же против запуска машины в производство на сто двадцать четвертом заводе?

— Я вообще против запуска машины в производстве на любом заводе.

— А объяснить, почему вы против, можете?

— Мне понадобится минут пять…

— У вас есть эти пять минут. Начинайте.

— Сто третья машина изначально была первым и, по словам Владимира Михайловича, неудачным, вариантом изделия ВИ-СТО. От него отказались, поскольку для истребителя компоновка получилась перетяжеленной. Но когда Туполеву закрыли тему ПБ-4 и дали задание по проектированию ФБ, по поручению товарища Петлякова товарищ Незваль, проводивший компоновку и рассчитывающий развесовку машины, передал все наработки Туполеву, причем с подробным списком необходимых изменений в конструкции. Однако, по обыкновению, товарищ Туполев чужие предложения проигнорировал и начал менять конструкцию по-своему. Результат… машина стала тяжелее почти на полторы тонны, скорость — кстати, Андрей Николаевич пообещал нереальные семьсот пятьдесят километров — упала на почти пятьдесят километров против даже исходного варианта несмотря на более мощные моторы. А с травяного аэродрома вместо «гарантированных» двух тонн полезной нагрузки машина поднимает максимум восемьсот килограммов — в то время как даже машина Владимира Михайловича спокойно взлетает с тонной. К тому же материалоемкость сто третьего изделия в полтора раза превышает материалоемкость «сотки», а трудозатраты больше уже в два с половиной раза. Поэтому запуск машины на сто двадцать четвертом заводе приведет к тому, что вместо трех пикировщиков будет производиться один, а два месяца, необходимых на подготовку производства, завод вообще самолетов давать не будет.

— Так, с этого следовало начинать, одного этого вполне достаточно. А… вы говорите, что изначально машина проектировалась у товарища Петлякова — а у него есть предложения по доведению машины до ума?

— Есть. Правда Иосиф Фомич в настоящее время ведет доработки ТБ-7, но Владимир Михайлович говорит, что довести сто третью машину до приемлемого состояния возможно менее чем за год даже без снятия всех прочих заданий с КБ.

Вообще-то Петляков сказал, что «быстрее чем за полгода довести машину до рабочего качества не выйдет», но товарищ Шахурин… не то, чтобы он был перестраховщиком, он просто понимал, что во время войны обстоятельства могут оказаться крайне неблагоприятными.

— Хорошо. Пусть товарищ Туполев продолжает доводку своей машины, а работы по изделию сто три мы вернем товарищу Петлякову, тем более что он… Но какие-то средства он для этой работы потребует?

— Да, он сказал, что придется выстроить минимум три предсерийных машины для проведения испытаний. Это металл, моторы…

— Передайте ему, что если он машину доведет, то мы простим даже недовыпуск десяти серийных машин. Как у него дела на двадцать втором заводе?

— Производство разворачивается. Не так быстро, как хотелось бы, но… оборудование приходит с некоторым отставанием. Тем не менее производство уже начинается, с известной помощью сто двадцать четвертого завода, куда временно направлено около трех тысяч рабочих с двадцать второго, в феврале завод заработает в полную силу. Сейчас уже готовится к выпуску четвертая серия пикировщиков, ее передадут в войска до конца недели. А в феврале Владимир Михайлович уже обещает выдавать по четыре машины в сутки.

— Обещает?

— Выдаст. Я слежу, лично у меня сомнений в этом нет.

— Товарищ Петляков может в ближайшее время прибыть в Москву? У меня есть к нему несколько вопросов…

— Он уже в Москве. Правда, завтра утром он вернется в Казань.

— Пусть задержится на день. Завтра… скажем, в час дня, я его буду ждать.

— Слушаюсь, товарищ Сталин, завтра в час он будет у вас!

Нарком Шахурин вызвал конструктора Петлякова столь внезапно по одной простой причине: товарищ Сталин перенес встречу с ним с девятнадцатого на двенадцатое января и для разговора с ним у Алексея Ивановича не хватало аргументации. А Петляков такую аргументацию мог предоставить: он ведь даже самолеты свои проектировал с глубоким учетом возможностей авиазаводов и очень хорошо знал, на что способен почти каждый авиазавод. И еще он прекрасно разбирался в технологиях изготовления крылатых машин, что для Шахурина — в свете предстоящего разговора — было исключительно важно: сам он все же был машиностроителем и в деталях разбирался в производстве авиамоторов, а вот в изготовлении самих самолетов его знаний было все же недостаточно. Но ведь он не авиаконструктором работает, и не главным инженером авиазавода, а наркомом — а у наркома всегда найдется человек, в вопросе разбирающийся, собственно из-за этого Петляков и был отправлен в Казань. Был отправлен с целью «разобраться», а то, что его доклад потребовался на неделю раньше, было всего лишь «сбоем планирования» в непредсказуемых условиях войны. Но и здесь все же многое можно было «предсказать», и требование Сталина о встрече с Владимиром Михайловичем не стало новой неожиданностью.

— Владимир Михайлович, я понимаю, что у вас сейчас работы невпроворот, но нам, чтобы принять верное решение, необходима достоверная информация. Товарищ Шахурин дал нам информацию, скажем, производственную, а вы — как конструктор — дайте нам и информацию по применению ваших машин. В частности, Алексей Иванович сказал, и, как я понял, с ваших слов сказал, что машина… товарищ Туполев сильно ухудшил характеристики вашего прототипа «сотки». В чем конкретно и как?

— Если вкратце… мы этот прототип слегка перетяжелили по сравнению с техническим заданием на истребитель, а использовать его при работе над пикировщиком не стали просто потому, что «сотка» была уже детально проработана, что позволило нам подготовить серийное производство на год быстрее.

— Меня интересуют конкретные… ухудшения.

— Мы использовали высокоскоростной профиль крыла, что для истребителя критически важно — но посадочные характеристики это несколько ухудшило. Товарищ Туполев в свойственной ему манере решил взять крыло иного, более толстого профиля, что дало падение скорости почти на тридцать километров в час, да еще увеличил длину и площадь крыла. Это облегчает посадку машины, но заметно ухудшает летные параметры: падение скорости составило более сорока километров, масса самолета выросла на полтонны. А еще… не знаю, кто принимал решение, но четвертый член экипажа еще сильнее ухудшил параметры самолета. Чтобы оставить возможность штурману стрелять по верхней полусфере, Андрей Николаевич увеличил высоту передней кабины на почти двадцать сантиметров — а это еще минус километров десять-пятнадцать…