Я застаю Алекса в полудреме. Он уже сидит, а Печенька играет с жевательной игрушкой неподалеку. Алекс спал на диване во вчерашней одежде и по-прежнему похож на норвежского бога. Жизнь несправедлива.

— Доброе утро, — прохрипела я.

Черт. Что не так с моим голосом?

— Доброе утро, — он пронзает меня своими напряженными голубыми глазами, как будто что-то ищет. — Как ты себя чувствуешь?

— Чертовски хорошо. Что случилось прошлой ночью?

— Что ты помнишь?

Я пытаюсь собрать кусочки памяти воедино.

— Я помню, как мы ехали туда, а потом… — ах, черт. Его рука на моей киске, его пальцы, заставляющие меня чувствовать себя живой и бредить. — …твою попытку успокоить меня.

Он не прерывает меня сексуальным комментарием или колкостью. На самом деле, выражение его лица вообще не меняется. Это не может быть хорошо.

— Вот и все. Я ничего не помню о вечеринке.

— Правда? Ничего? Даже разговора с матерью, когда мы приехали?

Я покачала головой.

— Нет. Это было ужасно?

— Это было неприятно.

Чувствуя себя уязвимой и незащищенной, я скрестила руки.

— Почему бы тебе не заполнить пробелы за меня?

— После разговора с матерью ты отправилась общаться с гостями одна. Я побеседовал с Райдером.

Мои глаза расширились.

— Ты ведь не ударила его, правда?

— Нет.

Я издала дрожащий вздох.

— О, слава Богу.

— После этого я пошел искать тебя. Это заняло у меня некоторое время. Ты нашла друзей Райдера первой, и вот тут-то все и пошло кувырком.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты подслушала, как твоя мать говорила с кем-то о тебе, и это тебя расстроило. Ты схватила один из их специальных шотов.

— Что ты имеешь ввиду? Какой специальный шот?

— Они пили текилу, смешанную с ксанаксом. Ты выпила одну, и… в общем, ты поняла.

— Я была под кайфом от ксанакса? — кричу я, заставляя Печеньку скулить.

Я чувствую себя слабой и немощной, поэтому, шатаясь, иду к ближайшему стулу и падаю. Печенька прибегает и прыгает мне на ноги, но я не в настроении играть.

— Я увез тебя оттуда как можно быстрее. Никто ничего не видел.

Если бы мама увидела меня под кайфом, она бы уже взорвала мой телефон.

— Спасибо тебе за это, — я опускаю взгляд на колени, не в силах поддерживать с ним зрительный контакт.

— Не за что.

— Но что произошло между нами? Мы…

— Мы не переспали.

Я поднимаю голову.

— Но что-то случилось.

Он проводит пальцами по волосам и отводит взгляд.

— Нам не нужно об этом говорить.

— Я хочу поговорить об этом. Не оставляй меня в неведении. Что я сделала? Не жалей подробностей.

Наши взгляды снова встречаются, и мне кажется, что я не могу дышать. Эти глаза, этот рот… они возбуждают меня, и я не знаю почему. Это похоже на воспоминание, которое пытается всплыть.

Тяжело вздохнув, он говорит:

— Если ты настаиваешь. Начнем с того, что, когда мы вышли из лифта, ты побежала по коридору и кричала, что я сейчас буду тебя драть.

Я вздрогнула. Черт. Это плохо. Как я буду смотреть в глаза своим соседям?

— Оказавшись здесь, ты разделась и попыталась исполнить свое желание.

Я загибаю пальцы вокруг ткани своей толстовки. Мне становится все хуже.

— Но ты не поддался моим чарам.

Уголки его губ дергаются вверх.

— Поверь мне, было трудно устоять. Ты была очень настойчива. Вот пример, — он оттягивает воротник рубашки и показывает еще один засос. — Я начинаю думать, что ты не ведьма, а вампир. Что это ты так вцепилась в мою шею?

— Уф! — я закрываю лицо руками. — Это так унизительно.

— Все в порядке, Вествуд. Я никому не скажу.

Я поднимаю глаза.

— Ты думаешь, я беспокоюсь о том, что ты проболтаешься?

— А ты не беспокоишься?

— Нет. У тебя много недостатков, но хвастовство подробностями своей сексуальной жизни к ним не относится.

Он прищуривает бровь.

— Откуда ты это знаешь?

— Джиа рассказала мне давным-давно.

Я вижу, что его забавляет эта деталь. Теперь он улыбается, его глаза искрятся весельем.

— Значит, ты спрашивала обо мне.

— Конечно, нет. Зачем мне спрашивать о тебе?

Он по-мальчишески пожимает плечами.

— Потому что ты тайно влюблена в меня?

Я фыркнула.

— Ты бредишь. Думаю, тебе пора домой.

— Отлично, — он встает и разминает руки. Его рубашка поднимается, показывая намек на пресс. Я на несколько секунд задерживаю взгляд на этом участке упругих мышц. — Не волнуйся, Вествуд. В следующий раз я позволю тебе вылизать мой живот.

Я поворачиваю свое лицо к нему.

— Что?

Улыбаясь, он говорит:

— Вчера вечером ты умоляла полизать мой пресс, — он щелкает пальцами. — О, черт, ты не помнишь.

— Не помню. Ты врешь! — я встаю слишком быстро, и головокружение настигает меня ни с того ни с сего.

Я хлопаю руками, пытаясь восстановить равновесие, но не могу удержать ничего, кроме воздуха. Вдруг Алекс оказывается рядом и ловит меня, прежде чем я падаю на лицо.

— Ты в порядке? Может быть, мне стоит принести тебе что-нибудь, прежде чем я уйду?

Тепло распространяется по моему телу, как лесной пожар. Проклятье. Мне слишком нравится быть прижатой к его телу. Теперь я полностью верю, что умоляла его лизнуть. С усилием я отстраняюсь, не сводя глаз с его груди.

— Я в порядке. Я выгуляю Печеньку, а потом вернусь в постель.

— Может, я погуляю с ним, а ты что-нибудь съешь?

Не в силах сопротивляться, я поднимаю глаза.

— Разве тебе не нужно куда-то идти?

— Только позже, — его голос переходит на хриплый тон, а глаза фиксируются на моем рте.

— Хорошо.

Он делает шаг назад, но продолжает держать руки на моих плечах.

— Ты можешь стоять самостоятельно?

— Я в порядке. Я не упаду.

— Ну, если будешь падать, постарайся приземлиться на ковер, а не на угол журнального столика.

— Поняла.

Он хихикает.

— Сначала мне нужно сходить в туалет.

— Конечно.

Я не двигаюсь и не моргаю, глядя, как он идет по коридору. Только когда он исчезает в ванной и закрывает дверь, я выхожу из оцепенения.

Боже мой, мать твою. Что со мной происходит? Почему я так реагирую на Алекса? В моем мозгу словно замкнуло провод, и я больше не могу мыслить здраво. Ничто не имеет смысла.

Я слышу, как смывается унитаз, и это мой сигнал двигаться, чтобы он не увидел, что я все это время стояла неподвижно, как проклятая статуя.

— Эй, Блэр? У тебя не найдется зубной щетки, которой я мог бы воспользоваться? — спрашивает он из открытой двери ванной.

— В ящике должны быть новые зубные щетки и зубная паста.

— Спасибо.

Я стараюсь не думать о том, что теперь у Алекса будет свежее мятное дыхание, идеально подходящее для поцелуев, и сосредоточиться на том, чтобы впихнуть в себя еду. Мне не хочется ничего готовить, поэтому сегодня я буду есть хлопья с молоком и апельсиновый сок. Я не хочу предполагать, что он останется и будет есть, но и не предлагать было бы невежливо, поэтому я ставлю на стойку вторую миску и стакан.

Через минуту Алекс выходит из ванной. Его мокрые волосы убраны назад. Он выглядит свежим, как будто только что принял душ.

— У меня есть хлопья и сок, если ты голоден, — говорю я.

Он бросает короткий взгляд на еду, потом на меня.

— Нет, все в порядке. Я просто выгуляю Печеньку, а потом пойду домой.

Разочарование проносится сквозь меня, и я надеюсь, что оно не отразится на моем лице. Я отворачиваюсь, пока Алекс пристегивает Печеньку к поводку, но на периферии я замечаю каждое его движение.

— Ладно, увидимся через несколько минут, — говорит он.

— Код доступа в здание — два-два-девять-семь. Ключ от входной двери находится на пульте.

— Спасибо.

Это просто сюрреализм. Алекс остался на ночь, а теперь выгуливает мою собаку. Мы ведем себя так, как будто встречаемся, но без секса.

Я жду, что мне станет противно от мысли о том, что Алекс — мой парень, но на самом деле у меня в животе порхают бабочки, исполняющие ча-ча-ча. Нет. Я не могу реагировать на него.