Когда более семи тысяч ступеней оказались далеко позади, Феония сумела узреть великолепие входа в святилище. Ее встретили отлитые из золота двери высотою в двадцать футов, радушно встречающие каждого путника, осилившего восхождения к богу; а также фрески с битвами богов с чудовищами и чудовищ с людьми.

Розанна ненавязчиво подтолкнула дочь, засмотревшуюся на высеченные из камня богов, ближе к входу и поправила свои серьги.

— Нам следует поспешить внутрь. Закат в этом месте поистине поражает, однако не забывайте, зачем мы пришли, — сказала она, направляясь к главному входу в сопровождении рыцарей.

— Твоя мама права, детка, после церемонии насладишься видами вместе с братом, а пока обратите внимание на убранства святилища, — подтвердил герцог, хоть и сам в очередной раз был пойман женой за восхищенным лицезрением фресок с побоищем.

Феония послушно побрела вслед за родителями, переступив порог храма, но все же на секунду застыла. Ее глаза с непривычки прищурились, а сердца с трепетом забилось в груди.

Жертва бога Начал была самым важным событием для человечества: она породила на свет десятки новых божеств и усеяла континент всевозможными чудесами. Все это было запечатлено здесь — в одной из храмов Начал, прямо на стенах в виде удивительных росписей. Вот бог Кериус разбивает свою душу на части и дарует силу тысячам жителей Ктериана. Вот Ваонесс — божество удачи и славы — стоит подле священных весов, принимая решение — убить чудовищное создание в кровопролитном сражении или позволить животному жить. Сколько невинных душ погибло и погибнет от его лап? Стоит ли все эти жертвы одной его жизни? Ваонесс мог предвидеть итог любого решения, поэтому был почитаем как беспристрастный стратег. Его дети по сей день становились лучшими полководцами.

Феония пробежалась глазами по всем фрескам и каждый раз удивлялась их размеру и формам. Даже цвета у росписей каждого из богов выглядели особенно. Они все были так не похожи, но по-своему приковывали внимание.

— Нам пора в молельню, — снова подала голос Розанна, отвлекая дочь и мужа от созерцания. — Скоро настанет черед Мейтона читать молитву, медлить нельзя.

Оторвав взгляды от стен, Феония ухватилась за руку отца, позволив провести себя к центральному залу, где стояли рядки деревянных скамеек. Залы переполнялись людьми: сегодня ритуал проходило семнадцать детей, родители и родня каждого из присутствующих занимала и освобождала места. Откуда-то слышался плач, где-то звучал радостный смех. Великая удача, если хотя бы один из семнадцати будет обладать силой Осколка, однако и удача была благословением.

— Матушка, как думаете, Мейтон сильно переживает? — шепотом спросила Феония, стараясь отыскать в зале брата.

— Ему не о чем переживать, я верю в него.

Феония разглядывала зал до тех пор, пока не нашла знакомую золотистую шевелюру. Высокие и грациозный, он по обыкновению пугал своим грозным видом, однако здесь и сейчас впервые выглядел как заплутавший ребенок.

Стараясь успокоиться и отвлечься, Мейтон от волнения сжимал в руках края белой рясы, настойчиво повторяя слова вызубренной молитвы. С самого рассвета он находился в храме поодаль от родных, оттого волнение и успело охватить его с пят до макушки. Ему казалось, что в ближайшие месяцы стоит ему захотеть открыть рот, как вместо обычных слов с языка будет слетать только эта молитва.

— У него все получится, — сказала Феония и тоже сжала пальцы в кулак.

Незнакомый ребенок спустился с платформы, где у всех на виду возвышался алтарь, и прошел мимо Мейтона. Он не получил ответ от богов, все его свечи потухли, потому он выглядел удрученным.

«Везунчик», — подумал про себя Мейтон и усмехнулся этой жалкой мыслишке.

— Далее к алтарю снизойдет Мейтон Теос Тимей! — прозвучал голос служителя храма.

Взяв себя в руки и выпрямив спину, Мейтон направился к алтарю. Каждый его шаг сопровождался биением сердца, сильным настолько, что отдавал прямо в уши. К горлу подошла дурнота, а голова нещадно кружилась. Мейтон продолжил идти, пока перед ним не предстало кандило — заставленный восьмеркой свечей витиеватый подсвечник, в центре которого стояла металлическая лампадка с маслом плодов древа пеллы.

Все в ритуале было священным: и кандило, созданное из красной руды, и свечи с лампадой, наполненные маслом дерева пеллы. Эти деревья зацветают только раз в сотню лет, когда поглощают из земли достаточное количество энергии ктера, поэтому в церковных обрядах, подобных ритуалу причастности масло пеллы выступало катализатором. Дорогой, но чистый и благородный источник энергии.

Чуть успокоив себя монотонными скучными мыслями о священных деревьях, Мейтон унял дрожь в руках. С краю исчерченной письменами платформы лежала алая повязка с символами темноты, Мейтон надел ее на глаза и склонил перед алтарем золотистую голову.

Время узнать правду пришло.

— Начало, что шло позади, яви себя в пламени свеч, — прошептал он, чувствуя, как по спине пробежал холодок. За ним наблюдала не менее сотни пар глаз, свидетелей слишком много. — Я, Мейтон Теос Тимей, старший ребенок рода Тимей, взываю к Осколкам души божества, порожденного Ктерианом. Глас Кериуса, мудрость Теммис, мощь Миацена, истина Пентеса. Клятвы Десмеи, нить Ремеуса, решительность Ваонесса, исцеление Арцеса. Всем вам обещаю отдать свое тело, разум и душу в служение, а коли окажусь избранным сыном Осколка, то обещаю начать жить не только за вас, но и во имя всех жизней Итевы.

Стянув с глаз повязку, Мейтон посмотрел на зажженные свечи.

— Осколки Начала явите ответ: благословлен ваш сын или нет, — произнеся последние строчки, он начал наблюдать за свечами.

Пламя запрыгало и задрожало, алтарь озарился теплым сиянием, а кровь в жилах мальчика заледенела.

Настал черед угасания.

Сначала потухла свеча Кериуса, бога искусства и красоты, следом за ней начали одна за другой гаснуть другие — свечи Пентеса, Десмеи, Миацена и Ремеуса. Потухла свеча Арцеса, осталось всего две свеча Ваонесса и Теммис. На лбу Мейтона выступила испарина, время начало течь до ужаса медленно. В конечном итоге свеча бога удачи и славы также потухла, осталось гореть только одна. Свеча имени богини мудрость. Как предвещала Делия, как и ждала того мать.

Сердце Мейтона провалилось в груди, будто в бездонную яму.

В зале послышались перешептывания, а уже через мгновение раздался всплеск поздравлений.

— Славься Теммис! Поздравляем, ваш сын избран Теммис, — обращались люди к великому герцогу.

— Ваш сын пошел в вас, ваша светлость, какая несказанная радость! — говорили люди Розанне.

Мейтон отвернулся от алтаря и посмотрел на толпу.

Наконец получив возможность увидеть людей с пьедестала, он со все еще дрожащими пальцами искал глазами своих членов семьи. Показалась Розанна, она с улыбкой говорила о чем-то с сидящей напротив богато одетой дамой. Сердце заныло.

Показался отец, он гордо потирал раскрасневшиеся от тревоги глаза. К горлу подобралась тошнота.

Показалась пара голубых глаз Феонии, они искрились от радости и восхищения. Разум Мейтона окончательно надломился.

Все они были рады тому, что боги признали его сыном Теммис. Однако, значило ли это на самом деле, что он избранный? Что он особенный и благословленный?

Нет. Он не особенный и не избранный богом. На самом деле он был избран людьми, а точнее, одним человеком, возомнившим себя божеством.

Правда в том, что Мейтон Тимей украл эту силу. Выкрал ее у другого ребенка и присвоил себе. Мать, великодушная и предусмотрительная, приняла в этом прямое участие — она отыскала дитя, не прошедшее ритуала причастности, и сумела изъять его пробудившиеся ядро. Она без раздумий отдала его Мейтону. Шанс на то, что ядро приживется, был низок и мал, однако это все же случилось. Он своровал чью-то жизнь. Присвоил ядро, исказив чье-то будущее. И ради чего?

«Приемлемая жертва» — так назвали ту девочку, у которой изъяли ядро.

«Приемлемая жертва» — вот, кем стал Мейтон, когда принял свою участь наследника Таутена.