Дочь оборачивается. Вскидывает руку и растягивает губы в неестественной улыбке. Глаза — полные паники. В нашем городке тоже есть веревочный парк, но куда менее масштабный и низкий.

— Ма-ам, а ты не хочешь пройтись вместе со мной, чтобы мне не было скучно?

Маришка действительно никогда не была трусихой, но сейчас, очевидно, дико боится.

— Если не хочешь продолжать — лучше спускайся.

— Я хочу, но недостаточно уверена в своих силах.

Тонкие ножки дрожат. С груди рвётся вскрик, когда дочь делает первый неуверенный шаг по маршруту.

— Позволишь?

Спокойный голос Саши, который включается в разговор, я воспринимаю остро, как и предложение помочь. Но, тем не менее, соглашаюсь.

Проходит минута и Журавлёв надевает обмундирование. Без инструктажа поднимается на высоту, ставит карабины перед Мышкой и таким образом вырывается вперёд, чтобы помочь пройти этапы на собственном примере. Где-то подсказывая советом. Где-то придерживая раскачивающиеся деревянные доски.

— Мам, сними на видео! — кричит на кураже дочь, у которой теперь всё-всё получается.

Я достаю камеру, стоя внизу. Навожу фокус. И почти беззвучно стону, потому что Саша попадает в кадр, хотя его там быть не должно.

— Ну как?

Марина машет рукой и задорно смеется. Знаю, я бы туда не полезла. Ни за что. А если бы дочь сошла с маршрута и спустилась вниз, мне бы потом пришлось весь вечер её успокаивать, чтобы не расстраивалась.

— Супер! Ты молодец — уверено идёшь!

Я стараюсь не глазеть на Сашу, но всё равно порой не удерживаюсь. Замечаю, как от души помогает и волнуется. Правильно руководит, куда лучше поставить ногу, а куда руку. За что ухватиться, чтобы не соскочить и не упасть вниз.

И пусть Мышка надежно зафиксирована, я адски волнуюсь. Сердце заходится, камера дёргается. Время замирает в момент прохождения очередного задания и отмирает только тогда, когда финиширует.

— А что ты ещё умеешь, Саня? — деловито интересуется дочь, чувствуя себя победительницей собственных страхов.

— Можем пострелять, принцесса. Как скажет мама.

Предложение пройтись до тира воспринимается с огромным энтузиазмом. Я посматриваю на часы, затем на Журавлёва. В ответ получаю озорные искры во взгляде. И ни капельки раскаяния.

Тир находится недалеко и занимает непримечательное гаражное помещение. Внутри организовано и опрятно. Оплат картой нет, поэтому за развлечение снова рассчитывается Журавлёв. В ответ на мои оправдания всё-всё до копейки вернуть, ожидаемо, раздражается.

Я прячу кошелек в сумку и встаю рядом с Мышкой. Каждый неудачный выстрел максимально подбадриваю, а он у нас — почти через один.

Чего не скажешь о Саше. Тот без проблем попадает по целям. Упрямо, чётко. И выигрывает суперприз, но вместо этого просит Марину выбрать себе что-то на память из довольно разнообразного ассортимента. Свою победу он посвящает ей.

— Назову его Снупи.

Выбор падает на мягкую собаку с голубым бантом на шее и не совсем пропорциональными ушами.

Дочь прижимает к себе уродливую игрушку. Рассказывает новому знакомому, что из домашних животных у неё уже жили рыбки, хомяки, попугаи и крысы. И что теперь сильно хотелось хотя бы кошку, но уже после рождения брата или сестры. Вдруг у детей проявится аллергия на шерсть домашних животных?

Журавлёв проводит нас на парковку. Клянусь, на его лице не дёргается ни единый мускул. Он серьёзный и внимательный. Чуточку хмурый, но явно не злой.

— Пока, Саня! И спасибо!

Мышка прощается, забирается в салон и настраивает музыку. Уставшая после насыщенной прогулки, но очень счастливая.

Саша выдыхает, пряча руки в карманы брюк. Перекатывается с носка на пятку. Транслирует, что хотел бы прикоснуться и позволить себе большее, но в системе его ценностей однозначно что-то пошатнулось. Я бы хотела узнать, что именно, но не сегодня.

— В следующий раз не занимайся самоуправством.

Усмехнувшись, смотрит чётко в глаза. Волнуя и заставляя сбиваться пульс.

— А то что?

Мы сверлим друг друга взглядами. Затихаем. Через раз дышим. Я спускаюсь с карих глаз на губы. Сжимаю свои.

Вспоминаю, как страстно целовались буквально пару дней назад на трасе и в квартире, почти не отлипая друг от друга.

Мужские губы были везде: на шее, ключицах, плечах и сосках. Мои — тоже. Я плыву ниже с пылающими от стыда щеками и задерживаюсь на крыльях ангела, где виднеется тёмно-фиолетовое пятно, оставленное мной.

— Надеюсь, мы друг друга услышали.

Журавлёв, почувствовав, куда именно я смотрю, тянется к шее и поглаживает подушечками пальцев то самое место. Смотрит настолько порочно, будто только что поднялся из преисподней. И мое тело мгновенно обдает жаром.

— Я не люблю прогибаться, Поля, но тебе, так и быть, позволю, пока ты не даешь вмешаться и распутываешься со своей личной жизнью.

— У тебя большие риски. Я ведь могу никогда не распутаться.

Придаю тону больше строгости. Оборачиваюсь, тянусь к дверной ручке. Между лопаток чуть щиплет. В глазах, впрочем, тоже.

— Когда-то и я перестану прогибаться.

Я замираю и задерживаюсь. К слову, и Саша никуда не торопится, хотя его запланированная встреча должна была состояться минут десять назад.

— Знаешь, зря ты не хочешь детей… — я кусаю губы. Зажмуриваюсь, радуясь тому, что не видит моего лица. Признаю вполне искреннее: — По-моему у тебя отлично получается.

Мы с Наилем отчаянно хотим вернуть в семью прежнюю гармонию. Делаем шаги. Надеемся на взаимную рассудительность и здравый смысл. Сдерживаемся и прячем внутренних демонов куда подальше.

Надо просто пережить.

Иногда на уступки иду я, иногда он. Это чувствуется.

Рвать больно. Терять страшно — нам есть что. Пока не все ниточки до единой распустились — упрямо за них хватаемся.

Я воодушевляюсь, когда Наиль пораньше возвращается с работы. Встречаю его в хорошем настроении. Изображаю радость, получая цветы, драгоценности или сладости из любимой кондитерки, которую не так давно для себя открыла. Она располагается как раз напротив офиса Наиля — муж запоминает это, как и то, что я обожаю круассаны с фисташковым кремом.

Мы вместе ужинаем. Болтаем обо всем на свете. Кажется, если замолчим, то в голову снова влезут страхи и сомнения. В себе. В друг друге. В общих силах. Выплывем ли? Сможем ли? Неужели нас спасёт только чудо?

Мы активно строим планы на будущий отпуск. Смотрим достопримечательности, разрабатываем маршрут. Позже — нужно будет что-то решить в глобальном смысле, а пока дотянуть бы до конца месяца… Как-нибудь.

Ночами между нами тонко-тонко. В спальне и наедине. Порой мучительно от того, что рано или поздно порвётся.

Я не считаю зазорным проявлять инициативу. Когда не в духе — не осекаю и мужа. Даю, принимаю. Кончаю.

Наиль берёт отчаянно и порывисто. До глухих хриплых стонов. До выступивших слёз. До соленых капель пота на теле и сбитого дыхания. Чаще сзади. Реже — глаза в глаза, потому что они говорят о многом, а мы слишком хорошо друг друга знаем, чтобы спокойно игнорировать изменения.

Периодами кроет. Иногда чуть меньше, иногда чуть больше. Саша не в блоке. Настя, конечно же, тоже. Наверное, причина как раз таки в этом — мы не до конца порвали лишние связи. Они есть, висят грузом, давят. И будто бы медленно опускают нас на самое дно. Хотя по сути — это тонем мы сами.

В особо темные моменты маски падают и создается впечатление, что мы оба умело играем в семью, которое больше нет и не будет. Я свою роль, Наиль свою. Ту, к которой привык за долгие годы совместной жизни. Чувствуя обязательства, вину и зов совести, и я по-настоящему боюсь, что ничего больше — ко мне новой.

— Поль, можно?

Галина Сергеевна предварительно стучит в спальню. Я позволяю войти, она заглядывает. Глаза встревоженные, губы мелко дрожат. И сразу в голову приходят ужасные мысли. Что боли, рецидив, плохие анализы. Болезнь ушла, но в любой момент может вернуться.