Юноша настолько привык к плавному движению, что, когда оно прекратилось, Ганнон дернулся и схватился рукой за борт, раскачав лодку. Свет факела создавал блики на сглаженных водой каменных сводах, будто сделанных из перламутра. Пещера была не выше двух руббов в высоту, но очень широкой. Освещения хватало, чтобы отчетливо разглядеть несколько темнеющих проходов справа, но все, что лежало дальше, скрадывала тьма. Ганнон задумался, какую же очевидную цель он сейчас представляет, — одинокий огонек посреди темноты, абсолютно дезориентированный и беспомощный. Оставалось только довериться отношениям аторцев с троглодитами, которые выглядели хорошо налаженными. Убить чужака можно было и проще.

***

Юноша смотрел на догорающий факел, гадая, долго ли придется ждать. Коротая время, он глядел то на пламя, то в окружающую тьму, после чего внимательно рассматривал световое пятно, что оставалось перед его взором и медленно рассасывалось, словно его поглощала чернота. Он успел повторить это трижды, но на четвертый раз огонек отказался сгинуть. Ганнон прищурился и заморгал, но ничего не поменялось: пятнышко света становилось все больше.

Вскоре внутри света проявились и контуры человека: бледный – совсем белый – долговязый мужчина держал в руке бутыль с жидкостью, светящейся холодным зеленым светом. Зеленые и оранжевые отблески играли на потолке, отвоевывая и снова отдавая территорию и отражаясь в абсолютно черных – будто лишенных белков – глазах троглодита. На его светлом лбу темнел уродливый, выпирающий шрам, похожий на раковину улитки. Черная борода и шапка волос оставляли видимыми только часть лба, скулы и острый, крючковатый нос. Он был одет в бриджи и жилетку, совсем как Аторец с пляжа, по виду они были сделаны на поверхности.

— Я от Габхи, — тихо сказал Ганнон: вспомнив наставления Ятты, он не стал упоминать ее имя.

— Хосп. От кого ж еще, — пробурчал мужчина. Он не шептал, но голос его был лишен всякой звонкости. — Раньше ты не видел. — Он, видимо, хотел сказать «тебя не видел»: на Део троглодит говорил не очень складно, но, впрочем, вполне понятно. — Дурум, — твердо произнес он.

— Вот он. — Юноша передал троглодиту сверток. Тот взвесил его в руках и вздохнул.

— Один человек, много дурум. Далеко путь?

— Ташмор.

— Ташмор… — задумчиво повторил собеседник.

— Это через море, молк, вы же, наверное, и не видели моря…

— Это ты не видел моря! — неожиданно вскинулся троглодит, глаза его сверкнули, как осколки обсидиана, он поджал губы и гневно смотрел на гостя, тяжело дыша.

— Так… вы знаете, куда мне надо.

— Знаете. Я знаю, мы идем, но ход еще с вода. Придется идти через… — он замешкался, вспоминая слово, — Там, где живут. Поселение.

— Это плохо?

— Они… злые, хоть и слабые.

— Меня там будут не рады видеть?

— Да, таких, как тебя, не любят, таких, как меня, – тоже, — коряво, однако довольно понятно ответил троглодит и прикрыл глаза, уговаривая себя начать тяжелое, но необходимое дело. — Много дурум — хорошо, мой раскололся. — С глаголами он совсем не ошибался. — Возьми вещи. Потом дам сокровище. Скажу – спрячь. — Он протянул Ганнону свою сумку и показал бутыль. — Те, кто сверху, говорят, что это делают люди как ты, скрытный. — Мужчина потер лицо рукой, видимо, намекая на темный цвет кожи пришельца с поверхности.

Ганнон осмотрел стеклянный фонарь: очень светлое стекло, лишь слегка мутное. И правда работа неардо, низ был бережно замотан чем-то мягким, ручка сделана на совесть. Сумка оказалась неожиданно тяжелой, но спорить с проводником сейчас было бы глупо. Факел как раз догорел, и пляшущий рыжий свет сменился более тусклым, но ровным сиянием странной жидкости. Проводник бодро пошел вперед, ловко преодолевая неровности и обходя ямы. Гость с поверхности старался идти за ним след в след и поплатился: глядя на ноги своего спутника, он приложился головой о сталактит, в глазах сверкнули искры. Оглянувшись на звук, троглодит вжал голову в плечи. Следуя этому немому совету, Ганнон пригнулся совсем как подземники из отряда Роннака.

Забравшись в узкий лаз, что был на высоте человеческого роста, они проползли несколько десятков шагов. Зеленые отсветы на стенах создавали впечатление движения через мистический портал. Поверхность была неровной, и юноша несколько раз сильно ударил колени. Тоннель постепенно сужался, Ганнон все чаще цеплял его стены плечами, но, слава богам, вскоре показался выход. Добравшись до конца прохода, проводник оставил лампу и спрыгнул, а Ганнон подполз к краю и посмотрел вниз: выход оказался еще выше, чем вход. Его длинной руки едва хватило, чтобы протянуть троглодиту фонарь, после чего юноша аккуратно сполз на животе как можно ниже и спрыгнул на каменную поверхность.

— Идем через лес, — скомандовал подземный житель и указал рукой на поле, усеянное сталагмитами, каждый толщиной не меньше руки и высотой с двух человек. Ганнон сомневался, что его спутник когда-либо видел лес, но решил не спрашивать. Некоторые «деревья» разделяло несколько шагов, другие – лишь толщина ладони. Троглодит петлял между ними, иногда пропуская широкий проход и ведя их извилистым маршрутом, где приходилось с трудом протискиваться между камнями. Дойдя до пары особенно внушительных каменных столпов, проводник остановился и поднял руку. — Мы пришли близко, спрячь сокровище в сумка.

— Нам еще далеко идти? — не удержался от вопроса Ганнон, тщетно всматриваясь в большую каверну, — ничего не было видно.

— Нет, до свет. — Троглодит указал пальцем чуть вверх и, вглядевшись, Ганнон различил синие точки впереди, слабо поблескивавшие, как звезды над горизонтом. — Не до оранжевый, то есть не далеко.

Поверхность пещеры уходила вниз, представляя собой широкую – почти плоскую – чашу. Спустившись ниже, Ганнон услышал под ногами плеск воды. Глубины едва хватало, чтобы погрузить носки сапог, но его проводник вновь начал петлять на пути к поселению, что лежало перед ними. Отсюда стало возможным различить, что только часть синих огоньков светила со свода пещеры, остальные сновали по земле.

Слева послышался шум весел: едва различимая в слабом голубом свечении лодка заторопилась домой. Троглодит не зря вел их долгим путем, раз где-то глубины хватало и для плавания. Лодочка скользила в сторону широкого сухого участка, где темнели жилища и сновали бледные жители с голубыми огоньками в руках.

— Теперь не обойти. — Подземный житель проводил лодку взглядом. — Можем идти прямо поселение. Одинаково, — сказал он, но продолжил время от времени резко сворачивать и менять направление. Для незнакомого со здешними тропами человека было бы совершенно незаметно, что подземный сменил маршрут. Когда они вышли на прямую дорогу, он добавил: — Не отдавай мне сумка. Не бойся, тебе и твои вещи трогать нельзя.

— А тебя можно? — спросил Ганнон, опасаясь, что останется здесь один.

— Меня тоже нельзя. Но мне можно брать твой вещи, а они можно – вещи у меня.

Юноша только кивнул, отметив про себя: «Занятная у троглодитов традиция торговли с людьми с поверхности… Похоже, он из особого сословия». Как только они ступили на территорию поселения, отличия проводника от прочих подземных жителей стали очевидными. Первыми их встретила ватага детишек лет трех-пяти: бледные и черноглазые, они все же были невероятно похожи на любых других малышей. Ганнон легко мог представить себе взрослых троглодитов: чуждых и странных, несущих отпечаток их жизни. Но дети, не считая бледности и цвета глаз, были во всем похожи на обычных, кроме одной детали. Детали, что отличала их и от пришельца, и от его проводника. Никто здесь не носил огоньки в руках, вместо этого на лбу каждого светилась голубым татуировка, в том самом месте, где у спутника юноши был шрам.

Дети носились вокруг и выкрикивали что-то на незнакомом Ганнону языке. Проводник держался стоически, но потом все же не выдержал и распугал их: он наклонился и сделал вид, что бежит прямо на мальцов, будто хотел забодать их. Малыши с криками бросились врассыпную, прикладывая руки к татуировкам на лбу: очень похоже на знак-оберег, что творили на поверхности.