На этот раз раздумья не притупили восприятие, уловившее еле слышный шорох. Ганнон спиной ощутил, что кто-то не решается войти. Юноша вынул руки из-под воды, встряхнул их и резко развернулся. За дверью вновь послышался шорох, уже громче, Ганнон положил руку на рукоять меча, лежавшего на столике рядом с ванной. Снаружи показался свет, он пробивался сквозь щели закрытой двери. С легким скрипом она открылась вовнутрь, свеча подсветила стену и показавшееся лицо. Одна из приближенных служанок королевы. Она с опаской прошла внутрь – наверняка никогда не бывала здесь. Увидев голого по пояс окровавленного мужчину с мечом, девушка отшатнулась, схватившись рукой за стену, и выронила что-то, с глухим стуком ударившееся о каменный пол.

— Ганнон, вы! — Она отдышалась. — Простите, я не хотела мешать, но не ожидала… такого. — Служанка протянула освободившуюся руку и повращала раскрытой кистью, все еще глядя в пол.

— Простите, что расхаживаю по замку в столь поздний час, но моя служба этого требует, — сказал Ганнон и натянул рубаху.

— Служба асессора? — удивленно спросила девушка, но быстро стряхнула смущение и вспомнила о поручении. — Я приношу извинения за это вторжение, — дама собралась и вернула себе придворный тон, — но ее Величество строго-настрого наказала мне вручить вам послание, а я никак не могла вас найти.

— К сожалению, случилась беда, и я не мог оставаться в замке.

— Да, да, это так ужасно! Мне сказали, что в саду все были так опечалены, не находили себе места. Такое богохульство, подумать только… — она опустила голову. — Госпожа приказала мне не возвращаться в сад, пока не доставлю послание, но это было до этой беды. А после – когда не смогла вас найти – признаюсь честно, я уже боялась что-то спрашивать или даже показаться ей на глаза. Ох, послание!

Девушка отставила свечу, а затем быстро подняла и протянула Ганнону запечатанный деревянный футляр. Вложив его в ладонь юноши, она взяла асессора за плечо левой рукой, он почувствовал прикосновение мягкой кожи и вздрогнул.

— Вы совсем без сил, — проговорила служанка ласково, глядя ему в глаза, — вас нужно проводить.

— Не стоит. — Ганнон с раздражением отдернул плечо, заставив девушку отшатнуться. В ее глазах читалось непонимание, обида и… страх. «Королева учится новому, но не забывает и о старых методах. Надеюсь, девушке не влетит», — подумал юноша, горько усмехнувшись. Отвернувшись, он начал собирать остальные вещи, услышав, как служанка пару раз переступила с ноги на ногу, прежде чем удалиться.

***

Немного выждав, Ганнон вышел из купальни и доплелся до дома. Он закрыл за собой дверь, погладил фигурку коровы и аккуратно опустился на кровать. В руке юноша сжимал тубус: открывать или нет? Голова казалась легкой, хрупкой и пустой, но стоило повернуть ее, как внутри словно перекатывались свинцовые шары, прижимавшие затылок к подушке. Юноша был изможден, но сон не шел к нему. Картины сегодняшней ночи было невозможно выбросить из головы. Каждый раз, когда подступало забытье, образы начинали мелькать с немыслимой быстротой и вынуждали проснуться.

На третий или четвертый виток этой круговерти он почти уснул, но звук удара заставил его подскочить: тубус выпал из расслабившейся руки на пол — проклятье, еще одна причина для тревог. «Открывать или нет? Вряд ли там что-то такое, что заставит меня изменить следующие несколько часов до рассвета», — заканчивая мысль, призванную оправдать отход ко сну, Ганнон проснулся окончательно. Ругаясь себе под нос, он встал и попытался зажечь свечу – бесполезно, измученные руки не слушались, а с огнем у него и так никогда не ладилось. Раздраженный, он отбросил огниво и трут в сторону, открыл тайник и бросил тубус на дно.

Проворочавшись без толку еще минут десять, Ганнон вышел на улицу. Холод от камня поднимался по босым ногами: он поежился — было не по сезону прохладно. Перед глазами лежали строения замка и редкие огни факелов. Сколько здесь заговоров и событий, которые могут навредить ему? Может, прямо сейчас в одной из комнат решается его судьба. Сколько пленников в подземелье? Он вспомнил культиста, что, должно быть, все так же лежит в своей клетке. А сколько вообще людей в замке? А в городе? Сколько тел находят в трущобах? Сколько появляется сирот? Ганнон схватился за голову и приложился лбом к стене. Получилось сильнее, чем рассчитывал, но даже искры из глаз не помогли заглушить мысли и добиться тишины в голове. Он стоял так, пока замерзшие ступни не потребовали что-то предпринять.

Снова оказавшись в комнате, юноша на секунду ощутил безмятежность от разливающегося по телу тепла. Рука потянулась к глиняной бутыли, которую он прихватил из «дома» Аторца, когда искал меч, поверхность была шершавая, но сама бутыль удивительно ровная для такой грубой работы. Может быть потом: спать она точно не поможет. Ганнон отставил береговое пойло в сторону и лег, туго замотавшись в одеяло.

Повернувшись к стене и уткнувшись лбом в каменную кладку, он слегка ударялся об нее каждый раз, когда в голову лезли незваные мысли. Юноша представлял, что наконец освоил огниво, и весь мир сгорел, так что уже поздно что-то менять или спасать. Можно было только уснуть.

***

Новый день начался с тяжелой головы и продолжился чуть ослабшей за ночь болью по всему телу. Приют, пляж, послание королевы: три каменные глыбы упали на Ганнона друг за другом, заставив забыть о телесных муках. Он резко согнулся, повернулся и спустил ноги на пол. Юноша осмотрел руки — они уже немного зажили. Братья-инструктора часто оправдывали свою жестокость тем, что на воспитанниках все заживало быстро, как на собаках. В этом была доля истины: Но от боли это, конечно, не спасало.

— Итак, все по порядку, — пробубнил юноша себе под нос и достал послание, раскатав листы на столе и прижав края бутылью и мечом – надо будет вернуть проклятую штуковину Виннару. Поморщившись, он отогнал непрошеные мысли и постарался сфокусироваться на послании. Оно гласило:

«Ганнон, как вы понимаете, это назначение…» Прочитав эти строки, юноша нахмурил лоб и перетасовал листы. На одном из них текст был написан куда аккуратнее. Ганнон с нарастающей тревогой водил глазами по посланию, начертанному высоким слогом от имени... Юноша обратил внимание на футляр, который он открыл не глядя: сломанная печать с крылатым волком. Назначение судьей… Вот так новости! «Значит, королева…» — от посетившей его догадки Ганнон сжал зубы, глубоко вздохнул и вернулся к листу, с которого начал. Теперь он слышал голос и интонации, словно наяву:

«Ганнон, как вы понимаете, это назначение не просто дань вашим бесспорным талантам, но и знак глубокого доверия не только моего супруга, но и моего лично…» Юноша запрокинул голову и рассмеялся: так вот почему к Иссуру никто не пришел! «Возвысьте его, — вспомнил Ганнон свой совет королеве, — дайте понять, что это вы». Интересно, чем она его самого припугнет и что посулит? До чего же талантливая ученица, а может, и не ученица вовсе? Может, она лишь притворилась, что только играет в плащи и кинжалы от скуки?

Что же дальше? «Я верю, что получение этого послания принесло вам радость», — читал Ганнон, мысленно комментируя каждую фразу: со служанкой Избранница явно просчиталась. «Деликатные поручения… беспрецедентные перспективы для человека вашего происхождения» — а вот и посулы, остались угрозы… Но нет: только прощания и последний абзац, написанный менее ровным почерком: «Прошу вас, Ганнон, после прочтения сожгите те листы, что вы держите, кроме формального письма о назначении».

«Слишком уж нарочито вы изображаете наивность и неумение играть, Ваше Величество», — с улыбкой заключил Ганнон, дочитывая послание. Мрачные мысли все еще клубились на задворках сознания. Их нужно было подавить действием. Собравшись, он вышел наружу и зажмурился, позволив себе насладиться яркими лучами солнца, мягко падавшими на лицо. Нужно было многое успеть: доложить Коулу о новой должности, но сперва — о вчерашнем походе. В носу засвербело от запаха брухта, будто бы напоминая Ганнону о пляже. Он принюхался – и вправду воняло. Открыв глаза и осмотревшись, юноша увидел гротескную фигуру, словно слившуюся со стеной: каким-то немыслимым образом детина был почти незаметен, пока не двигался.