— Ну-ка, ну-ка.

— Он слишком много ходит после окончания белого дня. Не замечали? Тогда вспоминайте. Обычно он сидит поближе к знати, слушая разговоры. Белый день всё-таки, родовая сила.

— Она у него слабая.

— Вот как? — удивился Пурелий. — Хм. Вполне может быть. Но дело в другом. Зачем он начинает ходить туда-сюда? Он ищет применения силы, которой не лишился после захода солнца. У Мортуса большая задержка.

— Вот гадёныш! — Бадьяр хлопнул ладонью по столу. — Час? Два?

— Минимум пять. Солнце садится, сычигорцы расслабляются и начинают говорить то, о чём молчали в белый день, зная о нашей родовой силе. Тут-то Мортус и…

— … подслушивает?

— Нет. Подглядывает. Вчера ночью, до моего ареста, я решил проверить свою гипотезу. Отошёл от Мортуса на противоположную часть зала, достал пряжку… Вы же в курсе удалённой тайнописи? Так вот, Мортус тоже в курсе. Я знал, что он обратит внимание. Я как бы зачитал послание Лукосу Шварцу. Встречаемся, мол, в полдень зелёного дня в посаде за косогором. Если он сегодня будет там, значит, попался.

Барон тяжело задышал, потом опять хлопнул по столу и поднялся.

— Задержка!

— Я же говорил, что вам не понравится. Силу не отобрать. Если только не переманить Мортуса на свою сторону.

— Нет, Пурелий. Этот уже всё, наигрался. Если окажется за косогором в полдень, убью на месте. Лично.

Книгочей увидел злость на лице Бадьяра. Она не была похожа на вспышки гнева, которые накрывали его во время роли дурачка-барона. Это была злость расчётливая, настоянная временем и беспощадная.

— А Гидон? — спросил Пурелий, когда барон успокоился.

— Воевода мне нужен. Без Мортуса он не опасен. Ещё увидите, как предаст бывшего дружка. Что с отравителем?

— Устроим ей ловушку.

— Ей?

— Уверен, что она тоже была среди ваших подозреваемых. Вы же из-за Давлея гнали мысль о её причастности? Костоправ не поверит и отвернётся. Вы потеряете лучшего человека. Не волнуйтесь, доказательства будут. Мне нужен стражник, дежуривший в вечер покушения. Тот, с налокотником. Он будет свидетелем.

— Он же безумен.

— В этом и ловушка.

Ратмир быстро-быстро копал могилу. Могучие руки легко входили в землю и далеко её отбрасывали. Зелёный день не только вылечил Голяшку, но и дал родовое преимущество. Люди зелёного рода не чувствовали усталости. Поэтому большинство зелёных делали всё быстро и передвигались бегом. Скорость ограничивалась размерами ног, ловкостью конечностей и препятствиями на дороге. На открытых пространствах каждый мчался, что есть мочи, не сбивая дыхания.

Голяшка сбегал в увеселительный дом, взял денег и щедро расплатился с пришедшим в себя возчиком, чем приговорил того к очередному пьяному дню, на этот раз по радостному поводу. Ратмир на выкупленную повозку аккуратно уложил Люцию и остывшее тело девочки. Запряг себя вместо лошади и побежал в посад. Молодой человек твёрдо решил, что не даст сжечь Тайю, а похоронит в земле. Голяшка считал обряд захоронения глупостью богачей, но не хотел сжигать тело. Ратмир понял, что ему нужно место, куда можно будет вернуться.

— Тайя Дикарка, прости, что не смог уберечь тебя, — сказал молодой человек, установив валун на могилу девочки. — Я клянусь, что буду искать твоего брата Нуги, пока не найду или погибну. Если мне повезёт, то я стану заботиться о нём до конца жизни. Уверен, Нуги вырастит таким же храбрым и добрым, как его сестра.

Чтобы сбить нахлынувшие слёзы, Ратмир быстро впрягся в повозку, где спала Люция, и побежал в город. Скоро невеста проснётся. Нужно дождаться пробуждения, а потом помочь Пурелию.

Отбегая от маленького кладбища, скрытого в леске за косогором, Ратмир не заметил, как толстый мужчина бежал к полянке. Несмотря на комплекцию, родовая сила поддерживала ровное дыхание толстяка.

— Мортус, я так и знал, что ты не возьмёшь лошадь, — крикнул барон на бегу.

— Мой покровитель?

— Твой, твой, — Бадьяр подбежал к казнахрону и оглянулся. — Правильно, в таком редком лесочке лошадь не спрячешь. Лукоса ждёшь?

Казнахрон растерялся.

— А как вы…

Барон не дал договорить и вонзил клинок в грудь казнахрона.

— Знаешь, это даже забавно, — улыбался барон, смотря, как Мортус корчится на земле. — Ты считал себя теневым властителем города, а оказалось, что тобой манипулирует тот, кого ты воспринимал, как куклу. Но ничего. У нас с тобой много общего. Ты любишь власть, и я люблю власть. Ты любишь оставаться в тени, и я не люблю высовываться. А ещё мы с тобой, в отличие от Гидона, дорожим легальными убийствами. У меня, например, осталось одно до конца недели, — барон достал из сапога второй клинок. — Ну, ну. Не дёргайся. С лезвием в груди ты ничего не сделаешь. Любая моя рана быстро заживёт, а убить сил не хватит. Смирись Мортус Идилий Кат. Сейчас я подарю тебе главное отличие. Я буду жить, а ты умрёшь.

— Ратмир? Я не ошибся?

Гидон перешёл через улицу и подошёл к молодому человеку, сидевшему в дорогой повозке напротив дома барона.

— Нет, вы не ошиблись. Рад, что воевода запомнил моё имя, — поклонился Голяшка.

— Я слышал, на вас напали.

— Это слухи. Со мной, как видите, всё в порядке.

Оба спокойно смотрели друг на друга, не вспоминая произошедшего накануне. Так сложились обстоятельства, что мужчин устраивало текущее положение.

— Приглашены к барону?

— Нет, что вы. Я простой каменщик. Сопровождаю благородных дам. Они зашли в лекарню перед длинной дорогой.

— Уезжаете?

— Придётся. Я человек подневольный. Наняли, вот и сопровождаю, — пожал плечами Голяшка.

Гидон ничего не ответил и вернулся к дому Бадьяра. Наконец, ко входу привезли стражника. Зачарованный через налокотник в королевский день мужчина не вернулся к нормальной жизни. Стеклянные глаза и мычание вместо слов. Стражника заклинило. Его садили, он сидел. Его ставили, он стоял. Никаких эмоций, ожившая статуя.

Воевода завёл стражника в зал. У входа их встретил Пурелий.

— Блестяще! — он подлетел к бесчувственному мужчине и начал шептаться с ним, показывая на Гидона пальцем, приняв стражника за воина. Или сделал вид, что принял. — Вы посмотрите на этого идиота, уважаемый воевода. Вы правы, он выглядит, как болван! Глаза такие… Уу… А лицо? Вы знаете, вымя коровы по сравнению с этой рожей…

— Пурелий, я здесь.

Книгочей комично дёрнулся и замотал головой, бегая глазами с воеводы на стражника и обратно. Потом ойкнул и кинулся извиняться.

— Ой-ой-ой! Как же это? Простите, уважаемый воевода! Умоляю простите! Тут так тёмно, — щурился от яркого света Пурелий.

Гидон повёл стражника к остальным. «Они так похожи!» — прошептал одними губами за спиной воеводы Пурелий, обращаясь к присутствующим. Барон хрюкнул.

По среди зала стояло шестнадцать стражников. На троне расположился барон. Рядом поставили широкое кресло для Эльзы. Наложница пыталась спать, но барон будил её шлепками и насмешками. Из властной четвёрки присутствовали Гидон и зельевариус Шорох. Барон заявил, что Веста Кнут по прежнему больна, а Мортус отошёл. Однако Бадьяр не сомневается что казнахрон, сделал ударение на статусе барон, обязательно появится к ужину. Толстяк, очевидно, уже выбрал нового человека.

— Костоправ Давлей Болтун и его очаровательная жена Шанежка Косая! — прокричал Пурелий, когда пара вошла в зал. — Как я рад, что вы присоединились к моему скромному ужину. Ничего, что мы одни? — книгочей обернулся и комично вздрогнул. — А нет! Мы же не одни! Ха-ха-ха. Вот сюда, прошу сюда. Нет, нет. Даму в центр. Давлей, садитесь рядом с бароном.

Шанежка стояла в центре зала, угрюмо рассматривая собравшихся. Пурелий запел.

— Беленький зайчик, попляшем вдво-йо-оом. Вместе попрыгаем и запо-йо-оом. Раз, два, три! Раз, два, три! И запо-йо-оом, — книгочей повторял одну и ту же строчку, дрыгал сапожками и нарезал круги вокруг повитухи.

Барон захлопал в такт песни. Он качал головой и легонько шлёпал Эльзу, пока та жалобно не простонала: