— Её род?

— Белый.

— Сколько?

— Тридцать златниц.

Собеседник отпил из кружки и показал в окно. Мимо увеселительного дома барда, опустевшего к середине ночи, в очередной раз быстро проскакали стражники.

— Что у вас в городе происходит?

— Да, так. Ищут одного беглого лекаря.

— Беру. Привези следующей ночью к посадской развилке. Я пошёл спать, — мужчина встал из-за стола. — Кстати, если найдёшь аналогичную девственницу, получишь пятьдесят.

Бард Балун Сметана во второй раз за год продал в жёны девушку из знати. Посадские и городские шли не дороже сорока монет. Сметана брал количеством и хорошо зарабатывал, спонсируя смотр статусов. Но душа просила высшего света. Соблазнить девушку у богатых родителей и продать будущему мужу доставляло барду особую радость.

Ещё бы получилось с человеком, неожиданно прибывшим к нему этим утром.

Ратмир вёл Плантажа по переулкам Лихой пяди. По уверенной походке Голяшки лекарь понял, что молодой человек не в первый раз посещает сторонщиков. Угодник же боялся. Сначала его испугала тишина. Городские улицы Зелёной долины и днём, и первую половину ночи заполнялись криками. Громкий хохот, драки, ругань и споры. Обычное явление любого города Сычигорья. В квартале, населённом отпетыми разбойниками, стояла тишина. Мерцание свечей и силуэты убеждали, что в домах находились люди. Лекарь видел, что они разговаривали, но никто не повышал голоса. Ни одной драки, ни одного пьяного. А потом Плантаж испугался окончательно.

— Сторонщики? — спросил мужчина без кисти руки.

Они подошли к дому с рисунком костра на двери. На топчане перед входом сидел щуплый мужчина нисколько не испугавшись приближению незнакомцев. Ночью в Зелёной долине при виде громилы Ратмира любой горожанин предпочел бы забежать в дом и оттуда вести диалог.

— Нет. Мы прячемся от преследования. Я скоро уйду, а он останется на несколько ночей.

Мужчина показал культёй, покрашенной в красный цвет, на Плантажа.

— Он в соглашении?

— Нет. Если его призовут к выдаче, согласно соглашению баронства и Лихой пяди, то у лекаря с собой больше десяти златниц. Хватит на штраф за укрывательство. Но я уверен, что запроса не будет.

Мужик подумал немного и решил.

— Сорок пять монет за три дня. Дольше нельзя. Посмотрим, будет ли запрос на выдачу.

После того, как Угодник расплатился и они зашли в тёмный коридор, лекарь испуганно зашептал.

— Зачем вы рассказали о деньгах?! Они же зарежут нас!

— Я спас вам жизнь, не забывайте. Гидон в порыве гнева мог проломить вам голову. Просто доверьтесь мне.

— Постараюсь, уважаемый Лукос, — ответил Плантаж и вместо того, чтобы замолчать, от волнения спросил о ерунде. — Почему у него рука красная?

— Руку красят, чтобы подчеркнуть род. Пальцев же нет.

— Так есть же вторая…

— Тише!

В конце коридора открылась дверь. Мужчина кивнул и лекарь с каменщиком зашли внутрь.

Восемь лежанок равномерно заполнили площадь комнаты. Два окна закрыты ставнями, по стенам зажженные свечи. На койках сидели постояльцы. Пять крепких мужчин, разного возраста и рода, но одинаково суровые. Каждый при дубине или коротком мече. На двух дальних кроватях находились женщины. Молодая некрасивая толстуха и женщина без зубов. Впустивший их мужчина показал на свободную кровать и вышел. Остальные также молча покинули комнату.

— У нас есть четверть часа, — заговорил Ратмир. — Внимательно слушайте и запоминайте. В Лихой пяди вы в безопасности, пока соблюдаете правила. Не начинайте разговор первым. Не пяльтесь на людей. Поесть можно в трактире. Там тоже безопасно, пока вы молчите и смотрите только в тарелку.

— А почему они вышли?

Плантажа потрясывало. Он вцепился в кошель и испуганно озирался.

— Нам выделили четверть путника. Каждому новичку даётся время для уединения. Чтобы человек мог пообщаться без посторонних или передать тайнопись. На улице вас обязательно подслушают. Сейчас — железная анонимность. Правила сторонщиков соблюдают все или умирают. Понятно?

— Да, — пискнул Угодник и сильней прижал кошель к груди.

— Дайте сюда, — Ратмир отобрал деньги и положил их на пол. — Кошель и другие личные вещи держите на виду. Вот здесь. Так вы показываете уважение к правилам. Никто их не тронет. Если попытаетесь спрятать, будет наказание.

— К-какое?

Голяшка видел, что лекарь крайне напуган. Придётся отвлечь разговором и посидеть с ним, чтобы успокоился.

— Давайте, начнём с начала. Я и есть Лукос Шварц, — начал Ратмир, мило улыбнувшись. — Меня наняли для поиска отравителя. Помните? Моя репутация о чём-нибудь говорит? — Плантаж кивнул. — Отлично. Значит, верьте мне. Молчите и живите спокойно. Три дня выдержите. Уверяю, здесь безопасней, чем в городе. Захотите прогуляться, вас никто не тронет. Договорились? Вот и хорошо. А теперь расскажите, что задумали Гидон с Мортусом? И напоминаю, что воевода ищет вас по всему городу. От вашей честности многое зависит.

Плантаж молчал.

— Как хотите. Можем вернуться. Пойдёмте, доставлю вас к воеводе.

— Нет! Я готов, да. Всё, всё. Да, да.

Лекарь, наконец, собрался и рассказал Ратмиру о заговоре против барона. О том, что друзья видели в Плантаже нового наместника. Угоднику нужно было ворожбой вынудить Бадьяра собрать знать. А бомбы он не ворожил, он не виноват.

— А как именно Гидон с Мортусом собирались сместить барона?

— Не знаю, — сознался лекарь. — Я старался поменьше спрашивать. Меня попросили зелье, я и купил.

— Стоп. Вы не сами изготовили зелье для Бадьяра?

— Нет. Я попросил зельевариуса Шороха.

— Сказали зачем?

— Нет, что вы. А он и не спрашивал.

«Плантаж в волнении превращается в дурачка. Не мог Шорох не спросить. Значит, догадался, но не подал виду, — подумал Ратмир. — Теперь понятно, почему подельники выбрали лекаря на роль куклы».

— Вернёмся к отравленным бомбам. Есть версия, как злоумышленник похитил ваши настойки?

— О, благородный Шварц, значит, вы верите, что я невино…

— У нас мало времени! — перебил Ратмир. — Скоро вернутся сторонщики. Думайте, Плантаж, думайте. Кто имеет доступ к завороженным порошкам в вашем доме?

— Никто, кроме меня.

— Дверь в лавку всегда закрыта?

— Да.

— И во двор?

— А зачем? — растерялся лекарь. — Там купленный мною пацан-мастеровой трудится. Да девчонка новенькая. Сама напросилась, по вечерам помои выносит.

— Что за девчонка? Как зовут? Как выглядит? Где живёт?

— Зовут? — нахмурился Плантаж. — Я как-то не спросил… Выглядит? Как все оборванки. А! Вспомнил! Она самогонщица, где-то с окраины.

Ратмир отсидел час, за который лекарь успокоился. Плантаж убедился, что никто не смотрит в их сторону, сторонщики молчат и заняты собой. Выходя из Лихой пяди, Голяшка наметил два пути поиска. Неизвестная девочка-самогонщица, кравшая ингредиенты. И зельевариус Шорох, удивительно не поинтересовавшийся, зачем Плантажу редкое зелье манипуляции.

— Внимание! Внимание! Жители и гости Зелёной долины! Слушайте наказы! — кричал глашатай на судной площади. — По наказу воеводы Гидона Навылет, городские ворота по-прежнему открываются раз в день. Вход строго через ритуал разоблачения, — толпа недовольно зароптала. — Чтобы скрасить скуку любимым подданным, наместник короля барон Бадьяр Широкий назначает на завтрашний день игрища, — люди оживились. — Тропа смерти и собаки!

Жители радостно закричали. Глашатай развернулся на небольшом выступе и поклонился лику короля, изображённому на столбе высотой в четыре этажа. Вместо того, чтобы осторожно спуститься, ловко спрыгнул, пользуясь родовой силой. Несколько стремительных кувырков в воздухе и эффектное приземление. В Сычигорье наступил синий день. Люди с голубыми глазами получили прирост ловкости.

Четыре высоких статуи, разбросанных по городу, служили жителям не только напоминанием о могуществе короля — в баронствах и Стороне стояло множество столбов поменьше — но и местом оглашения наказов барона и властной четвёрки. Залезть по почти голому столбу на мелкий выступ не простая задача, поэтому в глашатаи набирали людей синего рода. В обычные дни они не спеша карабкались, зато в свой день оттягивались по полной. Несколько прыжков вверх, чтобы забраться и один, чтобы спуститься. Громкий голос и отличная память были вторым условием статуса. Грамотность глашатаям запрещали, поэтому наказы запоминали наизусть. Кроме того, они имели право прикоснуться к статуям короля. Великая честь для Сычигорья. Никто не имел право касаться ни короля, ни его статуй.