— Ла-Плата, — сказал Головнин. — Сто пятьдесят верст от устья. Могучая струя!

Другой раз перед «Дианой» открылось обширное водное пространство, изрытое мелкой волной. И вахтенный начальник, и сам Головнин решили, что это мели, хотя на картах в этом месте значились глубины. Приняв меры предосторожности, Головнин все же двинулся вперед. Все дальше входила «Диана» во взволнованное пространство, но лот так и не доставал дна.

Девятого февраля на рассвете встала на горизонте неизвестная земля. В солнечных лучах можно было видеть высокие, обрывистые, поросшие лесом горы. Вахтенный, мичман Рудаков, долго протирал глаза, смотрел в трубу, — никакой земли не должно было быть на пути «Дианы». Но земля блистала на горизонте всеми красками.

— Алексей, — спросил он рулевого, — ты видишь землю впереди?

— Так точно, ваше благородие. Как не видеть.

— А может, это только так... воображение?

Рулевой посмотрел на мичмана, потом взглянул на видневшийся на горизонте горный пейзаж и ничего не сказал.

Рудаков то не отрываясь смотрел в трубу, то, не веря себе, протирал глаза платком.

На карте, где был проложен курс «Дианы», густо синел Атлантический океан, и до самых Фолклендских островов не было никаких признаков суши.

Рудаков послал гардемарина в капитанскую каюту.

— Ну что там? — спросил, поднявшись на палубу, капитан.

— Земля, Василий Михайлович.

— Какая земля? Никакой земли не должно быть.

— Может, снесло нас?

Головнин был бы не прочь открыть новую землю, но здесь давно все исхожено.

«Диана» легла в дрейф. Бросили лот. Не достали дна. Тогда шлюп пошел прямо на землю. Но чем выше поднималось солнце, тем тускнее становились горы и деревья. Потом они стали таять, и вскоре чистое море лежало до самого горизонта.

На параллели мыса Горн «Диану» встретил умеренный ветер. Двенадцатого февраля шлюп, лавируя, оказался на меридиане мыса Горн. Кончился Атлантический океан. Начались воды Тихого.

Через два дня погода -резко изменилась. Жестокий шторм обрушился на маленькую «Диану». Ветер дул шквалами, то хлестал дождь, то сыпал снег. Приходилось все время менять парусность, так как ветер то и дело изменял направление, обходя весь круг компаса.

Головнин покидал палубу только в редкие часы, когда внезапно наступал штиль. Предательская внезапность! Штиль так же мгновенно сменялся свирепыми шквалами.

Лейтенант Рикорд нес вахту вместе со всеми офицерами. На гардемаринов Картавцева и Якушкина полностью полагаться было рискованно из-за их молодости и недостаточного опыта.

— Любопытно, как назвал бы Магеллан Великий океан, если бы ему пришлось идти вокруг мыса Горн именно сейчас, — сердился Рикорд. Ему, как старшему офицеру, доставалось больше других.

— Можно подумать, что у погоды личные счеты с нами,— нервничал и Василий Михайлович.

— И как это наша посудина не перевернется на этаких волнах? — удивлялся штурман Хлебников.

— А у меня залило каюту, — брюзжал Мур, сдавая вахту. — Пойду сушить сюртук.

Иногда, словно нарочно, наступал полный штиль. Шли дни, а «Диана» не могла продвинуться вперед ни на милю. Почти все время шли под штормовыми стакселями. Поставить другие паруса было рискованно. Внезапный порыв ветра мог сорвать их и разнести в клочья.

Временами «Диану» несло боком. Направление ветра менялось по нескольку раз в день. Шлюп сносило, и он на толчее волн сутками не продвигался вперед. Повороты были рискованны.

В этих условиях труднейшего лавирования создавалась угроза — ураган мог отнести судно на скалистые берега Огненной Земли. Пришлось перейти с левого на правый галс.

Двадцать восьмого февраля поднялся еще более жестокий ветер. «Диану» опять потащило боком. Пушечные порты еще в Бразилии были крепко законопачены и залиты смолой, но, несмотря на такую предосторожность, палубы и каюты заливало. Из офицерских кают ведрами выносили ледяную воду. Не было возможности высушить одежду и белье.

Несмотря на все эти бедствия, Головнин решил упорно дожидаться погоды. Так соблазнительно было, с прекращением бури, пройти какие-то сто-двести миль на запад, чтобы спокойно подниматься вдоль берегов Америки до самой Аляски.

Рано утром к капитану вошел лекарь Брандт, сдержанный и обстоятельный немец.

— Господин лейтенант, — сказал он с порога, — начинается цинга.

Это было страшное известие. Головнину были хорошо известны случаи, когда эта болезнь становилась гибельной даже для крупных кораблей, превращая сильных и опытных матросов в полумертвецов.

Ртуть в барометре стояла низко. Никаких надежд на улучшение погоды не было. Трудно было Головнину решиться на перемену маршрута, но упорствовать было нелепо и даже преступно.

— Как ни печально, — сказал он Рикорду,— но у нас нет иного выхода. От мыса Горн приходится отступить.

Усталый, измученный Рикорд только кивнул головой. Он прекрасно понимал, как трудно далось другу такое решение. Была отдана команда, и «Диана», воспользовавшись минутой затишья, совершила поворот на сто восемьдесят градусов.

Теперь «Диана» должна была пересечь Атлантику в обратном направлении, пройти по диагонали Индийский океан и мимо берегов Индонезии, Китая, Японии добраться до русских владений.

Над южной Атлантикой бушевали такие же штормы, лил дождь или сыпал снег и град, но ветры в основном были попутными, и «Диана» успешно преодолевала просторы океана.

Погода исправилась. Засияло солнце, и наконец восемнадцатого апреля показались берега Южной Африки.

Во всем великолепии утра на чистом небе стала вырисовываться Столовая гора. Восходящее солнце залило ее ликующим светом всю до подножия.

Радостные голоса разнеслись по шлюпу. Возбужденные матросы высыпали на палубу. Кок сперва робко выглянул из камбуза в иллюминатор, но потом, распахнув дверь и забыв о кипевших на огне кастрюлях, смотрел с трапа на открывшуюся панораму.

Появился Головнин. Он рад был увидеть наконец много раз описанную Столовую гору, но Столовый залив его не привлекал. Открытый ветрам и океанским волнам в осеннюю пору, он не сулил спокойной стоянки. Даже английский флот предпочитал убежище в Симанской бухте. Следовало и «Диане», минуя опасные скалы Вительрок, Ноев Ковчег и Римские Камни, идти туда же.

Двадцать первого апреля при тихой погоде «Диана» на виду у всей английской эскадры уверенно вошла в Симанскую бухту. Наконец-то удобная стоянка, заслуженный отдых, твердая почва под ногами.

На палубе мичманы выстраивали команду. Уже открыты орудийные порты, и канониры заняли места у орудий. Лейтенант Рикорд вышел из каюты в треуголке и парадном мундире. Он спускается в шлюпку и направляется к начальнику английской эскадры, чтобы условиться о числе выстрелов приветственного салюта.

На виду у русских и англичан уверенно и легко поднимается он на палубу адмиральского фрегата «Нереида».

Проходят минуты ожидания. От «Нереиды» отделяется шлюпка. На корме стоит офицер. Шлюпка подходит к борту «Дианы», и Головнин узнает в офицере капитана Корбета, под командой которого он служил на английском фрегате «Сихорс». Но Корбет, не взойдя на палубу шлюпа, задает ряд официальных вопросов и направляется обратно к командорскому кораблю.

Что же случилось? Почему так долго не возвращается Рикорд? Почему Корбет, даже узнав, что шлюпом командует его старый знакомый, не взошел на палубу? Может быть, англичане боятся нарушить карантинные правила? Но эту мысль Головнин тут же отвергает. Ее сменяет другая, более серьезная. Кто сейчас Англия? Друг или враг? Надо быть готовым к худшему.

Все ждут Рикорда. Но вместо Рикорда на палубу поднимается английский лейтенант с конвоем. К «Диане» со всех сторон спешат шлюпки с вооруженными моряками. Большой фрегат, снявшись с якоря, поставил паруса и подходит к шлюпу.

Еще не сказано ни одного слова, но для Головнина многое ясно. Европа вновь переживает бурю. Значит, Россия и Англия теперь враги.